Страница 15 из 20
Второй иллюстрацией будет фрагмент текста Ромена Гари, французского писателя и дипломата, который, насколько нам известно, наукой не занимался. «…Мерзавка – богиня абсолютных истин, этакая казачка, попирающая груду трупов, с хлыстом в руке, в меховой шапке, надвинутой на глаза, и с хохочущей гримасой. Эта наша старая госпожа и хозяйка, она так давно распоряжается нашей судьбой, что стала богатой и почитаемой. Всякий раз, когда она убивает, мучит или подавляет во имя абсолютных истин – религиозных, политических или моральных, – половина человечества в умилении лижет ей сапоги; это ее очень забавляет, ведь она-то отлично знает, что абсолютных истин не существует, что они – только средство, чтобы вести нас к рабству.»[78]
Выше речь уже шла о том, что утверждение «истин» в идеологии и политике часто приводит к разрушительным социальным конфликтам, господству одних групп и рабству других. Последнее бывает и в экспериментальной науке. Вспомним хотя бы временную победу «лысенковщины» над буржуазным вейсманизмом-морганизмом в советской генетике. Но бывает и так, что «истина», вошедшая в моду, делает рабами почти всех. Тот же Р. Гари так описывает нездоровую моду на фрейдизм (в котором в частности есть положение об амбивалентной направленности чувств) во Франции 1930-х годов. «Эти умники (психоаналитики. – Авт.) доходчиво объяснили мне, что если вас сильно тянет к женщинам, то на самом деле вы – тайный гомосексуалист; если интимный контакт с мужчиной вызывает у вас отвращение, …то вы в зачатке любитель этого, и, наконец, следуя и дальше их железной логике, если контакт с трупом глубоко отвратителен вам, то подсознательно вы склонны к некрофилии… В наше время психоанализ, как и все идеи, приобретает нелепую тоталитарную форму, пытаясь заключить вас в оковы своих собственных извращений. Он заполонил умы маниакальными идеями, ловко завуалировав их семантическим жаргоном, который… привлекает клиентуру методом запугивания и психологического шантажа, подобно американским рэкетирам, навязывающим вам свою протекцию.»[79]
Таким образом, начиная с античности и до настоящего времени, проблема принципиальной неполноты знания для философии и науки, собственно, «не является проблемой». А уж в XIX-XX веках ее понимание однозначно демонстрируют не только авторы, в различной степени причастные к науке, но и не имеющие к ней никакого отношения, да и вообще все здравомыслящие люди. (Конечно, и в науке, и вне ее всегда были и будут неисправимые романтики и одержимые фанатики, но это, как говорится, не лечится.) Поэтому агностицизм не является изобретением постмодернизма, просто на протяжении истории познания его позиции то усиливались (как в случае с постмодерном), то ослаблялись. Не претендуя на подробное историческое исследование, опишем лишь наиболее характерные черты этих процессов, происходивших в европейской культуре.
Прежде всего, следует отметить, что сама идея истины имеет религиозные корни, и, следовательно, категория истины есть категория мифологическая[80]. Тем не менее, именно истина стала целью и основным критерием успешности познавательной деятельности человека – сначала в рамках философии, а затем и в науке.
Первыми идею истины пошатнули древнегреческие софисты и элиаты, а также древнеиндийские и древнекитайские скептики еще в V веке до н. э. По К. Ясперсу, это середина «осевого времени» – времени становления основ современного мировоззрения человека. В Греции – это период развития демократии, когда ораторское искусство, умение убеждать и доказывать на агоре определяли вектор общественного развития, а умение защищать свою точку зрения в суде – правоту человека.
Протагор, один из родоначальников софизма, которого также причисляют и к скептикам (хотя древнегреческий скептицизм наиболее ярко проявил себя почти два века спустя), знаменит утверждением о том, что человек есть мера всех вещей. Другими словами, «каждый купец на свой аршин меряет», а поэтому объективной истины не существует[81]. Основными инструментами софистов и элиатов для развенчания истин являлись антиномии (одинаково доказуемые противоположные суждения) и апории (суждения, содержащие аргументы, противоречащие опыту и здравому смыслу), которые представляли собой логические и семантические ловушки в процессе научного вывода. Истина о каком-либо феномене однозначна, непротиворечива и тождественна самой себе, а, например, противоречие между чувственно воспринимаемым движением объекта и математическим доказательством его неподвижности в апориях Зенона[82] делали основные характеристики физического мира амбивалентными.
Однако очень скоро веские аргументы против софистов и их «коллег» выдвинули Платон (хотя его роль в критике софистов неоднозначна) и Аристотель. Так, Аристотель, создал теорию познания, в которой наряду с первичным чувственным восприятием была выделена высшая ступень познания – абстрактное мышление[83]. Вершины абстракции как раз и позволяют усматривать общее в единичном и получать достоверное знание. Обосновывая законы формальной логики, Аристотель ввел в научный оборот категории возможности (потенциальности) и действительности (актуальности), и тем самым смог объяснить логические парадоксы, подобные зеноновским апориям. Эти же категории позволили Аристотелю различать актуальную и потенциальную бесконечность, но постулировать существование лишь последней[84]. Тем самым Аристотель восстановил статус-кво истины, но одновременно и проблематизировал ее своими размышлениями о бесконечности. Правда, сама идея бесконечности мира появилась намного раньше. Наиболее показательным в данном аспекте следует считать атомистический материализм Демокрита (учителя Протагора), в котором признавались бесконечность числа атомов во Вселенной и бесконечность их форм.
Уже во времена Аристотеля начинает формироваться, а затем превращается в мощное философское направление скептицизм. Его представители применяли сходные с софистскими методы, но если софисты использовали сомнение (пусть, возможно, и излишнее) для достижения позитивных научных результатов, то наиболее последовательный скептик Пиррон сделал это сомнение методологическим принципом и последовательно систематически проводил его. С точки зрения Пиррона, знание о мире может быть только субъективным[85]. Чувственное познание отражает вещи такими, какими они нам кажутся. Но даже если какие-то чувственные восприятия и являются достоверными, они не могут быть адекватно выражены в суждениях. При этом каждому суждению может быть противопоставлено противоположное суждение. Поэтому философу нужно следовать правилу воздержания от суждений и стремиться к спокойствию, невозмутимости и избеганию страдания. Итак, критерия истины не существует, но поскольку человеку все-таки приходится действовать, он должен следовать вероятности и обычаям. Так что идея ориентации на обычаи и традиции в общественной жизни принадлежит отнюдь не консерваторам.
Следующей крупной фигурой, уже в начале нашей эры снова утвердившей истину, явился Плотин. Он систематизировал и развил идеи Платона, чем заложил многовековую традицию неоплатонизма.
Затем наступила эпоха средневекового догматизма, который исходил из божественного сотворения мира. Отсюда его объяснение должно было основываться на трактовке Священного писания и трудов Святых Отцов. Кроме попыток католической церкви распространить религиозную истину по всему миру, период Средневековья отмечен трудами таких выдающихся мыслителей, как Альберт Великий и Фома Аквинский, началом выделения науки из философии (права, физики, медицины), а также открытием в Европе первых университетов. В университетах и «вокруг них» формируется схоластика – философия, сочетающая богословие и логику Аристотеля, т. е. теологический догматизм и рационализм.
78
Гари Р. Обещание на рассвете // Гари Р. Обещание на рассвете: Роман. Рассказы / Пер. с франц.; Послесл. О. Кустовой. СПб.: «Симпозиум», 2001. С.11.
79
Гари Р. Цит. соч. С. 67.
80
См.: Назаретян А. П. Истина как категория мифологического мышления // Общественная наука и современность, 1995. № 4. С. 105–108.
81
Более развернуто об этом говорил современник Протагора Горгий: «Ничего не существует; но даже если нечто и существует, то оно непознаваемо; но даже если нечто существует и познаваемо, то это знание нельзя передать другим».
82
Например, в апории о стреле летящая стрела неподвижна, так как в каждый момент времени она покоится, а значит, покоится всегда. Т. е. стрела одновременно и летит, и не летит, что абсурдно.
83
Отсюда известная ленинская фраза: «От живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике – таков диалектический путь познания истины, познания объективной реальности». Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 152–153.
84
Любая величина актуально конечна, но всегда потенциально есть величина больше или меньше ее.
85
Наиболее подробно субъективизм познания был обоснован последователем Пиррона Энесидемом в его «десяти тропах».