Вопреки

Он кладёт голову на руль, не сводя глаз с её окон, и вздыхает. Зря вообще за руль сел. Надо было такси вызывать. Потому что мысли в голову лезут глупые. Как было бы хорошо подняться к ней, позвонить в дверь, увидеть в дверях, в домашнем, чуть помятую после сна. И на колени упасть. Обнять ноги, зарываясь в них с головой. И будь что будет…

— Игорь!

Её голос прорывается сквозь сон, и поначалу кажется ожившей грёзой. Сказкой, в которой так хочется проснуться. Но звук доносится гулко, как сквозь вату, и Игорь нехотя открывает глаза, пытаясь понять, где находится. Первое, что видит — её лицо в затуманенном стекле. Близко. Так близко, что хочется протянуть руку и коснуться. Что он и делает, сталкиваясь с запотевшим стеклом.

— Игорь! Открой!

Он резко садится, встряхивает головой, как собака. Нажимает на кнопку. Стекло ползёт вниз, и Вика становится чётче, ярче. Настоящая. Живая. Рядом.

— Ты что здесь делаешь?

Смотрит недовольно, хмурится озабоченно. Кусает губы.

— Заехал посмотреть, как дела, — кривится он в улыбке.

— Давно здесь? — Вика, укутанная в шарф, что только глаза васильковые, яркие торчат, морщит лоб.

— Не знаю, — честно отвечает. — А сколько времени?

— Полчетвёртого.

— Давно. — Игорь легко пожимает плечами, окончательно просыпаясь.

— Что-то случилось? — Вика требовательно смотрит, ожидая ответа. А он вдруг теряется, не знает, что сказать. Как объяснить это желание — её увидеть? Вот она, рядом, а слова теряются, рассыпаясь пеплом под ноги.

— Всё в порядке, Вик, — хрипло говорит он внезапно севшим голосом. — Ты иди, не мёрзни. Я домой поеду.

— Куда ты поедешь? — говорит она раздражённо. — Ты себя видел?

— Видел, — кивает. — А что не так? Следов дуэли на лице нет!

— Какой дуэли, Игорь? Сколько ты выпил?

— Я, Виктория Сергеевна, пил с начальством. А значит, всё в рамках приличия.

— С кем? –Викина бровь недоуменно ползёт вверх.

— Вик, с Пряниковым, — говорит Игорь, вдруг чувствуя себя виноватым. — Он в курсе.

— Что ты ко мне поехал?

— Нет. Я к тебе случайно заехал. По пути.

— По пути? Твоя гостиница в другой стороне. — Вика отступает на шаг, решительно кивая. — Выходи.

— Куда? Я боюсь женщин при исполнении. Решила пристрелить, чтоб не мучился? — К Игорю возвращается дурашливое настроение. Хочется смеяться в голос без причины. Вот она, рядом, близко, и от одного этого факта хочется кричать. Хочется заставить её улыбнуться. Один раз хотя бы.

— Не глупи, Игорь, — устало выдыхает Вика. Игорь морщится — что-то подобное он сегодня уже слышал. — Пойдём домой.

«Домой». Он замирает, позволяя этому слову на мгновение пройти сквозь него, обдавая тёплым, бежево-жёлтым светом. Как ночник у кровати. Домой. У него нет дома. Нет семьи.

У тебя никого нет, Соколовский, о чём тут мечтать? Скрипнув зубами, Игорь резко качает головой, сбрасывая слишком сладкое наваждение. Не заслужил, ты прав. И делать тебе здесь точно нечего.

Он трезвеет резко, будто мозг продувает ледяным ветром. Улыбается, надеясь, что вышло мягко.

— Вик, я к себе домой. А ты — к себе. Прости, что побеспокоил.

Урчит мотор, прогреваясь. Игорь про себя проклинает мороз, что не позволяет сразу, эффектно уехать.

— Игорь, прошу, зайди. — Вика говорит медленно. Через силу выталкивая слова. Ей так хочется, чтобы он остался. Ещё немного. Хотя бы на полчаса. Зашёл, выпил кофе.

Рассказал. Поделился. Но он закрывается, на глазах становясь чужим. Холодным. Далёким. И от этого с груди разливается тоска. Острая, хоть вой.

— Не нужно, — внезапно охрипшим голосом отвечает Игорь. И смотрит прямо в глаза. Пристально. Будто душу наружу вынимает. И Вика понимает, что он прав — не нужно. Потому что слишком остро. Слишком больно. Ей всё ещё слишком больно. А он… Он ворвётся в её жизнь, заполнив до края, затопив воспоминания. Те, другие. О другом. И это тоже будет больно. Нужно ли ей это?

Секунды текут слишком быстро, а он всё смотрит на панель, не зная, что ещё сказать. Только бы уехать подальше.

— Игорь, останься. — Вика говорит еле слышно, и он скорее чувствует — не слышит, что она говорит. Мотор довольно рычит, объявляя о готовности отвезти хоть на другой конец света. И Игорь медленно переводит взгляд на Вику, проглатывая ответ.

========== 36. Верни себе себя ==========

Тишину в кабинете можно потрогать. Вика сверлит глазами Игоря, бросая быстрые укоризненные взгляды поверх отчета. И тихо вздыхает, снова опуская глаза. Игорь делает вид, что ничего не происходит. Небрежно развалившись в кресле, покачивает ногой, ковыряясь в телефоне. Жека сидит, как на иголках, чувствуя растущее напряжение каждой клеточкой тела. И только новенькому стажёру кажется всё равно. Он с головой погрузился в бумаги, делает быстрые пометки в блокноте, лежащем рядом. И не обращает ни малейшего внимания на грозу, что вот-вот разразится над его головой.

— Так что там с делом Садовниковых? — не выдерживает Жека, глядя на Вику. Она вздрагивает, недоуменно смотрит на него, пытаясь вникнуть в вопрос. Потом начинает медленно говорить, вспоминая подробности нового дела.

Игорь демонстративно не обращает внимания. Хотя внутри полыхает, не желая прогорать, желание стукнуть кулаком по столу и послать всех и вся. Надоело. Достало. От Алексея ничего. Пряников обходит стороной, хмурясь и пытаясь ускользнуть при каждой новой встрече. Тишина давит на уши, разъедает душу изнутри.

Раньше было проще. Раньше было быстрее. Легче, что ли? Игорь скрипит зубами. Бесит. Сам себя он бесит, бессилием своим, инертностью.

Быстрый взгляд на Вику — отводит глаза. Сверлит всё утро — обижается? Сам дурак. Надо было остаться. Зайти к ней, выпить кофе. Положить горячую ладонь на её ледяную. Согреть. Душу. Свою, наверное, в первую очередь. Потому что рядом с ней сердце быстрее бьётся. А он уехал. Малодушно. По-детски. Поманил конфеткой и бежать. А теперь…

Игорь сжимает телефон в руке, представляя, как пластик податливо гнётся, осыпаясь на пол осколками. Женщина. Любимая. В шаге. Где твои мозги были, Соколовский?!

Одёргивает себя — не о том мысли. Не о той. Катя с утра приходила. Опять под двери — как котёнок бездомный. Сидит, скрючившись. Ни прогнать, ни занести…

— Давно сидишь? — Игорь хмурится, сверху вниз на неё глядя. А она снизу — глаза огромные, карие, на пол лица.

— Только пришла, — еле слышно. Сразу понятно — врёт. Вздох тяжёлый — к любимой сам не пошёл, нелюбимую-на порог опять. Когда это кончится? Дверь распахивает, не глядя, знает — она следом идёт. Зябко ёжится, замёрзла в холоде коридора. Её проблемы. Отчего-то становится грустно. Мелодрама дешёвая — жизнь твоя, Соколовский.

— Пить будешь? — Он подходит к бару в номере, гремя холодильником.

— Нет, — Катин голос даёт петуха, но она кашляет, тихо, будто стесняется, и снова повторяет, чётче: — Нет.

— А я буду, — ухмыляется Игорь, пытаясь хоть на время вернуть себе это чувство — когда любая проблема — мимо. Вернуть себе себя.

Пьёт прямо из горла, громко глотая, нарочито позволяя, чтобы коньяк тёк по подбородку. Пусть. Не встряхнуться ради. Для себя. И только. В чувство прийти. Понять, что вообще от жизни надо: тихой гавани, или справедливости. Потому что одно с другим не уживается. У него — никак.

— У тебя всё в порядке? — Катя даёт о себе знать. А ведь он уже почти забыл про неё.

— Это ты сейчас у меня спрашиваешь? — Ему хочется её задеть. Почему? Да кто бы знал! Видит же — он ей нужен. И от этого злость изнутри только крепче. Бесит!

— Что-то не так? — Катя подбирается. Ей не нравится его тон. Смотрит без нежности, строго, требовательно. — Ты обещал. Помнишь? Обещал найти убийцу. Или забыл уже? Твоя Родионова мозги промыла?!

Игорь смотрит долго, тяжело, как бык, что готовится удар нанести. Но молчит. Держится. Сам виноват.

— Прости. — Сдаётся первым. — Я пробиваю. Пока пусто.

Катя сразу будто сдувается, ещё больше сливаясь с креслом, в котором сидит. И новая волна злости приходит взамен старой. Катя, я не всемогущ!