Страница 30 из 49
Нужно учитывать тогдашние настроения. Константин дождался своей очереди, чтобы взяться за духовную кисть и нанести плавный мазок на евроазиатский континент. В Армении, которая поверх высохших равнин Анатолии смотрит в сторону Ирана, цари уже с 305 г. начали обращаться в христианство. По преданию, царь Трдат III держал на скалистом холме Хор Вирап, откуда открывается потрясающий вид на гору Арарат, в кишащем змеями подземелье христианина Григория Просветителя за то, что тот отказался принести жертву языческим богам.
Я лазила в эту подземную берлогу. Чем глубже забираешься, тем влажнее и жарче. Здесь душно, и единственный звук, который тут можно услышать, – это жужжание мух, которые охотно размножаются в 15 метрах под землей.
В память об испытаниях Григория уже с V в. в черных базальтовых стенах темницы начали вырезать кресты. Чудесное спасение Григория из этой душной, наводящей ужас шахты якобы сподвигло сестру царя Трдата обратиться за помощью к христианам, когда ее царственный брат стал одержим демоном. Излечившись, Трдат обратился в христианство и на месте постыдного заточения Григория построил храм. Затем царь с религиозным подвижником отправился в Рим, где они вместе, как гласят предания, своими рассказами об освободительной истине Слова Божия воспламенили самого Константина.
Известно, что и в Грузии, в Мцхете, над величавым слиянием рек Арагви и Куры, в получасе езды от современного Тбилиси в IV в. н. э. была заложена церковь{186}. Сегодня правоверные, как во славу своей христианской веры, так и в память о языческих корнях, привязывают цветные ленточки к ветвям деревьев, что выстроились вдоль тропы, ведущей к этому древнему сооружению.
К 337 г. Константин регулярно совершал паломничества в этот регион Кавказа, чтобы укрепить только-только оперяющуюся на территории его империи веру. Даже в окутанной туманами Британии, в таких местах, например, как римская вилла в Лаллингстоне (графство Кент), люди украшали свои дома изображениями христиан. В Лаллингстоне их изображают со сложенными в молитве руками, а ниже – комната, расписанная языческими речными богинями-нимфами, из сосков которых бьет живая вода. На пришествие Господа не просто надеялись – считалось, что это произойдет в ближайшем будущем. Во времена такого эсхатологического смятения те, кто держал в руках светскую власть и слушал, что говорят священники и проповедники, не хотели оказаться без пристанища. Христианство, казалось, не запугивало, а предлагало средства для объединения и реального укрепления власти. Кому нужна демократия или республика, если в глазах Господа все равны?
Но, хотя Константин перенимал христианскую символику, он продолжал носить мантию Аполлона, а день отдохновения, Sabbath, стал воскресеньем, Sun-day (англ., «день солнца»). До самой смерти на монетах и надписях обратившегося в христианство императора изображали чествующим Непобедимое Солнце.
Сколько чернил истратили на обсуждение физической природы видения Константина, столько же еще потребуется, чтобы разобраться с его психологическими мотивами. Возможно, его обращение в христианство было истинным откровением – сочетание идеи мира во всем мире с идеей pax Romana, самого крепкого мира, что когда-либо существовал, показалось ему соблазнительным. А может, Константин почувствовал себя богочеловеком, подобно Христу, победившим смерть. Когда на троне сам Христос, не нужна ни богиня Кибела, ни ее львы, ни таинственные, глухие врата где-нибудь в глухомани, те, что связывают два мира – мир живых и мир мертвых. Теперь любой христианин может открыть себе дверь в иную жизнь. Быть может, Константин хотел непременно иметь ключи от этой двери.
Что бы ни было источником его веры, неужели его действительно воодушевил вид совместных молений мужчин и женщин низкого происхождения, чьи молитвы не только развеивали их страхи, но и вселяли в них надежду? При этом над христианским прощением Константину еще следовало поработать, ведь на Лициния оно не распространялось. В 325 г. бывшего цезаря, мужа Константиновой сестры, казнили по подозрению в измене, на следующий год та же участь постигла и сына Лициния.
Так что Константинополь был построен на видениях, вере и надежде, а еще – на честолюбивых стремлениях и крови.
До сих пор у любого христианина было два главных господина – Бог/Христос и цезарь/царь – между которыми неизменно существовало противоречие. Теперь же Константин олицетворял и то, и другое – и ему нужен был город под стать. И Византий преобразится, чтобы воплотить в жизнь этот честолюбивый замысел. В избранном им городе теперь царил мощный римский дух. Хоть Септимию Северу и его сыну Каракалле так и не удалось завершить свои помпезные планы, ипподром, термы Зевксиппа, расположение улиц и общественных территорий, величественный форум, окруженный портиками и колоннадами, которые назывались перистилем – к югу от древнего акрополя, – придавали Византию большое очарование.
Христианские летописцы сообщают, что Константин неустанно кружил вокруг Византия, пешком и с копьем в руках, все расширяя и увеличивая город.
– Когда же ты остановишься? – спросили у него.
– Пока шествующий впереди меня незримый руководитель не найдет нужным остановиться, – отвечал Константин{187}.
Однако языческий жрец все же пропахивал позади императора борозду на удачу – вероятно, чтобы обеспечить свободу выбора. Большинство крупных городов и цивилизаций доказывали свою богоданность. В случае со Стамбулом – благодаря его великолепному расположению – поверить в это было несложно.
Теперь лесистый выступ побережья между Босфором и Пропонтидой звенел под решительными ударами плотницкого топора и долота каменотеса. Константин заложил новый дворец, который спускался по холму к самому морю, он расширил ипподром, реализовал решетчатую систему улиц, построил круглый форум, здание сената, по меньшей мере, две церкви, новый монетный двор, целый ряд великолепных частных домов, пригласив туда высокопоставленных римлян со всей империи, а также полуязыческий Капитолий для поддержания культа империи – там стояли статуи самого Константина и его отца, выполненные из порфира. Со всех концов империи Константин привозил помпезные образцы языческих скульптур, в том числе и ту самую триумфальную, пропитанную духом Павсания Змеиную колонну из Дельф. А чтобы уберечь все это, он укрепил городские стены.
Иоанн Богослов называл Древний Рим «Вавилоном», а вот Новый Рим стал решительным шагом к возникновению нового христианского города. Наконец-то появился вполне реальный шанс заложить рай на земле для Господа и его земных помощников. Город, который Константин назовет Константинополем, стал дарованным Богом, или, как выразился император, «данным по Божьему повелению»{188}.
Глава 14. Царь городов
324 г. н. э.
Окружив этот город большою стеною и украсив различными зданиями, он расширил его, сравнял с царственным Римом и, переименовав в Константинополь, предписал законом называть его вторым Римом. Этот закон выбит был на каменном столбе и для всеобщего сведения выставлен на так называемом военном поле близ конной статуи царя.
Этот характеризующий эпоху памятник не сразу бросается в глаза. Короткий обрубок Константиновой порфировой колонны, с которой император – в обличье Аполлона – заявляет всему миру, что он – смотритель пристанища Божьего на Земле, ныне борется за внимание зрителей, в окружении торгующих дешевыми мобильниками лавчонок и аляповатыми прачечными, что встречают посетителей Большого базара в Стамбуле.
186
Нынешнее здание относится к VII в. н. э.
187
Нам до сих пор точно не известно, что же происходило в те несколько месяцев, когда Константин решил, что центром его деятельности станет Византий. Но многие поколения вписали свои домыслы в историю, превратив их в исторические факты. Эдвард Гиббон в своей книге «История упадка и крушения Римской империи» пишет, что Константин «сделал все, что мог, чтобы возбудить в душе зрителей глубокое чувство надежды и благоговения. Пешком и с копьем в руке шел император во главе торжественной процессии и затем наметил черту, которая должна была обозначать границы будущей столицы; он вел эту черту так долго, что удивленные зрители наконец осмелились заметить, что она уже превышает самые широкие размеры большого города. «Я все-таки буду двигаться вперед, – возразил Константин, – пока шествующий впереди меня незримый руководитель не найдет нужным остановиться». Гиббон, том I, глава 17 (1776–1789). Перевод на русский В. Н. Неведомского (1877 г.) (прим. пер.).
188
«Urbis quam, aeterno nomine iubente, deo donavimus» (город, которому мы подарили вечное имя по Божьему повелению). Кодекс Феодосия, 13.5.7 (334 г. н. э.), перевод на английский Фарра (2001), с. 392.
189
Сократ Схоластик, «Церковная история», 1.100.16, перевод на английский Шафф и Уэйс (1980), том 2, с. 144. Перевод на русский выполнен в середине XIX в. в СПб. Духовной Академии. Этот перевод положен в основу книги: Сократ Схоластик. Церковная история. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1996. 368 с. (прим. пер.).