Парадоксы Миллениума

Самуил Каган краем глаза изучил её бумаги, встал с кресла и, улыбаясь, заключил:

— Итак, скоро вы станете матерью. Ожидаемо, в начале мая.

Эйрин пыталась улыбаться и тихонько кивала. А он продолжал свою речь.

— И отец ребёнка — Энтони Блэксмит, лечащим врачом которого я сейчас являюсь? — Увидев очередной кивок, Каган спросил её. — И раз уж вы сами не знали о своей беременности, или не догадывались, значит, и он не знает?

— Нет, конечно. Я правда не думала даже. Или может не верила.

Мужчина прошелся по кабинету, явно что-то обдумывая. Он даже брался рукой за лоб, а после резко повернулся к своей посетительнице, застывшей, словно статуя, и произнёс:

— Мы движем вперёд науку. Но, если задуматься, не знаем ещё очень многого! И, может быть, новая жизнь внутри вас способна сотворить чудо, которого ждёт медицина двадцать первого века и нового тысячелетия… Идите к нему, Эйрин. Я провожу вас. Возьмите за руку, будьте рядом и скажите про ребёнка.

Она бросилась к дверям очертя голову, и потом вынужденно замедляла шаг, ощущая, как сердце её бьётся все чаще. Закрытые дотоле двери отворились, и она, наконец, увидела Энтони. Всё внутри сжалось в комок от вида окровавленных повязок, кислородной маски, прозрачных трубок, аппаратуры за его изголовьем. Но главное — один из этих приборов исправно тихими сигналами оповещал о биении самого дорогого для неё сердца… Каган постоял рядом немного, что-то проверил и шепнул:

— Скажите ему. Но просто держите за руку.

В тот миг её ладони уже обняли безжизненно лежащую кисть руки Блэка. Она осторожно перебирала его пальцы, вспоминая, как однажды уже делала это, и главной наградой тогда ей стало очень слабое, но ощутимое пожатие. Она говорила с ним мысленно, понимая всю бесполезность гласной речи. И как только они остались одни, прошептала главные слова:

— Тони, Энтони… Любовь моя, тебе нужно вернуться к нам. Ты станешь отцом, мой Тони! Надеюсь, это будет мальчик, тебе на радость! И ты будешь очень нужен ему. Поэтому просто вернись сейчас! Я буду рядом. Я всегда буду рядом… Я люблю тебя, Тони! Я очень тебя люблю, и наш малыш тоже.

И она была рядом — многие часы! А он так и не приходил в себя. Лишь тихие сигналы подключенного к нему прибора оповещали о главном. Утром Самуил Каган распоряжался подготовить для Тони капельницу с обезболивающим. И тогда она впервые отпустила руку любимого и сообщила о том, что знала.

— Это бесполезно. Ни один из анальгетиков не действует на него.

Врач замер и задумался. Некоторое время не говорил ничего, лишь дал отбой персоналу. А после лично увёл Эйрин в свой кабинет, допросил обо всём. Она рассказала о старой аварии, о своих медицинских изысканиях.

— Хорошо, что сказали, он может не вынести болевого шока, когда очнётся. И, я вижу, зря вы тогда мотали головой. С такими познаниями вы уже жена, а не мимолётное увлечение. Но я найду решение. Мой коллега из другой клиники изучает этот феномен. Я сейчас же позвоню ему.

Вскоре приехал ещё один врач, и её выдворили — не в коридор, конечно, а в палату неподалёку. Намекнули, что она должна поспать и думать теперь не только о себе. И она думала. И она говорила с обоими: с сыном и с Энтони. Как же это было странно! Хотя много раз пройдено. Но теперь это был не гепард или лев, тяжело раненный на охоте. Это была её собственная семья. И жизнь их обоих зависела теперь от неё одной, а также от решения тех врачей, что сейчас были вместо неё рядом с Энтони.

Тони провёл в коме более двух суток. И это в лучшей клинике Израиля, под присмотром лучших из лучших врачей. Очнувшись, он чуть пошевелил губами, выпил глоток воды, немного повернул голову, но так и не смог посмотреть на Эйрин. Новое средство, разработанное для таких людей, как он, заглушало боль, но и быстро усыпляло. Его бессменной сиделке легче было уже от того, что он просто спит. На четвертые сутки его начала терзать предсказанная врачами лихорадка. Повреждённое лёгкое воспалилось, температура подпрыгнула под сорок. Когда её выдворяли, Эйрин ходила узнать о Шторм-Спринге. Анри-Филипп был неотлучно рядом с ним, и, в конце концов, ирландке удалось поговорить с врачом второго из героев этой битвы.

Транди досталось по полной после взрыва вертолёта. Если бы на них были полноценные бронежилеты, ран оказалось бы меньше. А так и ему пришлось перенести долгую операцию. Тринадцать осколков вонзились в его тело, и ровно столько же нанесли поверхностные раны и ожоги на его спину, плечи, ноги и даже шею. Врачи дивились одному: многие из ран могли стать смертельными, или же нанести повреждения жизненно-важным органам. Но все они прошли буквально в миллиметре от своей смертоносной цели. Шторм-Спринг потерял много крови, совсем не двигался, но пришёл в себя и мог говорить. Даже когда его осматривали и перевязывали, он просил об одном: подтвердить количество осколков… А вперёд этого спрашивал про Блэка. Но его, увы, ничем не могли порадовать. Собственная жизнь Транди была вне опасности, а вот Тони продержали в реанимации целых две недели, потом перевели оттуда в отделение интенсивной терапии. Но состояние его еще долго оставалось тяжёлым. Белокурый стрелок успел встать на ноги и несколько раз приходил к другу, но так и не смог с ним даже поговорить. Лишь сменял Эйрин на время, брал любимого за руку и слушал его тихое дыхание. После стычки на косе Рас-Бурун прошёл почти месяц, когда настал долгожданный день, в течение которого произошло сразу несколько важных и радостных событий.

Проснувшись утром, Эйрин, как обычно, подошла к Энтони, поцеловала его и села рядом. В окно палаты пробивалось яркое солнце, его лучики падали на лицо спящего мужчины. И тогда она подумала, что он дышит намного глубже и свободнее, чем раньше. Щеки стали заметно розовее, а тёмные круги вокруг глаз исчезли. Улыбнувшись, женщина взглянула на часы. До осмотра врача оставалось совсем недолго. Ей самой в то же время было назначено собственное обследование. Сперва медсёстры заметили, что её малыш очень вырос за последние две недели, и его уже видно невооружённым глазом. Облегающая одежда уже не могла скрыть её беременность. А потом УЗ-исследование принесло ирландке самую лучшую из новостей:

— У вас будет мальчик, дорогая! Ошибки быть не может, всё уже отлично видно!

Счастливая и словно парящая на крыльях, она вернулась к Тони и удивилась тому, что профессор Каган всё ещё там. Блэк сидел на своей кровати, откинувшись на подушку, и впервые за этот кошмарный месяц улыбнулся любимой.

— Ну что же? Поздравляю вас! Уж не знаю, кому из нас удалось это чудо. Но дыхание почти восстановилось. А значит, угрозы жизни больше нет.

Аж подпрыгнув от радости, Эйрин бросилась на шею врачу и не переставала повторять:

— О, спасибо вам! Спасибо, что спасли его!

— Думаю, ваша личная заслуга также очень существенна. Но не расслабляйтесь. Впереди ещё долгое лечение, операция на ноге, пара месяцев в гипсе и реабилитация. Но в этих вопросах всё полностью зависит лишь от нас самих. Страшное позади. Главное, господин Блэксмит, очень прошу вас более не попадать в подобные передряги. Эти раны ещё долго будут давать о себе знать, а новые могут подорвать ваше здоровье. Я дам все рекомендации касательно климата и ограничений. Но вам придётся беречь себя даже в простых вещах, не говоря уже о риске для жизни. Как вы понимаете, мы не можем объявить вам официальную благодарность за перехват этой поставки оружия. Но, будьте уверены, я доведу ваше лечение до полного завершения. И буду присматривать за вами в дальнейшем.

Порадовать Шторм-Спринга вестью о начале выздоровления Энтони они уже не могли: несколько дней назад его выписали из клиники, и Анри-Филипп увёз любимого в какой-то роскошный санаторий на юге Франции. Но они могли теперь полноценно разделить и принесённую Эйрин радость.

Тони вздрогнул, и на глазах его показались слёзы. Обняв свою девочку, он прошептал:

— Какой же я подонок! Выходит, я подставлял тебя во всех этих передрягах с дитём под сердцем…