Страница 12 из 14
Выслушав обратившуюся к ней Астрид, Ева помогла девушке уехать в Копенгаген, устроила ее в Государственную больницу, в которой в условиях секретности рожали незамужние женщины. Оставшиеся месяцы до родов, девушка могла жить в семье, которую тоже нашла Ева и которая согласилась взять новорожденного на воспитание.
Астрид родила накануне Рождества 1962 года. Ларса – так она назвала своего мальчика – Эрикссон передала на руки приемной матери фру Стивенс, у которой к тому времени уже было двое детей.
«Утешало одно: фру Стивенс была очень хорошей женщиной. Все годы, что Лассе провел в приемной семье, ему было очень хорошо. «Матушка» и «братья» – так он стал называть их, когда подрос, – любили моего сына. Мне же, напротив, было очень плохо. Я должна была закончить обучение, найти работу и придумать хоть что-нибудь, что позволило бы забрать ребенка к себе. Это было время лишений и непрекращающейся тоски по моему мальчику».
Устроиться на работу оказалось не так просто. Но, наконец, удача улыбнулась ей, и Астрид получила место продавца в одном из шведских торговых центров. При малейшей возможности она покупала билет и мчалась в Копенгаген.
«Деньги платили небольшие – сто пятьдесят крон. На поездки в Копенгаген их не хватало. Тем не менее я умудрялась откладывать, занимать, выкручиваться.
В те дни она и ее приятельница, конторская служащая, снимали комнатку на двоих, спали на маленькой кровати с железными пружинами, недоедали.
«За комнату надо платить сто крон, – писала Астрид родителям. – Мы вынуждены отказаться от завтрака. Покупаем себе немного хлеба. К тому же, Гун потеряла работу».
В очередной раз собравшись в Копенгаген, Эрикссон, не отпросившись у начальства, убежала из магазина в середине рабочего дня.
«В городе меня увидел человек из вышестоящего начальства и, когда я вернулась в Стокгольм, узнала, что уволена. Мой непосредственный начальник относился ко мне с симпатией и порекомендовал обратиться в редакцию путеводителя, редактором которого оказался Стуре Линдгрен».
Не успела Астрид устроиться на новую работу, как узнала страшную новость: у фру Стивенс – сердечный приступ. Её сыновей забрали родственники, за Ларсом присматривают то друзья приемной матери, то соседи.
«Лассе стал жить со мной. Он вдруг тяжело заболел, и хвори не было ни конца ни края. Три месяца ребенка мучил кашель. Это был коклюш. Самое страшное время в моей жизни. Я тогда совсем не спала: лежала и прислушивалась. Время от времени он вспоминал о той своей семье и говорил: «Матушка и братья, наверное, давно спят». Я пряталась под одеяло и беззвучно рыдала».
Узнав о сложностях дочери, родители настояли, чтобы их девочка вместе с внуком вернулась домой.
«И мы вернулись в Виммербю. Гуляли до упаду. Иногда падали от усталости на траву и засыпали. Я научила Ларса лазать по деревьям. Помню, как-то мы с сынишкой зашли в один из местных магазинчиков. Ласе все время называл меня мамой, когда же я сделала заказ и обмолвилась, что меня зовут фрёкен Эрикссон, продавец едва не упала за прилавок. Побледнев, она уточнила, будто бы не верила собственным ушам:
«Фрёкен?»
«Да!» – гордо ответила я.
В 1931 году Астрид Эрикссон вышла замуж за Стуре и забрала сына в Стокгольм.
А три года спустя у супругов родилась дочь Карин. Впрочем, это уже совсем другая история.
Давка в Сокольниках
Рассказывая сегодня о событиях, происшедших 10 марта 1976 года в московском Дворце спорта «Сокольники», невозможно сдержать горечь и досаду. «Как же так? Из-за какой-то жвачки». Но, как известно, запретный плод особенно сладок.
Из таможенного акта 1978 года:
«Жевательная резинка в количестве 190 гр., пересылаемая в почтовом отправлении за № … в соответствии с таможенными правилами конфискована как запрещенная к пересылке в СССР. Инспектор Московской таможни, Оператор Международного почтамта (подпись)».
Сложно сказать, настоящий акт или результат работы одного из современных интернет-фальсификаторов. Как бы там ни было факт остается фактом: вплоть до 1977 года жевательная резинка в СССР была вожделенным лакомством, о котором можно было только мечтать. Иногда мечты сбывались и счастливчик, чьи родственники, вернувшись из загранпоездки, привозили джинсы и жвачку, активно работая челюстями и выдувая пузыри, вызывал плохо скрываемую зависть у своих одноклассников. Большая редкость, даже однократно использованная и потерявшая свой вкус и аромат жевательная резинка обваливалась в сахаре, обмакивалась в варенье, хранилась в стаканах с водой и использовалась снова и снова.
Элемент осуждаемого в Советском Союзе американского образа жизни, жевательная резинка, по мнению многих педагогов советской школы, «вызывала гастрит, язву и мешала нормально думать головой». Подрастающее поколение в ответ на это только усмехалось и бежало туда, где можно было выклянчить жвачку у иностранцев, похвастаться ею перед сверстниками, тем самым возвысившись в их глазах.
В начале 1976 года в Советский Союз прибыла юношеская сборная Канады по хоккею (в Википедии дается название команды «Бэрри Кап», автор статьи «The Sokolniki Tragedy 1976», размещенной на сайте HF Boards – NHL Message Board and Forum for National Hockey League, Роберт Гордон упоминает команду, как «Barrie colts»). Юным канадцам предстояло сыграть серию из пяти матчей: два – с юношеской сборной СССР, два – со «Спартаком» и один – с «Крыльями Советов». Спонсором поездки канадской команды стала одна из крупнейших в мире производителей жевательной резинки, американская компания «Ригли» («Wrigleys).
10 марта 1976 года должен был состояться третий по счету матч. Во дворце спорта «Сокольники» собрались четыре с половиной тысячи человек. Большинству из присутствующих было от одиннадцати до семнадцати лет. Многие были наслышаны о том, что после окончания игры канадские хоккеисты угощают своих соперников и болельщиков жевательной резинкой. По свидетельствам очевидцев, в тот день «угощать» начали уже в процессе игры, бросая вожделенные жвачки в зал. Представители спонсора фотографировали и снимали происходящее на видеопленку: восторг советских детей, дорвавшихся до жвачки, мог стать отличной рекламой для «Ригли». (Справедливости ради напишу, что среди очевидцев были и те, кто опроверг информацию о съемке).
Из свидетельских показаний пятнадцатилетнего Александра Назарова:
«Вместе с двумя одноклассниками мы уселись на первом ярусе в третьем ряду, как раз напротив скамейки канадцев. Всю игру канадцы оборачивались и кидали детям жвачки и наклейки. В зале сидели сотрудники милиции и не позволяли ничего подбирать. В девятом ряду тоже сидели иностранцы, но и им не позволили к нам приблизиться. Матч закончился со счетом 3:3. Как только раздалась сирена, мы устремились к выходу, чтобы успеть до того, как канадские хоккеисты сядут в автобусы. Там еще можно было что-то ухватить. Если бы мы знали, что из-за этой жвачки наш друг Вовка погибнет!».
В 1976 году в «Сокольниках» было четыре выхода. Выход, располагавшийся там, где канадцы припарковали свои автобусы, был закрыт. Людей никто об этом не предупредил.
В тот день не оказалось на месте директора Дворца спорта Александра Борисова (после, на суде он будет утверждать, что находился на районном партактиве). Ушел с половины матча заместитель директора Виктор Титиевский, начальник семидесятого (по другой информации – семьдесят девятого) отделения милиции, который должен был следить за порядком вместе со своими подчиненными, почувствовал себя плохо и отправился домой. Этих троих и еще начальника отдела Сокольнического РУВД впоследствии объявили виновными.
Одна из сотрудниц «Сокольников» вспоминала:
«На трибунах была в основном молодежь. После матча народ хлынул туда, где стояли автобусы с канадскими игроками, болельщиками и их родителями. До того по трибунам разнесся слух, что там раздают жевательную резинку. Вроде бы снизу от автобуса жвачку кидали на балкон. Наверное, что-то не долетело и упало на землю. Все побежали за жвачкой по лестнице – туда, где был закрыт юго-восточный выход.