Клуша

Мать жаловалась, что Клава никак не выйдет замуж, но и встречаться с мужчинами не позволяла. "Вон, уже принесла одного в подоле" был самый весомый ее аргумент.

Если бы была возможность снимать комнату и переехать от матери, Клава этой возможностью бы воспользовалась. Но ни работы, ни денег на съем жилья не было, так что мечты оставались мечтами. К тому же, терпела же она мать на протяжении двадцати с лишним лет, можно и еще потерпеть, думала Клава.

Чем ближе Клава с Олежкой подходили к магазину, тем больше Олежка капризничал.

– Ну, Олежка, – ворчала Клава и только сильнее стискивала ручку ребенка. Олежке не нравился магазин, не нравилась толчея внутри и запахи. Особенно запахи. Стоило ступить за раздвижные стеклянные двери, как он начинал орать и размазывать сопли по лицу. Клава упрямо тащила сынишку за собой, делая вид, что не происходит ничего особенного. Ей казалось, что даже охранники смотрят на нее с раздражением.

– Успокойте ребенка! – сказала сердитая старушка, пока Клава сжав зубы, выбирала сетку с луком получше. Седые волосы старушки старательно уложены, надето на ней старомодное, но стильное платье, губы подведены неяркой помадой, и пахло от нее явно недешевыми духами. Впечатление портил лишь желчный цвет лица и та отрешенная сосредоточенность, с которой она выбирала морковку, чуть ли не надкусывая каждую.

– Выйдем, он сам успокоится, – сказала Клава старательно спокойно, но получилось все равно так, будто огрызнулась.

– А вы можете вежливо разговаривать? Сама нервная и ребенок такой же. Нарожают, потом воспитывать не хотят, – зачастила старушка.

Клава не глядя бросила лук в корзинку и поспешила отойти от старушки, пока и в самом деле не разозлилась по-настоящему. Но старушка не отставала. Выбрав морковку, она целенаправленно устремилась вслед за Клавой и ее хнычущим малышом.

– Вы ему купите что-нибудь, – причитала она.

– Может, вы и купите? – действительно огрызнулась на этот раз Клава.

– Что? Уже ребенку и конфетку купить не можете? – взвилась старушка.

– Нарожают нищету, – добавила большегрудая объемная женщина у прилавка с мясом.

Олежка заорал еще сильнее.

Клава с грохотом поставила корзинку на пол супермаркета, схватила в охапку Олега и вылетела из магазина.

– Нервная какая, – заверещала ей вслед старушка. – Таблеточек попей, болезная.

Очнулась Клава уже возле дома. Олежка проревел всю дорогу, едва успевая за матерью. Без продуктов ей придется выслушивать еще одну нотацию уже от собственной матери. Клаве захотелось разрыдаться от жалости к себе. В дополнение ко всему порвался ремешок на босоножке, и добираться до дома пришлось приволакивая ногу. А еще придется клянчить денег у мамы на новые босоножки. Лучше уж эти скотчем заклеить.

– Сама за продуктами схожу, – сердито сказала Мария Васильевна. – Бесполезная, несобранная ты клуша.

Дверь с треском захлопнулась.

Олежка потянул Клаву за руку и снова захныкал. Он уже устал, хотел есть, Клава все это понимала, но все равно звонко ударила сына по щеке.

– Да замолчи ты!

Олежка покраснел от натуги, сопли свисали уже чуть не с подбородка. И вместо того, чтобы успокоиться, выпустив пар, Клава ударила его еще раз.

– Хватит, – приговаривала она с каждым ударом, – хватит, хватит, хватит реветь. Из-за тебя все, – сказала она и тоже расплакалась.

Глава 2

Наутро следующего дня Клаву разбудила мама. Клава еле разлепила глаза, мама нависала над ней уже в бежевом плаще застегнутом на все пуговицы, ярко подведенные карандашом губы крепко сжаты.

– Ты встанешь или нет? Я пошла, – убедившись что дочь проснулась, Мария Васильевна цепкой походкой на каблуках прошла в коридор и уже у двери крикнула.

– Закройся!

Как бы не хотелось урвать еще пару минут под теплым одеялом, пришлось вставать.

– Покорми ребенка, – проворчала Мария Васильевна, – уберись хоть немного, погуляйте. Меня до вечера не будет, сегодня учительское собрание, будь оно неладно, приготовь что-нибудь.

Клава кивала, засыпая на ходу. Мария Васильевна вновь поджала губы и закрыла за собой дверь не прощаясь.

Олежка сидел в детской за столиком и терпеливо ждал, когда его покормят. Стоило взглянуть на сына, как вина подступила слезами. Клава поплелась в ванную, сполоснуть лицо холодной водой, Олежка захныкал. Шевельнулось раздражение, даже умыться не дает, но тут же снова стало стыдно.

В детской, а по совместительству и Клавиной комнате, разве что спала она на диване в гостиной, царил кавардак. Старый шкаф, отданный мамой, доверху забит не пойми чем, то есть очень нужными вещами, которые однажды пригодятся. На полу пыльный коврик. Поверхность стола едва видно под бесплатными газетами и рекламными буклетиками, вперемешку с Олежкиными игрушками. Ноутбук притаился сбоку, старенький, только в интернете полазить. На окне пара цветков в горшках и жухлые листики от них на подоконнике. Синие занавески. Синие, потому что комната теперь мальчиковая. Детская кроватки, раскладывающийся кресло-кровать, которую лень разбирать. Клава настолько привыкла к этой комнате, в которой выросла. что не замечала уютная она или нет, просто жила в ней и все, как и ее сын теперь.

Олежке стукнуло три года, но Клава продолжала кормить его с ложечки. Нечего грязь разводить, думала она, засовывая ложку с кашей ему в рот как кочегар забрасывает уголь в топку.

Новый расчудесный день начался.

Подавая Олежке ложечку с кашей, Клава терзалась. Так легко обидела единственного близкого ей человечка. Ведь Олежка даже ближе ей, чем мама. Клава потерла переносицу, она и сама становилась как ее мать, взяла самое худшее.

Сейчас Мария Васильевна и не думала о том. чтобы стукнуть дочь, в конце концов Клава выросла и могла дать сдачу, если что. А может, Мария Васильевна стала старше и забыла про молодые срывы на дочери. Клава их не забыла, но и напоминать не хотелось.

– Накушался? – спросила она ласково. Олежка не ответил.

Клава со вздохом пошла на кухню – мыть детскую тарелочку. В раковине скопилась гора посуды залитая уже плохо пахнущей водой. Клава брезгливо, стараясь ничего не задеть, прополоскала детскую тарелочку и отставила в сторону.

Сорвалась вчера на ребенка. Клава закрыла опухшее со сна лицо руками. Сорвалась на ребенка.

– Я больше не могу так жить, – сказала Клава вслух. Ее мама уже ушла на работу, до вечера ее не будет, так что можно делать что угодно – говорить с собой вслух, орать на Олежку, смотреть телевизор целый день или зависать в социальных сетях, создавая видимость общения с давно посторонними людьми

Она совершенно точно собиралась сегодня что-то сделать, но что?

– Что я должна сделать? – сказала Клава вслух. Она физически ощущала комок проблем так, что болели плечи. Проблемы темной стеной волновались возле нее, опутывали щупальцами. Не давали ни отдохнуть, ни отвлечься. Но, в то же время, Клава чувствовала себя без сил, чтобы решить хотя бы одну из них. Просыпалась уже усталой.

Так вот она какая – депрессия, подумалось ей.

Гонимая острой виной, Клава старалась развлечь Олежку как могла. Включила мультики, но сын едва взглянув на экран, убежал на кухню, в поисках крышек от кастрюль. Клава попробовала отвлечь его игрушками – тоже без толку. Ей казалось, что Олежка все еще сердится на нее. В сосредоточенном взгляде темных глаз ей чудилось осуждение.

– Вихрастик мой, – ворковала Клава, – милый мой малыш, пойдем погуляем?

При слове "гулять" Олежка оживился, подбежал к входной двери и подергал за ручку. Клава облегченно выдохнула, значит, согласен.

Одеть Олежку не составляло труда. Приличного вида футболка и штанишки, и он уже выглядит как маленький модник. Клава скинула халатик, с собой приходилось труднее. Даже домашнее зеркало при неярком освещении не могло скрасить прелести ее все еще юного тела.

Реклама, которую часто крутили в Клушином детстве, и которую Клава запомнила на всю жизнь, была про девушку, которая любила свое стройное тело и ненавидела жир, который скрывал всю ее красоту. Клава полностью разделяла чувства той девушки. Глядя в зеркало, ей хотелось взять ножницы и отстричь свисающие за трусы бока и дряблый живот. Ноги казались ей колоннами, и грудь наоборот, выглядела слишком маленькой при массивном теле.