Страница 29 из 40
Во времена Ленина новая власть объявила о начале строительстве социализма – переходной ступени к коммунистической формации, при Сталине – что социализм в основном построен, при Брежневе – что наступила его последняя стадия – развитого социализма, которая плавно будет перерастать в коммунизм. Но после крушения СССР новая российская власть объявила об отказе от социалистических принципов организации общества, и понятие социализма вообще исчезло из российской Конституции 1993 года. С тех пор в официальной доктрине стало принято считать, что социалистическая общественная модель оказалась ошибочной, неэффективной и тупиковой. Однако сама советская формация уже шаблонно считается социализмом, и этот традиционный взгляд проповедуют и во власти, и на всех уровнях образования, и в словесном обиходе.
Объективному осмыслению этого вопроса препятствует то, что он всё еще политизирован и не отошел в область науки. Дело в том, что российская власть с момента прихода в 1999 году на высшие посты выходцев из КГБ постепенно, и чем дальше, тем сильнее, принялась нагнетать в обществе ностальгию по Советскому Союзу. Всемерно восхваляются как действительные, так и мнимые достижения СССР, а распад СССР объясняется не порочностью самих основ, а разными вторичными причинами: внешними враждебными происками, ошибками Горбачева и так далее. Но вопрос об истинной сущности этого государства, о наличии эксплуататорского класса – для российской власти этот вопрос является крайне болезненным, так как этот класс благополучно пережил государственную трансформацию, продолжает удерживать власть, и всячески стремится отвлечь внимание российского населения от этого факта.
В устоявшемся представлении социализм определяется как общественно-экономическая формация, характеризующаяся наличием в государстве административно-командной плановой экономики, общенародной собственностью на все средства производства, отсутствием частной собственности и частного предпринимательства, подавляющим преобладанием государственного сектора в экономике, всеобъемлющей роли государства во всех общественных процессах и т. д.
В сознании же усредненного россиянина господствуют фрагментарные представления, как отголоски государственной пропаганды: социализм – это когда всё было общее, все были равны и все работали, это когда получали квартиры, бесплатно учились и лечились, когда был порядок, когда не воровали так сильно как сейчас, и тому подобное.
Но из объективного анализа следует, что все эти представления плохо и неполно отражают реальность, поскольку основаны на советских пропагандистских мифах и часто просто сбивают людей с толку. Одна из причин путаницы состоит в том, что понятие социализма подгонялось задним числом под уже возникший и развивающийся государственный строй, а не наоборот – как это должно было бы происходить при планомерном преобразовании общества.
Вернемся к тому, что Ленин и его гвардия, захватив власть, не только не имели никакого конкретного плана строительства нового общества, но даже разработанного понятия социализма. Нельзя же считать таковым его знаменитое выражение: «Социализм есть Советская власть плюс электрификация всей страны»! Или такое определение, сделанное в сентябре 1917 года в работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться»: «Социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией» (т.34, с.192). Но это тоже пустая фраза, из которой можно только понять, что социализм это тот же самый капитализм, отличающийся от классического в том, что вместо множества капиталистов здесь всего один – государство.
Так и произошло на практике, но только наполовину: частная собственность отдельных лиц стала государственной, но была обращена не на пользу всего народа, а в первую очередь новой партийно-государственной бюрократии, в руках которой она оказалась фактически.
А вот что спустя четыре с половиной года с начала «социалистического строительства» Ленин говорит в Политическом отчете ЦК РКП(б) 27 марта 1922 года на XI Съезде РКП(б).
«Государственный капитализм, по всей литературе экономической, – это тот капитализм, который бывает при капиталистическом строе, когда государственная власть прямо подчиняет себе те или иные капиталистические предприятия. А у нас государство пролетарское, на пролетариат опирается, пролетариату дает все политические преимущества и через пролетариат привлекает к себе крестьянство с низов. … надо помнить основное, что государственный капитализм в таком виде, какой мы имеем у себя, ни в какой теории, ни в какой литературе не разбирается по той простой причине, что все обычные понятия, связанные с этими словами, приурочены к буржуазной власти в капиталистическом обществе. А у нас общественность, которая с рельсов капиталистических соскочила, а на новые рельсы еще не вошла, но руководит этим государством не буржуазия, а пролетариат. Мы не хотим понять, что когда мы говорим «государство», то государство это – мы, это – пролетариат, это – авангард рабочего класса. Государственный капитализм, это – тот капитализм, который мы сумеем ограничить, пределы которого мы сумеем установить, этот государственный капитализм связан с государством, а государство это – рабочие, это – передовая часть рабочих, это – авангард, это – мы»[47]
Непонятно из этих слов Ленина, что такое государственный капитализм при социализме, это даже с сильнейшей натяжкой нельзя считать развернутым определением социалистической общественной формации. Однако здесь четко выражена его мысль, отражающая уже возникшую реальность: это полное огосударствление всех основных средств производства, государственный контроль за всеми экономическими процессами и монополия верхушки партийной бюрократии на государственную власть.
Очень интересно было бы получить от Ленина разъяснение его фразы, кому принадлежит государство: «государство это – рабочие, это – передовая часть рабочих, это – авангард, это – мы». То есть, государство это не всё население, а только рабочие, а из рабочих только передовая часть, а из передовой части только авангард, а из авангарда – только «мы».
Очень хотелось бы получить от Ленина ответ на вопрос: почему, и на каком основании он отказывает в праве на государство миллионам остальных людей? И самый главный вопрос: а кто это – мы? Имел ли он в виду вообще всех рабочих страны в лице коммунистической партии, или только высшие партийные органы, которые в этот момент уже привыкали жить, ни в чем себе не отказывая? Если бы он сказал: «это – мы с вами» – было бы понятно, что он имел в виду первый вариант – всех рабочих, или, по крайней мере, членов партии. Он так не сказал, но, тем не менее, анализируя его мировоззрение и действия в совокупности, приходится признать, что вероятно, он имел в виду именно это. И, не допуская даже мысли упустить власть, он все же не отождествлял с государством самого себя или свое ближайшее окружение.
Возможно, в представлении Ленина, общество при коммунизме должно было стать чем-то вроде муравейника или пчелиного роя, где каждый его член будет добровольно выполнять свои обязанности, которые ему будет ставить само общество. Как известно, общество «социальных насекомых» – муравьев и пчел – действительно ведет себя как разумное существо, и это до сих пор является величайшей загадкой. Но в перенесении этого представления на всё человечество кроется существенный изъян, лишающий его всяческих перспектив: муравей и пчела не имеют интеллекта и являются чем-то вроде биоробота, а человек имеет интеллект, личный интерес и возможность выбора, которые объективно не поддаются полному внешнему контролю.
Какими бы странными теперь не казались такие представления, но приходится признать, что Ленин и другие лидеры большевиков действительно верили, что такое возможно. Иначе не поддаются объяснению их чудовищный и безответственный социальный эксперимент.
47
ПСС, т.45, с. 84–85