Страница 12 из 223
Больная раздумчиво покачала головой.
- Едва ли, Наташа!.. не верится мне что-то! - со вздохом сказала она. Уж где там обойтись!.. Мне, верно, на роду написано не знать ни покоя, ни счастья... Вот и ребенок мой в мае родился - верно, тоже весь век будет маяться, бедняжка...
- Это все одни пустяки; так только... старые люди занимаются - болтают. А то вот увидите, все перемелется - мука будет, - рассеянно заметила Наташа, как человек, которого занимают совсем посторонние и давно уже преследующие его скрытые помыслы.
Больная сначала закрыла глаза ладонями и потом махнула рукой, сделав головою такое движение, как словно хотела бы отогнать преследующую ее мысль.
- Ну, что думать об этом?.. - сказала она, стараясь обмануть самое себя как бы беззаботностью и равнодушием. - Умела сделать грех, умей и нести его!.. А вот что-то он не едет? И не пишет ничего...
- Авось, нынче заедет... Нынче-то уж, кажись бы, наверное должен был заехать!
- Да что ж он до сих-то пор ждал? зачем он до сих пор не приезжал ни разу?.. Ведь вот уж третий день сегодня, как я здесь!.. Ведь я писала ему... Он знает! - с тоскливым и недоумевающим укором спрашивала больная свою горничную, словно бы та могла ей дать какой-либо ответ на это и разрешить ее сомнения.
- Нет, уж после сегодняшнего - непременно приедет! - утешала Наташа тоном очень искусно подделанного участия.
- Дай-то бог, дай-то бог! - отвечала больная все с тем же недоверчивым покачиванием головы. - Грустно мне без него, Наташа, очень грустно!.. И что я за сумасшедшая! - продолжала она минуту спустя как бы сама с собой. - И за что я только так полюбила его! Как ведь полюбила-то! все позабыла, на все решилася!.. И за что все это? - сама не знаю... Так, как ты думаешь, Наташа, приедет? - неожиданно добавила она.
- Непременно приедет! Вот подождите, увидите сами!
- Ну, буду ждать!
Но больная тщетно прождала целый день: он не приезжал. Она мучилась, теряясь в догадках, и, конечно, всем этим страшно вредила своему положению. Наконец, к вечеру она получила письмо. От кого? - это была для нее совершенная неожиданность.
III
ТАЙНЫЙ ПРИЮТ
За три дня до описанного нами происшествия с корзинкой в кабинет старой княгини Чечевинской, одетой в траур по мужу, вошла ее дочь, княжна Анна, что вызвало на лице старухи знаки видимого неудовольствия: она терпеть не могла, чтобы кто-либо неожиданно прерывал мирное течение ее занятий. Это было утром, часов около двенадцати. Занятия старой княгини по утрам состояли в проверке приходо-расходных книг и расчетов, в перечислении наличных денег и т.п. Княгиня - если взглянуть на нее с оборотной стороны медали, то есть с той, которая, будучи сокровенной принадлежностью души, ускользает или умеет прятаться от постороннего светского глаза, - была то, что называется кулак-баба, да притом и просто-таки снабжена от матери-натуры достаточною долею скупости. Под старость, и особенно с тех пор, как покойный князь Чечевинский растратил, и растратил, по мнению княгини, самым эксцентричным образом, больше чем две трети своего состояния, эти качества в ней усилились весьма заметно. Но предаваться им она любила келейно, в кабинете, без помехи чьих бы то ни было посторонних глаз, - она старалась, чтоб не заметили ее наклонности, - и потому неудивительно, если неожиданный приход дочери вызвал на ее лице оттенок неудовольствия.
- Что тебе, - зачем ты меня беспокоишь? Ты знаешь, что я этого не люблю... - проговорила она, подвигая на лоб очки и поспешно закрыв расчетную книгу.
- Я к вам... мне надо...
- Что тебе надо?.. Ничего не надо!.. от вас только одно беспокойство...
Старухе, видимо, хотелось поскорее избавиться от постороннего лица.
- Я получила записку от Зины. Она просит меня приехать, - ответила княжна, с трудом скрывая в лице невольные знаки какой-то страшной внутренней боли.
- Зачем это?.. - возразила старуха. - Ведь они всем семейством, кажется, хотели быть к нам нынче вечером, - разве ты забыла?
- Я знаю... Но она пишет, чтоб я приезжала к ним с утра, а потом все вместе и будем к вечеру... Она очень просит - ей что-то очень нужно...
- Пустяки какие-нибудь!.. Закладывать экипаж, беспокоить людей и лошадей понапрасну - и все из-за пустяков! Как будто нельзя обождать...
- Я пешком пройду...
- Этого только и недоставало! Пешком... очень хорошо!.. Все-таки... человека беспокоить - ливрею надевать... Да куда тебе ехать? взгляни, бога ради, на тебе лица нет - так ты бледна, - прибавила она, взглянув на лицо девушки, которое действительно сквозило страшною болезненною бледностью...
- У меня голова болит немного... На воздух выйду, так и пройдет.
- Ну, хорошо, хорошо, только не беспокой меня пожалуйста; у меня бездна дел... Прикажи человеку проводить себя.
- Меня моя горничная проводит.
- Это еще что за новости? Что ты чиновница, что ли?
- Да она у меня отпросилась сегодня на целый день, так ей все равно... а человека что же беспокоить, - возразила княжна, стараясь последним своим замечанием подделаться в такт матери.
- Скажите, как велико беспокойство!.. Вздор, прикажи человеку. Ты уже одета? - спросила она, оглядывая платье дочери. - Могла бы одеть попроще что-нибудь - хоть старое траурное платье; утром ведь не к чему. (Это был тоже голос скупости.)
- На мне и то довольно простое платье, - возразила дочь.
- Ну это хорошо... бережливость никогда не мешает, - продолжая оглядывать княжну, заметила старуха. - Что это оно на тебе как будто дурно сидит?
- Нет, ничего... это вам так кажется...
- В талии как будто... что-то неловко!..
- Нет, ничего... я в корсете... оно сидит как нельзя лучше.
Талия княжны, действительно, донельзя была перетянута корсетом.
- Ну, хорошо, хорошо! только оставь меня, не мешай мне, пожалуйста, поспешила отделаться старуха и по уходе дочери сейчас же опять принялась за работу.
Вернувшись к себе в комнату, княжна в изнеможении опустилась в кресло.
- Ну что?.. как? - спросила поджидавшая ее тут горничная.
- Приказала проводить человеку... Что делать с этим, уж я и не знаю!.. - через силу отвечала княжна, очевидно подавленная каким-то большим горем.
- Ну это еще ничего... Я пойду прикажу Петру... этот мой - не выдаст! Уж я обделаю, вы не беспокойтесь!