Страница 26 из 30
Получается, что человек держится заранее проложенных «рельсов». Еще один психолог, С. Чахотин, попытался разобрать пропаганду, опираясь на учение Павлова, у которого в свое время работал. Его главная работа «Изнасилование масс» [26], появившаяся на свет еще в довоенное время.
Как пишет Д. Петров, который готовит целую книгу о Чахотине: «В ту пору пропагандисты шли наугад – искали пути к внедрению в массовое сознание рамок поведения и деятельности. И постепенно понимали: их цель – не распространение взглядов, аргументов и фактов ради создания общественного мнения о проблемах, людях, планах и т. п. (как порой считают и сейчас). Цель – дать людям общую картину мира. А после вставлять в нее любые образы – бойцов и вождей, врагов и друзей, предателей и патриотов, добро и зло, цели и преграды, казни и награды, беды и победы. А при нужде – менять. Говори, что хочешь: «мы в кольце, но мы – сильнее»; «в войне погибнет две трети человечества, но враг будет уничтожен» и т. п. Не важно, из какой эпохи образ. Важно, что аплодируют» ([27], см. также [28]).
Чахотин, поставив перед собой задачу создания объективной пропаганды, выделяет четыре основных инстинкта, которыми можно управлять с помощью условных рефлексов Павлова: борьбы, питания, размножения, материнства [26]. Чахотин как ученик Павлова был готов по максимуму объективизировать пропаганду и занимался этим, пытаясь противостоять нацизму. Кстати, он начинает свою книгу со слов, что насилие может быть не только физическим, но и психическим.
Он приводит пример немецкого гусиного шага, который пытались повторить итальянцы, но они имеют более живой характер, поэтому парад такого типа вызвал у итальянцев только смех. Такое же механическое использование военных у Гитлера стало элементом пропаганды, символом страха для окружающих.
Чахотин строит условную пирамиду, чтобы показать место символа. В широком основании пирамиды лежит Доктрина, за ней следует Программа, дальше Слоган. И завершает эту пирамиду на самой вершине Символ. Символ легко передает активную идею движения, которое представляет. Фашистский итальянский символ – прутья – передает идею наказания за ослушание, насилие в руках правых сил.
Сам Чахотин создал символ для социалистов Германии – три параллельные стрелы, поражающие врагов. Его легко мог нарисовать мелом даже ребенок. Чем символ проще, тем лучше. На первое место в этом плане он ставит христианский крест, на второе – свои три стрелы, на третье – свастику. Три стрелы и свастика использовались в политической борьбе на улицах Германии в 1932 г. (см. о Чахотине еще [29–30]).
Давайте теперь согласимся с тем, что существует набор разрешенного поведения и набор поведения запрещенного. Религия, идеология, общество и государство в разные периоды и с разной силой удерживают те или иные типы поведения как правильные или неправильные.
Стабильность этой границы между плохим и хорошим не может быть нерушимой, например, что было запрещенным в советское время, стало разрешенным в постсоветское. То есть перестройка поменяла эти правила, что привело, к примеру, диссидентов в парламент. Это же делают и цветные революции, за что их не любит ни одна власть.
Менять правила можно за счет разного рода давления государства и общества на индивидуальное и массовое сознание: политическое, информационное и виртуальное. В последнем случае на экране появляются герои, тип поведения которых не особенно поощряется. Например, после появления фильма «Интердевочка» произошло следующее изменение в массовом сознании: «Фильм внес свой вклад в мифологизирование профессии валютной проститутки. Как показывали социологические опросы среди советских школьников в 1989 году, профессия валютной проститутки входила в десятку самых престижных, 35–40 % московских школьниц на протяжении нескольких лет после просмотра фильма «Интердевочка» упорно мечтали стать путанами» [31]. А фильмы «Бригада» и «Бандитский Петербург» привели в результате к мифологизации преступности [32–34]. После «Бригады», как говорили полицейские, произошел всплеск подростковой преступности, причем подростки собирались в настоящие банды, а не действовали поодиночке.
Кстати, и первое избрание Путина также связано с киномифологизацией КГБ, которая была сделана Андроповым, активно поддержавшим сериал «Семнадцать мгновений весны». И на следующем витке истории виртуальный герой Штирлиц помогает избрать реального президента. Об этом переходе во многих своих интервью рассказывает Г. Павловский, который занимался операцией «Преемник» [35–37]. В опросе, который производил в мае 1999 года Ромир и ВЦИОМ, был вопрос: «За какого персонажа фильма вы бы проголосовали на ближайших президентских выборах?». Там можно было давать несколько вариантов ответа. Три персонажа вышли вперед: Юрий Жуков, который часто изображался в кино, Глеб Жеглов из сериала «Место встречи изменить нельзя», и на третьем месте оказался Штирлиц из популярного сериала «Семнадцать мгновений весны».
Команда «Преемника» в этот момент тоже искала кандидата из числа силовиков, поскольку страна разваливалась, и нужен был новый типаж, способный в глазах избирателей остановить этот развал.
Г. Павловский говорит: «Ельцин сильно переживал катастрофу Беловежских соглашений. Без этого, думаю, он бы не пошел на выдвижение в главы государства человека из КГБ. Здесь есть что-то личное. Что-то советское вдруг откликнулось в нем, как потом откликнется на самого Путина избиратель 1999 года. Замечу: Путин – безусловно, радикально личное решение Ельцина. Советчиков теперь много, все настаивают на авторстве наперебой. Но кто бы что ему ни советовал, про Путина Ельцин решил сам. Ельцин вообще был сценарист власти, это у него общее со Сталиным. Однако Ельцин своих актеров не убивал, а просто их увольнял. Думаю, если бы Примаков не пошел на союз с Лужковым, он тоже мог стать преемником. Примаков породил всплеск массовых ожиданий, и этим многое подсказал для кампании Путина. Стало ясно, где массовый нерв, каковы запросы. Нужен был тот, кто отыграет Чечню обратно, поскольку без этого Россия не верила в свое существование. Когда в 99-м году проводили социологическое исследование, кого из киногероев хотят в президенты, в первую тройку популярности попали Штирлиц с Жегловым. Была даже шуточная обложка «Коммерсанта-Власть» со Штирлицем: “Президент-2000”» [38].
Мы видим, глядя из сегодняшнего дня, как виртуальная интервенция, произведенная Андроповым, кстати, превентивная в терминологии Роджерса, через десятилетия принесла результат. Избирательную кампанию Путина уже подгоняли под образ Штирлица, который находился в массовом сознании. Разведчик, ГДР и подобное. Кстати, Г. Павловский считает, что Ельцину Путина порекомендовал первым М. Лесин, то есть также еще один создатель виртуальностей.
Есть такой же интересный американский пример. Дж. Байден, в свою бытность вице-президентом, поблагодарил создателей сериала «Will and Grace» за то, что они больше сделали для снятия стигматизованности с ЛГБТ-сообщества, чем американское государство [39–42]. Тут следует также напомнить, что сериал выходил еще в 1998 г., когда такие разговоры вообще были невозможны.
Определенное несоответствие существует в отображении на экране женщин в фильмах, телесериалах и рекламе [43–46]. Для проверки этого даже создана компьютерная программа, делающая эту оценку на уровне сценария [47]. Причем есть уже не одна такая программа.
Стереотипы в показе на экране старшего поколения не учитывают, что они давно уже пользуются и интернетом, и YouTube [48]. При этом врачи жалуются на неадекватное отображение болезней стариков. Женщины старшего возраста уже не нужны на экране. Как пишет газета «Guardian»: «В наборе из 12 кинорелизов этого месяца есть 9 ведущих актрис в возрасте от 19 до 30, но только в трех фильмах героиням больше 40. Их мужчины-партнеры не связаны этой формулой. Почему наши экранные герои среднего возраста не в состоянии рассматривать отношения с женщиной их собственного возраста» [49].