Страница 23 из 36
— Тоже мне искусство, — фыркнул Дмитрий. — Комедии, как правило, глупы и поверхностны. А трагедии… Они требовались в начале двадцатого века. Их потребляли чувствительные мамзели, у которых был острый дефицит отрицательных эмоций. Всё так хорошо дома, так тихо и так мило. И завтрак под открытым небом, и лёгкая шляпка из рисовой соломки, и мольберт. «И мальчик сливки подавал». И тогда так хочется возвышающих и очищающих душу страданий. Совсем немного, по вкусу, — и заключил печально: — Сейчас у людей гораздо больше страданий.
Надобно заметить, что всё сказанное Димой, совсем не было отражением его убеждений. Просто ему хотелось во чтобы то ни стало противоречить Эбису.
— Ясно, — хладнокровно ответил Эбис и снял со спинки стула пиджак. — Рассуждения твои мне понятны, хотя и носят звучное название «дичь». Так идёшь или нет?
Дмитрий, снова завалившийся на койку, молчал.
— Чего молчишь? Не слышишь? Компотом умывался — в ушах косточки застряли?
Дмитрий не отвечал.
Экономные хозяева ещё не топили, и утром в комнате было довольно прохладно. Дмитрия, что называется, «били дрыжаки». Эбиса не было. Наверное, прямо из «гостей» решил направиться на работу.
Сутулясь и лязгая зубами, Дмитрий выскочил во двор и несколько раз плеснул на лицо водой из рукомойника. Рукомойник был выкрашен темно-синей краской, от которой становилось ещё холоднее.
Быстренько собравшись, Дима заторопился на работу. Сегодня он проспал, вышел позже обычного и немного опаздывал. Он то и дело оглядывался, надеясь, что его нагонит машина скорой. Но срабатывал «закон подлости» — дорога была пустынна. Лишь одинокие прохожие, ёжась от утреннего холода, торопились на работу. Мужчины уже были в кепках, а женщины в платках и шапочках.
Вдруг Дмитрий заметил, что впереди мелькнуло не по сезону белое платье. Его обладательница повернула направо — по направлению к больнице.
Сердце Дмитрия трепыхнулось, и он заспешил к перекрёстку.
Завернув за угол, он обнаружил, что той, кого ожидал увидеть, уже нет. Она скрылась за следующим поворотом. Дмитрий, сломя голову, помчался вперёд.
Возле скорой Дмитрий остановился. Девушки не было и здесь. Он вспомнил слова фельдшера Саливона о том, что девушку видели возле инфекционного отделения. Идти туда? Дима взглянул на часы. Уже опоздал на пятнадцать минут. А сегодня Надя Вислогуз дежурит. Накапает главному на него.
Дмитрий Маркович немного постоял в задумчивости; глянул на дорогу, ведущую к инфекционному отделению, ещё раз глянул на часы и, понурившись, медленно побрёл к ступенькам.
На порог вышла Надя Вислогуз в мятом халате.
— Здравствуйте, доктор. С опозданьицем вас, — сказала она со значением.
За ней высунулась Игрищева. Накрахмаленный халат, следуя тщательнейше обдуманному плану, выразительно облегал отдельные достоинства фельдшерицы.
— Ах, Дмитрий Маркович, — замурлыкала она. — Кто это вас сегодня прислал? Кто эта счастливая особа?
— Все они, мужики, одинаковы, — обронила Надя Вислогуз тихо, будто для самой себя, но так, чтобы услышал доктор. — Только задвиги у них разные. У одного выпивка, у другого — женщины.
Она зевнула и озабоченно отправилась докладывать руководству об опоздании доктора.
И пошёл-поехал самый обыкновенный трудовой день.
Приходили посетители сделать инъекции, потому что, как обычно, манипуляционная в поликлинике не работала. То и дело заходили пациенты и просили измерить артериальное давление. Видимо, доврачебный кабинет, где должны были измерять давление, не работал тоже.
Звучал пронзительный звонок, и Вислогуз переспрашивала:
— Кто вызывает? Этаж? Подъезд?
И бригада мчалась на «температуру», на «боли в животе» или на «боли в сердце».
Пришёл вечер. И пришла ночь. Дмитрий ехал на «боли в животе».
— Вызывали? На что жалуетесь?
На этот раз потребуется госпитализация. Опоясывающая боль. Рвота. Точка Кача болезненная. Острый панкреатит.
— Собирайтесь. Необходим осмотр хирурга. Как это: «Не хочу»? Мы ждём вас в машине.
Мчалась машина по ночному городу. И, как всегда, ночной город казался Дмитрию похожим на огромную квартиру. Улицы — коридоры. Площадь с огромным серым зданием райисполкома — вестибюль.
Дмитрий ввёл больного в приёмное отделение. Дежурная сестра с неудовольствием посмотрела на вошедших и пробормотала в сердцах:
— Снова привезли.
Дмитрий давно уяснил себе: приёмный покой абсолютно уверен в том, что зловредная скорая помощь специально выискивает больных, чтобы добавить работы стационару.
— Ездют и ездют. Возют и возют. Ни себе покоя, ни людям. Где только они их находят? — бубнила санитарка.
— Вызовите, пожалуйста, дежурного хирурга, — попросил Дмитрий Маркович. — Кто сегодня дежурит?
— Заведующий в хирургии сидит, — не глядя на доктора, хмуро отвечала медсестра. — Он, наверное, занят ещё. Часа два назад привезли больного в бесполезном состоянии.
— Ладно. Не трудитесь, — сухо сказал Дмитрий Маркович. — Я сам к нему поднимусь.
И направился к лифту по коридору, освещённому бледным светом люминесцентных ламп.
И снова, как когда-то, когда он впервые шёл по этим коридорам, будто навалилась на его душу тяжёлая плита. Лица большинства медиков, встречаемых им по пути, теперь были ему знакомы. Они здоровались. Лица их оживали, на мгновение появлялось на них живое человеческое чувство. Потом они вновь застывали — бледные и неподвижные, словно гипсовые маски. А что там, под маской? Что скрывает она?
Люди проходили мимо. Дмитрий хотел и боялся обернуться. Казалось, обернувшись, вместо знакомого коллеги он увидит нечто настолько страшное и невыносимое для глаза человеческого, что сердце не вынесет этого зрелища и остановится. Дмитрий ощущал взгляды людей (людей ли?), оказавшихся сзади, как расстреливаемый ощущает спиной автоматный зрачок. И ускорял шаг.
Звуки шагов отражались от пола и потолка, от стен. Они метались, не находя выхода, сливались в угрожающий гул, как в туннеле метро.
Когда впереди показались дверцы лифта, Дима уже бежал трусцой.
Старая лифтёрша тяжело поднялась со стула. Видавший виды ключ в её спине коротко чиркнул по стене. В месте, где ключ касался стены, образовалась глубокая вертикальная борозда.
— Пятый этаж, — неустойчивым голосом попросил Дмитрий Маркович и, спохватившись, добавил: — Пожалуйста.
Лифт дёрнулся, заскрипел, тяжело пополз вверх. Томительно долго поднимался неуклюжий ящик. Вот он снова дёрнулся, щёлкнули захваты.
— Выходите.
Лифтёрша говорила нахмурившись, от Дмитрия Марковича отворачивалась.
Дмитрий вышел. Лифтёрша захлопнула дверь, пробормотав:
— Мог бы за те же деньги и пешком смотаться. Пожилых людей беспокоют зазря.
Дмитрий Маркович вспыхнул и пошёл к ординаторской, покашливая от неловкости.
В общем-то бабка права. Он просто не подумал. Но, с другой стороны, человек находится на работе для того, чтобы работать. Если ты немощен или не хочешь работать, зачем взваливать на себя непосильное бремя? А то ведь ерунда получается. Уборщица крайне недовольна, что лишний раз подмести нужно. Продавец чуть не поедом ест покупателя за то, что тот спрашивает о стоимости товара. Для продавца это тысяча первый вопрос. Но этот покупатель задал его впервые!
А у нас в медицине… Разве виноват больной, что организация здравоохранения хромает на обе ноги? Что врач не может уделить ему достаточно внимания, так как вместо двадцати человек принимает сорок? Что делать? Кто виноват? Насколько виноват сам врач?
Дверь заведующего хирургическим отделением
Резника была приоткрыта. Дима постучал, услышал неясное бормотанье и вошёл.
Резник сидел за столом, заваленным историями болезни и рентген-снимками. Он пил чай. Халат его был расстёгнут, мятая шапочка валялась на бумагах.
— А, это ты, — доброжелательно покивал он. — Садись, гость желанный. Снова подарок привёз? Меня, как видишь, опять из дома выволокли. Гостей дома оставил. Гришка Рыжев сам лезть в брюшную полость побоялся. Ретроцекальное расположение отростка было. К тому же деструктивные дела имелись. Чай пить будешь?