Вопреки

— Садись, Соколовский.

Игорь не двигается. Дышит тяжело, резко.

— Я сказал, садись! — рявкает Пряников. Накрывает глаза ладонью и медленно трёт виски.

— С чего ты это взял? — спрашивает глухо, не отнимая руку от лица.

— Вы служили с Фишером. В Афганистане. И были снайпером.

Пряников снова вздыхает, роняет руку на стол, качает головой. И вдруг усмехается. Беззлобно. Почти по-дружески.

— И что тебе на месте не сидится, а? Куда тебя несёт постоянно, Соколовский?

Игорь молчит, внимательно следя за малейшим движением. Всё ещё напряжён и насторожен.

— Я вам доверял, — бросает горько. — Я вам всё рассказывал. А вы!.. — Он тяжело опирается о стол, вскидывая палец и тыкая им в Пряникова. — Вы рассказывали ему всё! Всё! Как вы могли?! Как вы вообще могли?..

— Прекратить истерику! — Пряников хлопает по столу, стаканы жалобно звякают. — Прекрати истерить, Соколовский, как институтка! Мои дела с Фишером — только мои дела, и тебя они, как ни странно, никаким боком не касаются, понял! Щенок! Указывать он мне будет, как и с кем себя вести! Не дорос ещё!

Он поднимается, тянет галстук, ослабляя, потом раздражённо дёргает, срывая. Расстегивает верхнюю пуговицу, садясь обратно. И продолжает тише.

— Мои дела с Фишером или с кем бы то ни было тебя не касаются. И обсуждать их с тобой я не собираюсь.

— Всё это время вы знали, что он задумал. Знали, и смотрели, как я иду прямо в его ловушку! — цедит сквозь зубы Игорь, со злостью глядя на Пряникова.

— Я защищал тебя, идиот! — вспыхивает тот. И тут же остывает, тянется за бутылкой. Наполняет свой стакан. — Я защищал тебя, всё это время. И уж поверь мне, это было не просто!

— И убили Игнатьева, — саркастично добавляет Игорь.

— Да что ты заладил: «Игнатьев, Игнатьев!», — раздражённо бросает Пряников. — Да, это я его убил, ты доволен? Тебе какое до этого дело? Он твоего отца заказал, тебе что, его жалко?

Игорь угрюмо молит. Нет. Игнатьева ему не жалко. И лгать нет смысла. Но то, как Пряников легко об этом говорит, заставляет болезненно скрутиться желудок. Он всегда считал Пряникова умным. Слегка медлительным, прозорливым. Отличным опером. Но убийцей… Снайпером, хладнокровно положившим…

— А сколько вы убили? — внезапно интересуется он, подвигая к себе стакан. Ему срочно надо выпить. Иначе мозг взорвётся, и пуля не понадобится.

— Какая разница? — Пряников, наблюдавший всё это время за Игорем, заметно расслабляется. — Много.

— Что вы знали о планах Фишера?

— Так, Соколовский, это допрос? Не много ли на себя берёшь?

Игорь с трудом подавляет желание ответить: «Простите, Андрей Васильич» — субординация даёт о себе знать.

— Я не знал о планах Фишера, — устало говорит Пряников. — О тех, что тебя касаются, — тут же уточняет он.

— У него были проблемы с Игнатьевым. Давние счёты… — он ведёт в воздухе пальцами. — Не важно. А я был ему должен. Да-да, не смотри на меня так, каждый может иметь неоплаченные долги. Мой теперь закрыт.

Отчего-то Игорь ему верит. Сразу. Безоговорочно. Может, потому что просто очень хочет верить. Может, потому что чувствует, что Пряников говорит правду. И с души слетает камень. Он чувствует, как становится легче дышать.

— Расскажите мне о нём, Андрей Васильевич, — просит он тихо.

— Ты же понимаешь, что мы оба не жильцы, если кто-то узнает? — так же тихо отвечает Пряников.

— Знаю, — кивает Игорь. — Но мне не привыкать ходить под лезвием мадам Гильотины. А вам?

В ответ Пряников хитро усмехается.

========== 35. Я просто тень ==========

Янтарь слабо переливается почти на самом дне бутылки, когда Пряников наконец замолкает, тяжело вздыхая. Игорь молчит. Всё, что узнал сегодня, ломает мир, переворачивая с ног на голову. Начиная с того, что Андрей Васильевич убил Игнатьева, и заканчивая тем, что Фишер — настолько огромная глыба, что сдвинуть её с места практически нереально.

За что браться? Куда бросаться? И стоит ли вообще лезть на амбразуру, когда прикрывать некому? Генерал ясно дал понять — помощи здесь не жди. А теперь и Пряников говорит: «Не пытайся даже думать об этом». А что тогда? Вот так, просто, отдать ему дело отца? Плевать на Игнатьева, — Игорь своё просрал. То, что в наследство осталось. То, что выгрызалось в девяностые, то, что на крови строилось. И на маминой в том числе. Неужели кто-то всерьёз думает, что он спустит всё на тормозах?!

— Спасибо, Андрей Васильич, — тяжело выдыхает Игорь, поднимая голову. — Спасибо за информацию к размышлению. — Криво усмехается.

— Даже не думай, Соколовский! — предостерегающе начинает Пряников. Игорь только кривится, катая по гладкому столу брелок от машины. Потом кивает резко, поднимается, снова зачем-то кивая.

— Игорь! Ты куда? — в голосе Пряникова звучит угроза. И тревога. Чистая. Неподдельная. Искренняя.

— Я домой, Андрей Васильич. Честно. — Делает круглые глаза. — Куда мне ещё во, — быстрый взгляд на часы, — втором часу? Не под дом же к Фишеру?!

— Смотри мне, — устало выдыхает Пряников. Трёт глаза пальцами. Как же он устал! От этих малолеток амбициозных, от старых друзей, так не вовремя появляющихся… Устал.

Игорь спускается к машине, чувствуя, что окончательно запутался. Как муха в паутине. И с каждым рывком только приближает свой конец. И в этот раз конец — не красивая фигура речи. Нет, если он не остановится — убьют. Он вдруг понимает это отчётливо и ясно. Игры кончились. Нет кошек и мышек. Есть только его жизнь и его желание всё вернуть — на одной стороне. И человек, который считает, что забрал всё по справедливости. Который на шаг не отступит от заданной цели. Да что там — этой цели он уже достиг.

А ты? Чего достиг ты? Звания лейтенанта и трёхкопеечной зарплаты? Потерял компанию отца, играя на своих же обидах и неподтверждённых данных. Подставил девушку. И её не стало.

Распахнутые глаза Яны отчётливо встают перед глазами, и Игорь рвёт на шее шарф, который только что повязал, сбегая по лестнице, не дожидаясь лифта. Ему тяжело дышать. Душит сознание собственной никчёмности. Тщетности. Пустоты.

Ты — никто, Соколовский. Ты — просто тень. Безвольная тень самого себя. Ты потерял себя в погоне за призрачной местью. Потерял близких. Друзей. Любимую женщину…

Вика. Одно упоминание её имени, как глоток свежего воздуха, врывается в лёгкие, и он делает глубокий вдох, выбегая из подъезда. Замирая на верхней ступеньке, едва успевая ухватиться за столб, подпирающий козырёк. Дыхание, тяжёлое, рваное, срывается с губ, раздирая глотку. Морозный воздух слепляет ноздри, вырывается наружу густыми облачками пара.

Игорь глубоко вдыхает, чувствуя, как отступает приступ недавней, внезапной паники. Выпрямляется, медленно спускаясь по ступенькам к машине. Садится за руль, бездумно заводя мотор, глядя прямо перед собой. Странно, но голова пуста, словно не было в ней несколько минут назад мыслей о Фишере, мести, родителях и собственных ошибках. Он думает лишь об одном — увидеть её.

Издалека. Не заходить. Просто посмотреть в её окна. Почувствовать, что она рядом. И уехать домой. В гостиницу, — поправляет сам себя. И думать. Сегодня — о ней. И ни о ком больше. Пережить эту ночь. А дальше… Видно будет, что будет дальше.

Он жмёт на педаль, охваченный нетерпеливым желанием добраться скорее. Влетает в её двор, едва не задевая зеркало на чужом Ниссане. Тормозит резко под окнами и поднимает глаза, глядя на мягкий свет, приглушённый коричневыми шторами. Дома. Сидит на диване, подперев щёку кулаком, читает отчёт. Или, может, на кухне смотрит на чайник, ждёт, когда закипит. А может, лежит в ванне, прикрыв глаза, думает о нём…

Игорь хмыкает, качает головой. Нет, она о тебе не думает, Соколовский. О ребёнке будущем — да. О Дане — тоже да. Может, о твоих предполагаемых изменах? Возможно. Но только не о тебе. Не заслужил. Согласись — не заслужил ты внимания такой женщины.

Отчего-то именно сейчас градус самоуничижения слишком высок. Как и желание увидеть её. Не в мыслях, сейчас, наяву. Услышать голос. Запах почувствовать. Хотя бы ненадолго. Пусть ругает. Кричит. Обольёт презрением. Только рядом.