Страница 7 из 31
– Да вот, пометили басурмане, – ответил с досадой есаул и добавил:
–Ох, ребята, скоро опять начнется, недолго, видать, было перемирие. Скапливают они там большие силы, да турки им помогают. У них пушки Круковские. Как долбанут по нам, а мы сидим за стенами, выйти боимся, армяне с дальнего аула ещё когда ушли, и нам надо было давно уходить, да как без приказа … Сколь людей положили. Им тропа нужна была, а мимо нас как пройти? Слава Богу, Павлов по своей технологии стрелять научил. Они три раза пробовали прорвать нашу оборону , но у нас что пуля – то в цель. Горы трупов оставались перед стенами. Но два дня назад им пушки привезли, они все наше укрепление разбили. Хорошо, что подвалы там глубокие и большие. В них мы и прятались. Ну, ладно, надо на доклад идти.
Он посмотрел на нас:
– Это что – пополнение? Из Орла есть?
–Никак нет! Но есть из Мценска.
– Ты, что ли?
– Так точно, – сказал я.
–Ну, земляк, подь сюды, – мы обнялись .
–Как там землица родная?
– Да как сказать.
– Ладно, потом расскажешь, мне к полковнику надо.
В кабинете полковника сидели уже все офицеры, не было только есаула, капитана и доктора, который перевязывал раненых, приехавших с заставы. Есаул вошел и, понимая, что ему здесь придется говорить, прошел поближе к полковнику. Начальник гарнизона, полковник Степанов встал и подошел к подробной карте, которая висела на стене:
– Господа, хочу доложить вам, что наместник генерал Муравьев в 1855 году в переговорах с Шамилем добился перемирия, но только на два года этого и хватило. В связи с этим предлагаю послушать есаула Русакова.
Русаков встал, подошел к карте и начал:
–Это у вас здесь два года было тихо, – повернулся он к полковнику, – а на заставе нам так не казалось, у нас там по воду на речку по одному никто не ходил. Армян в ближайшем ауле семьями вырезали, последнее время особенно часто стали нападать на наши посты. Если кого в плен брали, никому живота не оставляли, казнили люто, не по-людски.
–Как погиб капитан Никулин Денис Степаныч?– спросил полковник.
–Поехал он в аул с пятью бойцами за продовольствием, а там их ждала засада, солдат поубивали, а Денис Степаныча хотели в плен живьем взять. В его пистолете патроны кончались, он саблей стал обороняться, встал спиной к амбару и бил басурман, пока сабля не сломалась. Потом обрезком сабли пронзил себе сердце. Одна армянка спряталась в доме напротив и видела все. Мы на том месте восемнадцать трупов насчитали, некоторые были пополам рассечены. Небывалой силой был наделен капитан и погиб, как герой. Так они, гады, его тело прибили на крест перед нашим редутом. После смерти капитана я принял команду на себя. Ночью мы с двумя десятками казаков отбили тело капитана и похоронили по православному. Не было у нас трусов, все дрались, как львы, – есаул достал из кармана листок бумаги, – вот, господин полковник, список особо отличившихся бойцов, представленных к различным наградам.
Полковник взял листок, прочел.
–Русаков, я смотрю, вы себя первым в список внесли, от скромности не умрете.
Все засмеялись. Есаул со злостью в глазах подождал, пока стихнет смех, и сказал:
–Это не моя рука, это капитан Никулин писал, смейтесь, смейтесь, скоро вам не до смеха будет.
–Извини, есаул, ступай, отдыхать, – сказал полковник.
Есаул вышел, он был вне себя от шутки Степанова, а особенно – от смеха офицеров.
–Смеются, сволочи, мы там воюем, а они здесь в тепле сидят, – он взялся за плечо. Оно вдруг сильно заныло, в темноте есаул не заметил, как я за ним шел. Есаул, не переставая, ругался. Я не мог понять, от чего он ругается: от боли в плече или от обиды в сердце. Русаков, бормоча себе под нос, подошел к своей сотне. Казаки в ночной тишине не спали – ждали его.
–Что ругаешься? – спросил кто-то.
–Да ну их, сидят, сволочи, смеются, их бы, гадов, в ту резню.
Седой казак, подходя ближе, сказал:
–Зря ругаешься, есаул, там нет офицеров, которые не были в бою. Там есть такие, которые поболе твоего воевали, ну а смеются – правильно делают, на войне без смеха нельзя, смех нам помогает расслабиться, а так сердце не выдержит. А кто это с тобой?
Есаул повернулся ко мне и спросил:
–Ты кто?
–Я земляк из Мценска.
–А, ты! Давай завтра поговорим.
Я попрощался и ушел. Подойдя к казарме, увидел собравшихся солдат: "Меня, наверное, ждут; видели они, что я за есаулом пошел. Сейчас расспрашивать будут, а я не знаю ничего, опять врать придется". Я шёл, обдумывая, что им сказать. Вдруг на меня сзади кто-то набросился и сбил с ног. Это был Богдан. Я его такого радостного не видел давно. Он стал меня обнимать, целовать.
–Что случилось? – спрашиваю.
–Я письмо из дома получил, Аленка пишет, – немного успокоившись, сообщил Богдан .
– А мне письма нет?
–Тебе, дружище, письма нет, – с досадой ответил он, – но Аленка пишет и про твоих, все хорошо у них.
–Ну, давай поподробней.
Богдан начал читать, его жена писала, что у них все хорошо, барин их не трогает: «…Передай Коле, что его родители скучают по нему. Мы каждый вечер собираемся вместе и о вас говорим, как вам там, горемычным, служится. Хорошо, что войны нет…» Я спросил:
–Про моих больше ничего нет?
–Нет, больше ничего не пишет, привет тебе передает.
Я по его словам понял, что он что- то не договаривает.
–Ну, а еще что пишет?
–Пишет, что я к январю отцом стану, – как- то нерешительно сказал он. Я даже подпрыгнул.
–И что ты молчишь? С этого надо было начинать. Поздравляю тебя, друг,– сказал я, обнимая его.
–Да рано еще поздравлять, пусть родит. Я вот думаю, как мне казака назвать, а?
Он посмотрел на меня:
–В кумовья ко мне пойдешь?
–Пойду.
– Только бы родила хорошо.
– О, за это не переживай, твое дело главное, основное, самое сложное. А Аленке осталось родить и все, для баб это дело простое.
–Скажешь тоже. Ладно, кум, пойдем спать, завтра день будет трудным.
–Пойдем, – согласился я.
Утро сразу показалась не таким, как всегда. Нас, новобранцев, построили на плацу, полковник говорил громко и четко, по – военному.
–Солдаты, наступил день, когда вы присягнете на верность царю-батюшке, и с сего дня вы станете защитниками Отечества, защитниками своих земель, защитниками своих семей. Теперь никто, кроме вас, не остановит врага, который решится нарушить покой наших жен, матерей. Помните, солдаты, что нет злее врага и бесчеловечнее, который достался нам. Во многих войнах участвовал, во многих битвах бывал. Но скажу вам, что нигде не встречался с таким врагом, который измывается над пленными, пыток которых свет не видел. Перемирие, которое заключил наш наместник, по всей видимости, скоро закончится. И сейчас от вас требуется скорее стать в строй обученными верховой езде и стрельбе, потому как от ваших знаний может зависеть жизнь вашего товарища. Теперь о приятном: сегодня у наших ветеранов приятное событие. Есаул Русаков, выводи тех, кто закончил службу .
Вместе с Русаковым вышло еще двенадцать человек, видимо, они были подготовлены к этому, потому как одеты были «с иголочки». Медали и кресты были у всех, есаул был полный георгиевский кавалер, и еще несколько медалей украшали грудь. На его мундире четко в ряд висели четыре креста. Мы, молодые бойцы, не сводили глаз с ветеранов и их наград. Я про себя подумал: «Это, наверное, традиция такая – в день присяги прощаться с ветеранами». Ветераны шутили:
– Салаги, не переживайте, и у вас будут кресты.
Невеселый стоял тот солдат, который ночью есаула учил сердце жалеть. Полковник тоже это заметил:
–Кузьмич, что невеселый такой? Аль трех крестов тебе мало? – пошутил полковник, – или домой не хочешь?
–Да нет, вашбродь, крестов в самый раз, только ехать некуда, дом мой еще десять лет назад барин вместе с семьей сжег.
–За что? – спросил полковник.
–Барин к дочери моей пристал, а сын вступился, ударил его. За это барин собрал в дом троих сыновей, двух дочек, жену, мать – старуху, дверь подпер и зажег. – По щекам ветерана текли слезы. Он их не стеснялся.