Страница 11 из 14
Если бы буква «Ё» была дамой, можно было бы сказать, что жизнь ее была горемычной, полной лишений и потрясений. Добра она видела мало. Разве что от родительницы своей, княгини Екатерины Романовны Дашковой.
Дело в том, что до 1783 года буквы с рожками не существовало. На письме заменяла ее громоздкая конструкция «jo». А вот в простонародной речи «ё», кажется, была всегда, даже если не «ёкали», а «йокали».
Однажды, поздней осенью 1783 года на одном из заседаний недавно созданной Российской Академии ее директор княгиня Екатерина Романовна Дашкова предложила всем присутствующим написать слово «йолка». У ученых мужей – а в комнате за столом сидели в тот момент русский поэт и государственный деятель Гавриил Романович Державин, русский литератор, секретарь главы русской дипломатии, статский советник Денис Иванович Фонвизин, один из виднейших драматургов своего времени Яков Борисович Княжнин, – такое предложение вызвало по меньшей мере изумление.
«А не кажется ли вам, что неправильно отображать на письме один звук двумя литерами?» – обратилась к собеседникам Дашкова. Тогда-то она и предложила употреблять букву «ё». Впоследствии поговаривали, что эта идея посетила Екатерину Романовну после того, как она ознакомилась со шведской азбукой и обнаружила там литеру «о» с двумя рожками (произносится, как «Ё»).
Действительно, зачем же использовать две буквы, если можно обойтись одной?
Доводы директора показались мужчинам убедительными.
Кто как не писатели могли продвинуть новенькую в массы, опробовать ее в своих текстах, отметить удобство написания. Так, первым начал использовать букву, которой еще не было в азбуке и которую, как и все новые литеры, не спешили туда помещать, Гавриил Романович Державин. Все, с кем писатель вел переписку, вдруг начали получать письма, в которых конструкция «jo» была заменена на «ё».
Первым печатным изданием, в котором автор употреблял новую букву, считается книга русского поэта, баснописца, члена Российской Академии Ивана Дмитриева под названием «И мои безделки» (1795).
Букву вводили постепенно, с оглядкой. Первым словом, напечатанным с «ё», стало слово «всё», затем «огонёкъ», «пенёкъ», «василёчикъ», первой напечатанной фамилией – «Потёмкинъ».
Насколько много было у новой литеры сторонников, настолько же много оказалось и противников. Для тех, кто стремился привести народ к знаниям, кто хотел отучить его от подлого «ёканья», внедрение буквы «ё» в письменную речь стало настоящей катастрофой. В рядах консерваторов были русский ученый Михаил Васильевич Ломоносов, русский поэт Василий Кириллович Тредиаковский.
А уж русский поэт и литературный критик Александр Петрович Сумароков и вовсе оскорбительно отозвался о «ё», во всеуслышание заявив:
«Ввели мы едакова в нашу Азбуку урода».
Еще одним препятствием на пути буквы стали сложности, возникавшие при изготовлении типографских литер.
В 1917 году российский революционер Александр Луначарский писал: «Признать желательным, но не обязательным употребление буквы «ё».
По свидетельству историков, Иосиф Виссарионович Сталин миндальничать, как Луначарский, с противниками буквы «ё» не стал. Когда ему подали список имен и фамилий маршалов, представленных к награждению, он в ярости стукнул кулаком по столу. Уже на следующий день все статьи в номере газеты «Правда» были напечатаны с использованием буквы «ё».
В двадцать первом веке букву с рожками снова обидели, признав во многих случаях необязательной. В то же время пришли к выводу: в некоторых случаях «ё» незаменима.
«Употребление буквы «ё» обязательно в текстах с последовательно поставленными знаками ударения, в книгах для детей младшего возраста (в том числе в учебниках для школьников младших классов), в учебниках для иностранцев. В обычных печатных текстах «ё» рекомендуется писать в тех случаях, когда возможно неправильное прочтение слова, когда надо указать правильное произношение редкого слова или предупредить речевую ошибку. Букву «ё» также следует писать в именах собственных».
Интересно, что в свое время редактор, который работал с известным русским поэтом Афанасием Фетом (настоящая фамилия поэта была Фёт, происходила она от немецкого Foeth), пренебрег буквой «ё». Книга вышла с ошибкой, а поэт получил известность и вошел в историю под чужой фамилией.
«Брошенный» ребенок Астрид Линдгрен
Писать сказки – дело сложное, но увлекательное. Отпускаешь фантазию на волю, и вот уж вырисовываются черты и характеры придуманных или списанных с друзей детства персонажей. Этим маленьким созданиям можно приписать мечты и разочарования, их голосами можно рассказать обо всем, что тревожит, и никто не догадается, что они – это ты, твои обиды, твои переживания. Куда сложнее выйти к журналистам и откровенно рассказать о своей жизни, о своих ошибках, о своей боли.
Неумолимо будет бежать время, и однажды в чужой стране, в двадцать первом веке кто-то забредет в интернет и спросит:
«А вы не знаете, почему в молодые годы шведская писательница Астрид Линдгрен[51]отдала своего новорожденного ребенка в приемную семью?».
Знаем. И чтобы избежать пересудов, расскажем и вам.
Ей было восемнадцать, и в ту пору она носила фамилию Эрикссон. Родилась и воспитывалась Астрид в небольшом провинциальном городке под названием Виммербю. Описывая те края, местные жители чаще всего вспоминали ярмарку, на которой продавали коров. Как бы далеко ни отъехал от ярмарочной площади, а все равно было слышно заунывное мычание буренок. Здесь же крестьяне продавали масло, молоко, вышитые дорожки, свежеиспеченный, сильно отличавшийся от магазинного, безвкусного, душистый, ароматный хлеб. Росла Астрид в дружной, многодетной, работящей семье. Казалось, дальнейшая судьба девушки определена: придет и ее черед стать невестой, родители выберут ей мужа – так тогда было принято, родятся дети, молодые построят дом здесь, в Виммербю. Но, поспешив, дрогнуло сердце, потеплело в груди. А вскоре Астрид узнала, что с ней «случилась беда» – она беременна.
Позже, в 1977 году, писательница рассказывала: «Это сегодня женщина может смело рожать ребенка в браке или вне брака – по большому счету, разницы никакой. А в двадцатые годы, когда я поняла, что жду ребенка, могли затравить. Причем не только меня, но и всю мою семью, моего малыша. Узнав о том, в какое положение я попала, родители были убиты горем. Не скажу, что они сильно упрекали меня, просто думали, что если уж я и собралась рожать, то лучше бы, чтобы у этого малыша был другой отец».
Она и сама так думала, не желая даже вспоминать о том, от кого носила свое дитя.
«Меня не выгоняли из дома. Я ушла сама. Решила, что лучше уехать подальше, чем упасть в яму со змеями и утянуть туда сестер, брата, мать и отца», – рассказывала Астрид.
В Стокгольме юная фрёкен Эрикссон сняла комнатку в пансионе и стала обучаться стенографии. Неопределенность пугала: быть может, напрасно она уехала из родного дома. Куда они пойдут, когда родится ребенок? Как она сможет зарабатывать на жизнь и одновременно ухаживать за новорожденным?
Спасительной соломинкой стала для Астрид случайно прочитанная в одной из местных газет статья. Это был материал о Еве Йоханне Анден – шведском юристе, первой женщине, вошедшей в шведскую ассоциацию адвокатов. Ева оказывала правовую и любую другую помощь дамам, оказавшимся в сложных жизненных ситуациях. В свое время она выступала в защиту женщин-рабочих, которые были арестованы за попытку аборта. Лесбиянка, феминистка, не признававшая мужчин и прожившая несколько лет в браке со своим секретарем Лизой Экедаль, Ева водила дружбу с революционеркой Александрой Коллонтай и, казалось, ничего не боялась.
51
Астрид Линдгрен (1907–2002) – шведская писательница, автор ряда всемирно известных книг для детей.