Страница 7 из 26
─ Бр-р-р! ─ невольно вырвалось у неё.
Но и этого оказалось достаточно, чтобы некто услужливый, развернул на девяносто градусов.
О, это Марфа узнала бы даже издали! Сколько раз днем и ночью она мечтала, чтобы горы желанного желтого металла принадлежали только ей одной! И она даже не удивилась, а обрадовалась, что здесь всё было именно так, как когда-то представляла. Блеск золота мерцал, доставляя настоящее блаженство, а аромат золота вызывал настоящую радость.
И между стонами, она выдохнула. – Да-а-а!
─ Бер-ри её! – произнес Ужаснейший. И Марфу из жаркого лета сунули в холодную зиму. Чувствуя, что становится совсем сосулькой, она всё ещё пыталась понять, что же происходит с ней.
─ Ха–ха–ха! ─ и этот голосок слышала, когда смеялась её барыня, беспечно трогая рукояткой зонтика молодого кучера.
─ Ха-ха-ха! ─ а так смеялся молодой офицер, сопровождая и целуя барыню.
─ Ха-ха-ха! ─ этот голос был чем-то похож на ржание жеребца, который их вёз, но смеялся он над ней. Такого она стерпеть никак не могла. Поэтому, открыв глаза, шагнула на светящуюся дорожку.
Выбор был сделан! Моментально все исчезло: чад, гарь, мелкие насекомые, которые нагло лезли в нос, горло, уши. Марфа стремительно летела вниз в вихре всего этого, теряя сознание. Ей то не хватало воздуха, то внутренности придвигались к горлу и грозились вывалиться через рот, то переворачивалась вниз головой, ощущая, что внутренности её вот-вот вывалятся наружу через отверстие между ног.
Животный страх подкатил к горлу и она закричала. ─ А-а-а-а!
─ А-а-а-а! – Марфа вскочила на тахте и почувствовала, как страх начинает проходить. Облегченно вдохнув, прошептала. ─ Я дома?! Приснитси же тако!
─ Марфа, ну чо тама опеть с тобой? ─ пробурчала недовольно мать. ─ Ну, дак ить енто жа сон. Неча думать об ентом!
Последние слова мать сказала почти слышно: она уже почти спала. Марфа же собралась снова лечь, но тут же ощутила нечто жгучее внизу живота. Рука её невольно скользнула вниз, и пальцы оказались в скользкой жиже. Тут же отдернула их. Подумав, снова опустила их туда же, обмакнула в жижу и поднесла к носу.
─ Нет, енто не то. ─ незнакомый запах, перемешанный с запахом едкого пота из промежности, ударил в нос.
Марфа даже не сморщилась и помотала головой. Осторожно коснувшись языком пальца с жидкостью, тут же почувствовала солоноватый привкус крови.
Этот привкус она хорошо знала. ─ Сколько раз били меня до крови пацаны? А сколько раз я била их? Да, пожалуй, побольше, чем они меня. Только откуда же здесь кровь взялась? Ведь я ни с кем не дралась?
И снова жуткий страх, невольно напомнивший о пережитом ею сне, сковал все мышцы. ─ А ежели енто тот, змееголовый, со страшным голосом?
И сердце сжалось в маленький комочек, замерло в ожидании образа Ужаснейшего. Но, почему-то сон никак не вспоминался, но взявшийся неизвестно откуда образ змеиной пасти с клыками и огнем, да со злыми холодными глазами, сделали своё дело: тело её начало превращаться в сосульку.
Но ещё что-то, более сильное, чем душа, было живо в Марфе и сопротивлялось. ─ Ну и чо? Он же не дотрагивался до меня? Не дотрагивался. Так чо ж это такое?
И сосулька вновь стала маленькой девчонкой, которой хотелось, чтобы её защитили и пожалели. Она повернулась к матери и со слезами на глазах, прошептала. ─ Мам, а у мене кровя!
─ Чо, меж ног? – отозвалась та, не поднимая головы. Перевернулась на другой бок и зло прошептала. ─ Вот дура! У всех девок енто когда-то начинацца. Спи!
И тут же захрапела.
То, что это бывает у всех девчонок, Марфу успокоило, однако сон больше не шел. Она приподнялась на локте и заглянула в окошко: небо на востоке начало зеленеть и силуэты вишен и терна, росшего в деревне, как трава, стали ясней.
Марфа вздохнула: хоть реплика матери и успокоила, но облегчения не принесла. ─ Вот проснетси мать, спрошу у неё про то!
Девушке не спалось: в голову по-прежнему лезли какие-то обрывки мыслей, пока одна не сформировалась окончательно. ─ Отец!
Уже с год, как он умер, и жизнь Марфы резко покатилась под гору. Сначала староста отобрал у них землю, потом мать продала лошадь и начала пить.
Но следом прорвалось недовольство всем тем, что её окружало. ─ Сволочи! И кто только такие правила придумал? Ну, почему землю считают по мужиковским головам? А мы, чо не люди? Нет земли, и лошадь стала не нужна!
Очень хотелось стукнуть кулаком по тахте, но она всё же сдержалась. ─ Да, мать пьёт! Но ведь я же её люблю: пусть хоть часок поспит!
Однако возмущение не проходило, и девушка незаметно для себя всю вину перенесла со старосты на его сына Акимку, который в последнее время всё чаще и чаще преследовал её. Марфа усмехнулась. ─ Вот, гад, пристал, как банный лист!
И всё-таки было приятно. ─ Как же, сын самого старосты Терентия Сазонова Курятникова, как величали его все без исключения мужики в деревне, обратил внимание на неё, безземельную.
─ И эх, вот гад! ─ она облизала губы, вдруг сделавшиеся сухими, и вдохнула воздуха больше, пытаясь снова вспомнить тот запах, который она запомнила, когда Акимка поцеловал её в щечку. И усмехнулась. – Ну и чо. Получил по роже? И ишшо получит!
Неожиданно от этого воспоминания ей вдруг стало жарко, но следом обдало холодом страха. ─ А чо ежели?
Собственно, она и сама не поняла, что это значит, но испуг, кольнувший её сердце множеством иголок, оставил испарину на лбу и пояснице.
Заря бесцеремонно брала своё: скоро в хате Марфы и Глафиры Косовых стали различаться разные предметы.
─ Ну, ты чо? ─ проснувшаяся мать, улыбалась и крутила кулачками глазницы, чтобы лучше разглядеть хлопающую глазами дочь. ─ Кровю испухалася? Не боись, у кажной дефьки енто быват! Значить, уже дитев рожать мохешь, а потому берехися мужиков! Не давай имя!
─ Ишшо чо?! Щаз, дамси. Вишь, каки кулаки-то у меня? ─ и Марфа показала свои, сжатые до белизны, кулаки и потрясла ими в воздухе.
─ Дурочка ты моя. Оне ить тебя друхим возьмуть! Усе поболе ласкою. Да с подходцем!
Но Марфа уже вышла в сени, так и не узнав, чем таким берут мужики. И всё же ей стало довольно интересно. ─ Чем таким могут взять её мужики?
Что-то внутри неё подсказывало, что оно должно быть особенным. Сердце тут же заколотилось, щёки зарумянились. Она поднялась, и увидела свежее красное пятно на уровне промежности. Ночная рубашка была испорчена.
─ Вот черт, стирать придетси! ─ ругнулась она и начала умываться. Однако то необъятно-сладкое, вошедшее к ней в душу раньше, по-прежнему оставляло её в возвышенно тревожном состоянии.
Запах тревоги ощутила еще с утра, но теперь по громкому стуку ведер в сенях, почувствовала, что мать близко. И не ошиблась.
─ Всё, Маруська, отпелися и отплясалися мы с тобой! ─ она села на скамью и обхватила обеими руками свою голову: всякий раз, когда ей вот так было тошно, тревожно или просто плохо, называла дочь этим именем.
Когда-то Глафира хотела назвать дочь Марусей, да Трифон не дал. ─ Раз поп назвал Марфой, значит, и быть ей Марфой! И никаких Марусь!
А Глафира нет-нет, да и покличет её Маруськой. Особенно часто стала называть её так после того, как помер её разлюбезный. ─ Вот-вот сдохнет наша кормилица. Мы без кормов в зиму идем. Сдохнем! Истинно сдохнем и сами!
Глафира кулаком размазывала слезы по щекам: ей было жалко и себя и дочь. ─ Ох, Трифон, паразит же ты! Сколь раз я тебе ховорила: не пей стока! Не послушалси, упилси! Мохеть, самохон такой попалси? Щаз бы с кормами были!
Ей было жалко свою корову Зорьку, которую выходила с телочки. ─ И вот теперь!
Шмыгнув носом, полезла рукой под скамейку в укромный уголок, где стояла бутылка с самогонкой, которую еще вчера начала. Вытащив её, не стала стесняться дочери и начал пить прямо из горлышка бутылки.
Марфа смотрела, как спивается её мать, и буря негодования распирала её грудь.
─ Да бросишь ты пить или нет? ─ крикнула она, вырвав из рук матери бутылку. ─ Продавай Зорьку, пока она не сдохла!