Психология глупости

Вздор – в отличие от простой глупости – представляет собой глупость второй степени: она принимает к сведению ценность истины и знания, но не признает их и не применяет на практике. Поэтому это скорее не ложь, а вид обмана, который часто встречается в публичных выступлениях, например в политике. В XVII веке этому явлению дали название «просвещенный ум», о котором философ Мальбранш писал: «Глупый и просвещенный ум одинаково закрыты для истины, с той лишь разницей, что глупый ум ее уважает, а просвещенный – презирает». Обычный глупец (который может быть, как Фелисите в «Простой душе» Флобера, простодушным) уважает достоинства рассудка и даже полагает, что пользуется ими, даже если делает это плохо или неправильно. «Умный» дурак, несущий вздор, их презирает. «Прославленный Годиссар» Бальзака, персонажи Домье, «Мошенник» Мелвилла являются его воплощением в вымышленном мире, а Дональд Трамп – в реальности.

Умный дурак может быть очень образованным и воспитанным. Он может даже блистать в обществе.

Данная классификация видов глупости может показаться недостаточной, но она подчеркивает, что глупость – это не только неспособность к пониманию, расстройство интеллекта и отсутствие здравого смысла, которое оставляло бы человека в состоянии бездействия или лишало его свободы. Это скорее то же самое, что древние греки называли moria, а римляне – stultitia, часто переводимое как «безумие», с тех пор как Эразм Роттердамский в своем произведении иронично восхвалил глупость. Глупость – это то же безумие. Как утверждал писатель Себастьен-Рош Николя де Шамфор: «Три четверти безумств на поверку оказываются просто глупостями». Авторы античной и классической литературы противопоставляли ее мудрости и рассудительности, но глупость не является абсолютной противоположностью или обратной стороной рассудительности. Дурак любит рассуждать и зачастую рассуждает слишком много, как подтверждает Кризаль в «Ученых женщинах»: «И рассуждением рассудок выгнан вон». Глупец – это не только minus habens[44], это также человек, который слишком много глупит и тем самым переходит границы разумного, выходит за рамки приличий в области рассудка. Он не является адекватным или неадекватным (а вздор – это вид неадекватной речи).

Тема глупости как чрезмерной рассудительности раскрывается великими моралистами эпохи классицизма от Брюйера до Вовенарга, а также такими известными сатириками, как Свифт или Вольтер. Но у них эта чрезмерность всегда изобличалась во имя правильного использования здравомыслия, заложенного самой природой и направленного на исправление обманчивых чувственных порывов. Романтики, напротив, превозносят силу и ценность чувства и критикуют холодный рассудок. Они не только восхищаются безумством, но и отождествляют глупость со здравым смыслом. Кант считал, что рассудок, пытающийся выйти за пределы опыта, неизбежно впадает в иллюзию. Шопенгауэр, а затем Ницше развили эту идею, утверждая, что рассудок по природе своей чересчур рассудителен и поэтому глуп. Идею подхватил современный автор Жорж Пикар своим высказыванием «сам по себе рассудок глуп»[45]. Великие писатели XIX века, с Флобером в первых рядах, снова вернутся к теме глупости. Омэ, Бувар и Пекюше (а через них и буржуа-обыватели) очень рациональны, даже слишком. Их воля всегда одерживает верх над рассудком, хотя последнего у них в избытке.

В своей замечательной «Настольной книге о глупости» Ален Роже развивает тему «самодовольного рассудка»: надменный дурак считает, что человеку достаточно быть умным[46]. Глупость, по его мнению, олицетворяет (выставляя на посмешище) основные законы логики: тождества, противоречия, исключенного третьего. Дурак хочет, чтобы любое предложение было правдивым или лживым («ты меня любишь или нет?»), он не терпит противоречий («нельзя одновременно иметь какую-то вещь и ее противоположность»), и главное – он очень любит тавтологию («дело есть дело», «еврей есть еврей»). Флобер и Блуа особенно хорошо видели эту отождествляющую природу буржуазной глупости, которая находит удовольствие в штампах и избитых истинах («все артисты – несерьезные люди»). В этом проявляется честолюбие дурака, удовлетворение от тавтологии, которая ни о чем не говорит, потому что всегда верна. Тавтологию употребляют, когда не хотят сказать ничего важного и толкового, а лишь напомнить о том, что вещи идентичны самим себе: «деньги есть деньги», «женщина есть женщина» – и справедливо замечание Брассенса «если ты дурак, то ты дурак». Здесь тавтология приближается к вздору, пустой болтовне, бесстыдно выставляющей себя напоказ. Это также признак еще одного вида глупости – твердолобой, примером которой является глупость военная, по природе своей авторитарная (Грэм Олрайт поет: «Сил больше не осталось, а старый хрен велел идти вперед»).

Для романтиков «рассудок глуп сам по себе».

Стереотипное мышление характерно для всего мира, это мышление толпы, которой романтики противопоставляют человека, способного во имя искусства противостоять всеобщему обезличиванию. Но в XX веке (и еще больше в XXI) даже искусство становится глупым и фальшивым, как, например, китч – вид глупости по отношению к красоте, болезнь эстетического восприятия[47]. Но главное – глупость теряет свои индивидуальные черты, как это было еще в XVII и XVIII веках, и становится массовой. Порождение вздора, ранее свойственное только прессе, становится настоящей эпидемией в СМИ, интернете и социальных сетях, которые распространяют его в таких огромных дозах, что превращают в политическую силу. Все это становится частью эпохи постправды, которую было бы правильнее назвать эпохой вздора: возникновение определенного типа речи и мышления, для которых истина больше не имеет значения, важен лишь производимый эффект. Вздор одновременно глуп, потому что неконтролируем, и изворотлив, потому что находится на службе политических стратегий и пропаганды.

Если первопричиной глупости является чрезмерная рассудительность, как мы можем доверять рассудку, чтобы противостоять ей? Перед этой дилеммой оказались все мыслители, которые – от Ницше до Хайдеггера, от Сартра до Фуко – обвиняли рассудок и эпоху Просвещения в том, что они породили массовую культуру, технику и тоталитаризм. И зачастую решали ее, предпочитая, как и романтики, иррационализм. Но болезнь под названием «глупость» невозможно вылечить отказом от рассудка. Для этого необходимо критическое мышление, осознающее ее пределы.

Человеку свойственно заблуждаться

Жан-Франсуа Мармьон,

психолог и главный редактор журнала «Le Cercle Psy»

Если вы еще не знакомы с Homo economicus[48], поторопитесь, пока он еще шевелится. Вплоть до рубежа веков он считался моделью самостоятельного субъекта, определяемого согласно «ожидаемой полезности» своего выбора, действующего с оптимальной выгодой, особенно финансовой. Эгоистичный, рациональный и неизменный. Центральная фигура неоклассической экономики. Это было просто, красиво, неправильно.

Психологи долгое время не имели единого мнения по поводу этой модели. Можно догадаться, что психоаналитикам, склонным к поиску неосознаваемых стремлений, скрытых мотиваций, темных сторон личности, было отчего проявить скептицизм перед таким хитроумным и проницательным субъектом. Но остальные в него верили, начиная с когнитивистов, для которых человеческая мысль работает как компьютер, обрабатывая информацию и связывая алгоритмы.

44

Minus habens (лат.) – умственно отсталый. – Прим. пер.

45

G. Picard, «De la co

46

A. Roger, «Bréviaire de la bêtise», Gallimard, 2008.

47

H. Broch, «Quelques remarques sur le kitsch», in «Crеation littеraire et co

48

Homo economicus (лат.) – человек экономический. – Прим. пер.