Страница 13 из 223
- Только как я пойду?.. Мне кажется, я не в силах... - с отчаянием проговорила княжна.
- Ничего, до кареты-то дойдем! - ободряла ее горничная. - Вы не сидите только, а старайтесь ходить полегоньку: ходить-то лучше, сказывают.
И она шмыгнула из комнаты отдать Петру приказание княгини.
Через десять минут княжна Чечевинская вышла на улицу в сопровождении ливрейного лакея.
- Ты, Петя, ступай себе, куда знаешь! - вполголоса сказала ему горничная, нагнавшая их за углом.
- Да куда ж я пойду? проводить велено...
- Ну, леший! не твое дело! Сказано - ступай, так и ступай!.. А через час вернись; да смотри у меня: молчок! а проврешься - так только ты меня и знал!
Лакей любезно ухмыльнулся в ответ на приказание горничной и, отстав от княжны шагов на двадцать, незаметно свернул себе в сторону, до ближайшего трактира.
- Он ушел? - спросила княжна, когда горничная поровнялась с нею, и, получив удовлетворительный ответ, тотчас же спустила на лицо густой черный вуаль.
- Я решительно не в силах идти! - сказала она, остановившись в изнеможении. - Далеко еще до кареты?
Горничная в ответ кивнула головой на угол и побежала в том же направлении.
Полчаса спустя извозчичья карета со спущенными шторами, ехавшая все время с большой осторожностью, шагом, остановилась в Свечном переулке, у ворот деревянного дома.
Княжна и горничная вошли в серенький надворный флигелек с знакомой уже читателю скромной вывеской - "Hebamme".
- Вам надо раздеться, сударыня, и лечь, вы так утомлены, - говорила востроносенькая женщина в белом чепце, с немецко-чистоплотной наружностью, заботливо помогая княжне скидать ее платье. - Боже мой, да вы в корсете! чуть не с криком добавила она и с выражением ужаса покачала головой.
- Что делать? надо было скрывать, - ответила Наташа. - Я уж и то все платья по ночам, тайком, понадставляла.
- Но это нехорошо, это очень нехорошо! - продолжала покачивать своим чепчиком немка.
- Скажите, может все это окончиться к вечеру? - спросила ее княжна.
- Это как бог даст, - ответила она, в затруднении, пожимая плечами.
- Но мне необходимо надо быть сегодня к вечеру дома.
- Это очень опасно...
- Что делать, но если иначе нельзя!
- Конечно, бывает иногда и так, но это очень опасно, говорю вам. Впрочем, посмотрим; может, вы еще и не в силах будете... теперь еще неизвестно... Но только вы очень рискуете, сударыня... Ваш корсет много беды тут наделал. Вы в первый раз? - спросила она.
- В первый.
- Ну, так почти наверное, что нельзя. Надо будет остаться... Вы будете слишком слабы, уж поверьте моей опытности.
- Что же мне делать! Боже мой, что делать мне!.. Это, значит, узнают... Я не скрою!.. - с отчаянием говорила княжна, ломая себе руки, тогда как сильные схватки болей донимали ее ежеминутно, еще увеличивая собою невыносимое страдание нравственное. У немки на глазах показались слезы. Она только пожала плечами и продолжала раздевать больную.
- Все бы ничего, только вот старая барыня... беспокойства много будет, если не вернемся к вечеру, - заботливо проговорила Наташа и поспешила отвернуться, чтобы скрыть невольно порывавшуюся на губы усмешку: она как будто была бы рада, если б княжна не вернулась к вечеру.
- Ну, мой грех, мой и ответ! - с решимостью проговорила княжна. - Я знаю, что надо делать. Есть у вас чернила и бумага?
Немка подала то и другое. Княжна села к столу и написала две записки: запечатав, она отдала их горничной, с приказанием отправить тотчас же на городскую почту.
- И как это вы, право, так, до последней минуты ходили! - удивлялась немка, укладывая больную в постель.
- Я ничего не знала... я думала, еще не время... Сегодня утром внезапно почувствовала, и то она мне сказала, а я и не знала бы, - ответила княжна, указав на Наташу.
Немка вышла из комнаты сделать необходимые приготовления.
- Она знает, кто я такая? - шепотом спросила княжна по-французски.
Горничная отрицательно покачала головою.
- Ты как ей сказала?
- Сказала, что вы просто так... девушка среднего круга, что надо скрыть от родных... ну, и ничего.
- Она не расспрашивала больше?
- Тридцать рублей дала в задаток, так и спрашивать не стала: "Это нам все равно", - говорит.
- Ну, слава богу!.. Только что-то будет дома, как нынче вечером Шипонина с дочерьми приедет!.. Ведь я сказала, что к ним пойду...
- Ай, ай, как же вы это так, не подумавши! - заботливо заметила Наташа.
- Где уж тут было думать! Я себя-то не помнила! Что первое взбрело на ум, то и сказала.
- Неравно узнают, - продолжала та притворно опасаться.
- Не узнают, если письмо раньше вечера дойдет; а если и узнают, так...
Княжна на минуту остановилась в тяжелом раздумье.
- Лишь бы он любил, а до остальных... Бог с ними! Мне все равно! добавила она с глубоким и тяжелым вздохом.
Часов около шести вечера в комнате с закрытыми ставнями, сквозь щели которых слабо пробивался тонкий луч дня и сливался с матовым светом настольной лампочки, впервые раздался крик новорожденного младенца. Больная, услыхав этот первый звук жизни своего ребенка, тоже слабо, но радостно вскрикнула и, изнеможенная страданием и избытком волновавших ее чувств, тотчас же впала в легкий обморок.
IV
УДАР ФАМИЛЬНОЙ ГОРДОСТИ
Просчитав еще около часа по уходе дочери, княгиня встала с места, очень довольная собою и своими "делами". Она была скупа и на деньги, и на платье, и на кусок. Впрочем, приличие всегда соблюдала с отменною строгостью. Кодекс приличий и всемогущее "que dira le monde"* властвовали над душою старухи в равномерной степени со скупостью и скопидомством. Она покорялась им всем существом своим и всем существом трепетала перед роковою силою этого страшного что скажут?.. С тем уж она родилась, те понятия всосала с молоком матери, на том воспитывалась, прожила век свой и, под конец, почти что на том и помешалась. Ее дом, ее образ жизни, образ мыслей - все это могло служить, на глаза людей и близких и посторонних, образцом безукоризнейшего приличия, и все это заставляла ее делать неизлечимая болезненная боязнь этого "que dira le monde". Если бы что-либо в жизни княгини хотя на шаг отступило от установленного кодекса условий и приличий, если бы хотя малейшая вина легла на ее фамильное достоинство, старуха решительно не перенесла бы этого. Для нее уже был один подобный удар в ее жизни, - удар, нанесенный ее мужем, который, увы! часто позволял себе непростительные отступления от приличии, но княгиня скрыла этот удар в сердце своем и сумела довольно удачно замаскировать его перед обществом. Впрочем, об этом еще речь впереди.