Страница 24 из 36
Дмитрий отрицательно покачал головой.
— Я больного привёз с панкреатитом. Он там — в приёмном.
— Пошлю Рыжева. Пусть глянет.
Резник был большой, медлительный, какой-то очень основательный. Дмитрий подумал, что пациенты такому врачу должны доверять всецело.
Резник отхлебнул тёмно-красную жидкость и, чуть сощурившись, кивнул на бутафорский ключ за спиной у коллеги.
— Не мешает?
Вопрос был задан без иронии. Скорее, сочувственно. Но слова Резника хлестнули Дмитрия как плеть.
Лицо Резника, как ему показалось, приобрело какое-то неприятное выражение.
Резник отставил чашку, вытер вспотевший лоб большим платком. Не торопясь, спрятал его в карман халата.
— Обиделся, — констатировал он. — Напрасно. Если бы я подозревал в тебе непорядочного человека, то даже и не намекнул бы на этот злополучный заводной ключ. Ты не подлец и не дурак. Это немало. Поэтому-то я и пытаюсь отвратить от тебя большую опасность. Человеком остаться очень трудно. Особенно здесь. Тут события диковинные происходят. «Человек» — не только определение вида, но и моральная оценка. Человеческое в человеке теряется постепенно. Это как спуск с пологой горы. Шаг за шагом, не замечая спуска, идёшь вперёд. И убеждаешь себя: движение вперёд — это прогресс. Но обернись назад и увидишь, как низко ты опустился. Не идите, мой юный друг, на компромиссы, иначе в один не очень прекрасный день ключ отстегнуть не удастся.
У Дмитрия в животе что-то болезненно сжалось. Он отвёл глаза в сторону и сказал с притворной озабоченностью:
— Пойду назад на скорую. Вдруг новые вызова поступили.
Резник бросил на Дмитрия понимающий взгляд из-под густых бровей.
— А я надеюсь попасть домой. Гости остались в одиночестве. Хотя, скорее всего, они уже разошлись. Поздно.
— Почему они остались одни? Вы что, не женаты?
Густые брови хирурга опустились, взгляд погас.
— Был. Бывшая супруга справедливо заметила, что она клятвы Гиппократа не давала и мучиться со мной за компанию не собирается. И ребёнок не виноват в том, что его папа врач. Ни лагеря для него, ни санатория. И зарплата у папочки мизерная. Вечно ребёнок в каком-то старье ходил.
Дмитрий в смущении покашлял. После такого приступа откровенности было бы просто свинством уйти сразу. Он снова присел и глубокомысленно протянул:
— Да-а… Вообще-то некоторые хирурги ухитряются…
Резник повёл бровями.
— Ну, да. Это те, которые «благодарность» требуют. Мне Зоя тоже на прощание бросила: «Дурак рядом с шубой замёрзнет».
Дмитрий крякнул от смущения.
— Да я же не призываю к взяткам! Просто я констатировал, что так бывает иногда. К слову пришлось… Конечно, я за то, чтобы врач всегда оставался порядочным человеком.
Резник воздел толстый волосатый палец.
— Именно! Ты зришь в корень! Порядочный человек не может себе позволить быть плохим врачом. Совесть не позволит грабить пациента!
Резник сделал последний глоток и с сожалением посмотрел в опустевшую чашку.
— Пора.
Он встал и, стаскивая халат, сказал глухо:
— Очень слаб тот больной, которого мы только что прооперировали. Велика вероятность летального исхода. Жаль человека. Очень жаль. А для Честнокова это будет лишь дополнительным козырем, чтобы избавиться от меня.
— Непонятно, — пожал плечами Дмитрий Маркович. — Интриги… Досье… Иван Иванович на собрании так хорошо рассуждает о нравственном долге врача, а сам…
— Мой юный друг! С помощью рассуждений о нравственном долге и выговоров можно добиться гораздо большего, чем с помощью одних выговоров. Это кредо нашего малоуважаемого главного врача.
Тут дверь без стука отворилась и… Дмитрий с огромным удивлением увидел, что заглядывает в неё та самая пышная блондинка, с которой он ехал в столь тесной близости, направляясь на совещание в областную санстанцию. Лицо блондинки, вероятно из-за ламп дневного света, было белее мела.
Поразила Дмитрия реакция на посетительницу заведующего хирургическим отделением. Он вскочил, глаза его взблеснули, лицо исказила гримаса ненависти.
— Прочь отсюда, дрянь! Никто тебя сюда не приглашал. Пошла вон, негодяйка!
Симпатичная блондинка к величайшему удивлению Дмитрия по-собачьи заурчала, блеснула ненавидящим взглядом и захлопнула дверь.
Мороз прошёл у Дмитрия меж лопаток; кожа на голове онемела. Ему стало так жутко, как когда-то в детстве, когда он, прочитав гоголевский «Вий», остался один в тёмной комнате.
— Зачем эта блондинка сюда приходила? Почему вы её так?
— Блондинка? — хрипло отозвался Резник, останавливая на коллеге блуждающий взгляд. — Какая блондинка? Ах, эта, что заглядывала! Она не блондинка. У неё всякий раз бывает иной вид. Каждый видит её по-своему. Смерть это приходила! Смерть!!! Надо срочно реаниматору сказать, чтобы готовил аппаратуру. Эта тварь наверняка в реанимационный блок двинула. По-всякому я с ней пытался бороться. И скальпелем, и медикаментами… Смешно, но однажды на двери реанимационного блока я вывесил объявление: «Потусторонним вход строго воспрещён». Всё равно она туда рвётся. Может быть она неграмотна?
— Неужели смерть?! — хотел воскликнуть Дмитрий Маркович, но язык ему не повиновался.
— Идём, идём.
Резник полуобнял Дмитрия за плечи и подтолкнул к двери.
— Сейчас у нас будет тяжёлая работа.
Дмитрий Маркович шёл по коридору. Ноги стали непослушными, словно протезы.
Проходя мимо операционной, он услыхал испуганный, обречённо звучащий голос больной:
— Доктор, не надо мне ничего давать.
А это голос смертельно уставшего анестезиолога:
— Хорошо. Вера, дайте ей ничего. Но только побыстрее.
Крики стали приглушёнными, затем прекратились. «Больной наложили маску», — сообразил Дмитрий Маркович.
Он, забыв нажать на кнопку вызова, долго стоял у лифта. Так и не дождавшись его, он начал спускаться по лестнице, внимательно глядя под трудно шагающие ноги.
Когда он вошёл на скорую, Игрищева изумлённо ойкнула:
— Вы как с креста снятый!
— Пойду отдохну, — выдавил из себя Дмитрий и направился во врачебную.
Он открыл дверь, сделал шаг и вдруг ощутил, что между лопатками у него похолодело. Дима вспомнил слова Резника, что Она имеет разный вид. Доктор осторожно, очень медленно обернулся и прикипел взглядом к лицу фельдшера.
— Да, да. Пойду отдохну, — бормотал он, снова и снова обшаривая взглядом лицо сотрудницы и пятясь задом.
Дмитрий захлопнул дверь перед самым носом Игрищевой и продолжал пятиться, пока не рухнул в кресло.
Привычно затрапезный вид ординаторской привёл его в чувство. «Что это я, в самом деле? Совсем нервы ни к чёрту».
В этот момент в диспетчерской взорвался пронзительным звоном телефон. Сразу же в ординаторскую заглянула Людмила Игрищева. Выщипанные бровки, образующие правильную дугу, придавали ей хронически удивлённый вид.
— Дмитрий Маркович, — воззвала она. — Детское отделение просит перевезти тяжёлого ребёнка в областную больницу.
— Еду, — облегчённо выдохнул Дмитрий и поспешно вышел в ночную свежесть.
21
Бригада возвращалась в Кифозово. Ёлочными украшениями мерцали хрустальные звёзды. Влажный асфальт посверкивал чёрным лаком. Трафаретом лежали на нём жёлтые листья.
В свете фар на повороте заструились рельсы трамвая.
Похожий на жука зелёный УАЗик торопливо катил по чёрному стеблю асфальта. Лучи фар, словно усы, нащупывали дорогу. Внутри было тепло, привычно пахло бензином, убаюкивающе гудел мотор. Дмитрия стало клонить в сон. Он засыпал и думал, что с некоторых пор, что бы он ни делал, что бы ни говорил, а всё внутри ощущается какая-то боль. Словно игла в груди засела. Временами вроде бы и ничего, терпимо. И вдруг боль становится невыносимо острой. Встаёт перед мысленным взором светлый образ прекрасной незнакомки.
Где она? Что с ней? Боже мой, почему так тих колоколец счастья и так мучительно громок колокол страданья?