Стамбул. Сказка о трех городах

Только-только одержавший победу император совершил двухдневное паломничество на юг: он пересек Пропонтиду, доплыл до Геллеспонта, до места стоянки греков и могилы Аякса{181}, откуда дорога вела к окружающим Трою равнинам. Утверждают, что в этом краю, где сейчас мигранты из Восточной Анатолии и Ирака выращивают помидоры и хлопок, Константин, «…прибыв на поле илийское, близ Геллеспонта… обозначил там форму и величину города, и на возвышенном месте поставил ворота, которые плавателям… видны с моря»{182}.

У него было немало примеров. Другие великие правители античного мира тоже бывали в Трое: в 480 г. до н. э. – Ксеркс, а в 334 г. до н. э. – Александр Великий. Тот самый Александр, который спал в обнимку с кинжалом и книгой Гомеровых стихов и изображал из себя второго Ахилла. Для Константина этот поход – явно символический жест, прямой путь, приближающий выбивающегося из общепринятой колеи правителя к могуществу древних. В конце концов, Троя – город героев, город, который запомнился тем, что долгих десять лет противостоял врагу и только после этого поддался на уловку греков. Благородные троянцы – как-никак предки римлян, они с достоинством защищали свой город. Слава о нем преодолела время и расстояния.

Но тут же летописцы сообщают, что вмешался один истинный Бог: «Когда он [Константин] занимался этим, однажды ночью явился ему Бог и повелел искать другого места для города, указав на Византию фракийскую, по ту сторону Халкидона вифинского»{183}. Это божественное вмешательство было весьма кстати, ведь в бухте Бешик в Геллеспонте, где море некогда вторглось в глубь материка, образовав в Трое нечто вроде порта, течения действительно очень коварны. С мая по октябрь донные противотечения устремляются из Мраморного в Эгейское море, а северо-восточные ветра бьют навстречу судам, которые пытаются войти в пролив. Для величайшего в мире города место было бы неудачное. Недаром здесь и по сей день нет никаких населенных пунктов.

В Византие таких проблем нет. Именно неподалеку от Византия Константин одолел своего одиноко стоящего врага, именно в Византие его названый предок Клавдий Готский якобы уничтожил 50 000 готов, и именно Византий видел Константин в своем видении. В Византие его ждали приятные воспоминания и жизнь с чистого листа.

При Диоклетиане, предпочитавшем Никомедию, этот город оказался на обочине, и нет никаких подтверждений тому, что Константин бывал в городе Византа до сражения с Лицинием. Поэтому возникает два предположения: либо Константин, юношей, свернул с маршрута, которым двигался Диоклетиан, и город пленил его, либо – скорее всего – до Константина дошла слава о Византие. Кроме того, Константину было известно (благодаря тому, что он три месяца осаждал Лициния), что в Византие – крепостные стены, которые почти невозможно взять.

Итак, именно Византий Константин выберет центром своего правления новой империей. Ввиду всех этих проливов, смыкания континентов и важных сухопутных и морских маршрутов, этому городу, выходящему на арену побоища в Хрисуполисе, всегда было суждено видеть не одни только свои сражения, но и те, что разворачивались на сцене – международной, внутренней, идеологической и политической – более значимых театров военных действий. Однако пока Константин продолжал поиски своего города и не нашел еще удобно расположенного Византия, пролилось немало крови.

Глава 13. Во имя Крови Христовой

326–330 гг. н. э.

Нужен ли теперь нам век Сатурна золотой? Век Нерона – век алмазный, нам его – с лихвой.

В Византие уже было сплетено яркое античное полотно, и теперь новый режим раскрасит его. Дальше последовала семейная драма сенсационных масштабов.

Кровавые жертвоприношения, возможно, были все больше не в чести, но Константин, по-видимому, собирался пролить кровь своих собственных родственников. Прослышав о связи своей жены Фаусты с Криспом, его сыном от первой жены (некоторые считают, что Фауста настроила мужа против своего пасынка), Константин отравил сына. Фауста заявила, что Крисп изнасиловал ее. Через два-три месяца император, догадавшись, что его одурачили, устроил так, что его жена закрылась в перегретой купальне, или мыльне, где она и угорела, ошпарилась или задохнулась.

Что же там произошло? Опасная связь юноши со своей темпераментной мачехой? Власть ударила Константину в голову? Клевета более поздних языческих авторов, негодующих на то, что Константин отверг старых богов и Древний Рим? Просто миф (сходство со вступившими в греховную связь Федрой и Ипполитом бросается в глаза)? Или же это – хладнокровный, просчитанный ход, в результате которого Константин избавился от старшего (но незаконнорожденного) сына ради трех законных наследников? И ведь любимая его мать, «матриарх» Елена, воспитала своего внука Криспа, как и любимый Константином наставник – принявший христианство Лактанций. Да и сам Константин был внебрачным ребенком. Что же могло послужить причиной такого жестокого кровопролития?

Учитывая имеющиеся свидетельства, нам вряд ли когда-либо удастся узнать причину, мотивы и истинную подоплеку этой истории, ведь все упоминания – будь то статуи или письменные источники – о Фаусте и ее пасынке Криспе были уничтожены – и это, пожалуй, самая красноречивая подробность. Кроме этой печальной повести, о них не сообщается ни в одном современном им тексте.

Каковы бы ни были мотивы этого смертоубийства, сожаления, как рассказывают, не заставили себя ждать. Как пишет Зосима (порой легко возбудимый автор), Константина, по примеру императора Ашока (который прославился тем, что в III в. до н. э., осознав, сколько боли и страданий причинил своим геноцидом, стал буддистом), полностью захватило стремление обратиться в веру, которая бы очистила его душу. Родившийся не в той постели сын воина приступил к действиям, понуждаемый горем, угрызениями совести и недавно обретенной свободой. В 325 г. Константин полностью запретил казнь через распятие на кресте и гладиаторские бои. Якобы именно ужаснувшись двойному убийству, мать императора, Елена, отправилась в Иерусалим за какими-нибудь святыми, действенными реликвиями, а Константин – на поиски нового города для себя, Константинополя.

Истина, пожалуй, несколько более прозаична. Христианство заинтересовало Константина еще до того, как он принялся изничтожать своих родичей. А город Константинополь – это, прежде всего, олицетворение имперской мощи, хоть и с вибрирующей басовитой нотой религиозности. Имея войско, раздувшееся, по меньшей мере, до 450 000, свежеиспеченный защитник идеи Рима и новой веры оказался в весьма выгодном положении{185}. После уничтожения тетрархии замысел стал вполне очевиден. Сидя в Византие, городе, который Септимий Север назвал местом, откуда идет отсчет всех расстояний в Римской империи, Константин стал единственным правителем единой земли – будучи служителем Господа. И, кстати, тем, кто, вследствие этого, удерживал власть над языческим миром, что был в его распоряжении. Теперь выбранный им город, обладающий по милости старых богов весьма благоприятным рельефом, ожидал благосклонности и единого истинного Господа.

На первый взгляд этот ход не вполне оправдан с теологической точки зрения. Римские императоры, которых считали за богочеловеков, и сами были совершенны, так зачем же становиться последователем всепрощающего Бога и его нищего, проповедующего мир сына-неудачника? Зачем менять духовную картину мира, где император – божественная сущность, на ту, где император – всего лишь раб Господень?

181

Любопытно, что здесь, неподалеку от причала в бухте Бешик, были найдены микенские захоронения бронзового века. Писали, что Константин планировал заложить новую столицу у могилы Аякса: Рикуэрт (1988), с. 202. Созомен, «Церковная история», 2.3, перевод на английский Хартранфта (2016): «Для сего, прибыв на поле иллийское, близ Геллеспонта, где – могила Аякса и где воевавшие против Трои ахеяне имели, говорят, корабельную пристань и лагерь, обозначил там форму и величину города, и на возвышенном месте поставил ворота, которые плавателям и теперь видны с моря». Вплоть до 355 г. н. э. могила Ахилла оставалась в целости и сохранности, а в храме Гекаты поклонялись статуям, несмотря на все попытки христиан уничтожить их. Могила расположена в Ройтейоне, неподалеку от Гиссарлыка. Хёк-Аллен (1999), с. 39.

182

Созомен, «Церковная история», 2.3, перевод на английский Дэвиса (1913), с. 295. Перевод на русский В. Болотова (1851 г.) (прим. пер.).

183

Созомен, «Церковная история», 2.3, перевод на английский Дэвиса (1913), с. 295.

184

Сидоний Аполлинарий, «Письма», 5.8.2, перевод на английский Андерсона (1989). «Saturni aurea saecla quis requirat? / sunt haec gemmea, sed Neronia