Страница 22 из 28
В 1894 году в Ростове разразился громкий коррупционный скандал, в результате которого на скамью подсудимых за мздоимство угодили сразу 8 видных полицейских чинов.
Интересно, что основным обвинителем стал их бывший коллега – помощник пристава 2-го участка Федор Англиченков, уволенный со службы 11 декабря 1892 года как раз за выдачу евреям фальшивых видов на жительство. Предполагается, что Англиченкова, который, заметим, достаточно хорошо зарекомендовал себя на службе, могли подставить сослуживцы. Ибо впоследствии его восстановили в полиции, и Англиченков неоднократно отличался в поимке опасных преступников.
Но тогда, вскоре после увольнения, затаив обиду, он подал на имя полицмейстера Лазарева докладную записку с указанием должностных преступлений тех самых своих сослуживцев. Главными обвинениями были мздоимство и, как сейчас сказали бы, «крышевание» местного бизнеса.
Полицмейстер ознакомился с запиской и пришел в ужас, поспешив передать ее выше, самому наказному атаману ОВД. Особенно вдохновило полицмейстера, годовой должностной оклад которого едва дотягивал до 2 тысяч рублей, что его подчиненный, пристав 2-го участка Николай Пушкарев, при окладе в 1,7 тысячи рублей в год положил на свой банковский счет 10 тысяч рублей. Это уже была наглость даже по меркам знаменитых «ростовских понтов».
Атаман, генерал от кавалерии, князь Николай Святополк-Мирский был храбрым рубакой и подобной позорящей мундир мерзости терпеть не стал. Тем более от малознакомых ему полицейских чинов. 9 января 1893 года он распорядился дать ход следствию, которое не в пример нынешним заняло лишь два месяца.
Интересно, что в качестве дознавателя из Новочеркасска прибыл бывший ростовский полицмейстер Семен Сербинов, лучше, чем кто-либо другой, знавший своих бывших подчиненных. Он констатировал, что «в доносе Англиченкова много правды», а «ростовская полиция фактически была на содержании» у местных торговцев.
Судебный процесс, который также длился рекордные три дня, вылился в сплошной скандал. На скамье подсудимых еле нашлось место: бок о бок разместились бывшие приставы 2-го и 3-го участков – 42-летний Николай Пушкарев и 53-летний есаул Василий Зайцев, помощники приставов – 44-летний Павел Дмитриев, 47-летний Василий Попов и 41-летний Василий Минаев, городовые – 26-летний казак из станицы Черкасской Андрей Крылов, 20-летний мещанин города Изюма Владимир Ломакин и 55-летний унтер-офицер Макар Поздняков.
Выяснилось, что полиция торговала подложными справками (такса – 1 тысяча рублей) для иногородних еврейских купцов о наличии в городе недвижимого имущества. По ним они могли годами жить в местных гостиницах (как купец 2-й гильдии из Одессы Вениамин Равенской), имея тут постоянные номера. Согласно представленной Сербиновым суду справке, из 1055 выданных евреям свидетельств на разрешение жить в Ростове 38 оказались подложными.
Англиченков поведал суду, что последние четыре года центральные 2-й и 3-й участки полиции превратились, по сути, в централизованную «крышу» для легального и полулегального бизнеса. Поборы с трактирщиков, содержателей гостиниц, публичных домов и кабаков были поставлены на поток. Трактирщики Иван Мартынов, Алексей Дороговец, Зуся Матусевич, Прокофий Шурыгин и другие заявили, что Пушкарев требовал с них по 100 рублей в месяц «добровольного взносу», иначе составлял по два протокола в месяц за мнимые нарушения, угрожая отобрать патент на право торговли.
Частенько подгулявшие городовые во главе с приставом вваливались в кабак, требуя дармового угощения для «честной кумпании», играли на бильярде, кутили бесплатно.
С другой стороны, «крыша» для гостиницы «Париж», которую содержали купец Николай Волов и его жена Сарра (впоследствии Николай открыл ряд борделей вместе с братьями Меером и Копелем Воловыми), была вполне надежная. Ибо супруги, платя Пушкареву мзду 1200 рублей в год, за короткий срок разбогатели на 5600 рублей. Портной Петровский под опекой полиции спокойно перешивал для продажи ворованные вещи, трактирщик Борзенко содержал меблированные комнаты, в которых открыто работал нелегальный публичный дом.
На 3-м участке практически все расположенные там бордели работали на полицию, платя мзду по 20–25 рублей первого числа каждого месяца.
Причем южная сторона Тургеневской, местной улицы красных фонарей, находилась в ведении помощника пристава Минаева, северная – в ведении Попова. В расходных книгах борделей значилось: пристав – 10 рублей, помощник – 5, околоточный – 3. При возникающих в домах терпимости конфликтах – 100–200 рублей.
Полиция также брала по 6 рублей с каждой поступавшей в бордели проститутки. Содержатели домов терпимости, Антон Николаев, Иосиф Козлов, Василий Скреба, Бася Иозелевич, Бася Островская, Пешкос Могилевский, Пелагея Кучмистрова, Петр Малахотко, Евдокия Скоробогатькова, Гецель Вайнер, Анна Раковская, Евстафий Николао, Аксинья Григоренкова, Абрам Шполь, Александра Сарочан, Александр Кримберг и др., в один голос жаловались на полицейский беспредел. Кроме того, приставы лично курировали продажу пива в борделях (по запредельной цене в 50 копеек за бутылку) и водки.
Опять же, полицейские не звери какие-нибудь. Когда в 1892 году бандерша Матрена Богданова заболела холерой, ее публичный дом не был отправлен на карантин – пристав распорядился закрыть глаза на моровое поветрие на подведомственной территории. Иначе это поставило бы крест на ее бизнесе и его доходах. Более того, городовые ходили вместе с «мадам» возвращать в бордель пытавшихся сбежать оттуда девушек. Деньги не пахли.
Интересно, что сами подсудимые поборов не отрицали (мудрый Англиченков, готовя процесс, сажал свидетелей за ширму, пока допрашивал жертву, полагавшую, что они беседуют один на один), но на голубом глазу уверяли, что люди отдавали им деньги добровольно, по подписным листам. Исключительно «на голодающих» или на «благотворительные спектакли». У помощника пристава Минаева за счет этих «спектаклей» состояние за несколько лет выросло на 10 тысяч рублей (хотя он утверждал, что деньги почему-то тайно получены им в наследство от умирающей тещи, аж 7 тысяч рублев).
При этом адвокат Пушкарева, помощник присяжного поверенного Лев Волкенштейн (приятель Антона Чехова еще по таганрогской гимназии), пытаясь скомпрометировать перед судом главного свидетеля, заявлял, что, дескать, сам Англиченков обвинялся в 22 должностных преступлениях по припискам евреев, а полицейских – оговорил.
Обозреватель «Приазовского края» Наум Розенштейн (бывший главный редактор обанкротившихся «Ростовских-на-Дону известий»), писавший под псевдонимом Пикквик и прекрасно знавший нравы господ приставов, заметил: «Никаких таких страшных злоупотреблений процессом бывших чинов ростовской полиции не обнаружено. Были, конечно, грешки, но, вообще говоря, нельзя не согласиться с мнением защитника г. Пушкарева, что предубеждение общества против полиции составляет одно из наследий доброго старого времени».
То есть, по мысли репортера, само общество виновато в том, что господа полицейские, не имея надежного легального дохода, ведут себя не лучше ростовских мазуриков.
Заметим, что пристав Пушкарев никогда не царствовал лежа на боку. На его счету числилось не одно задержание опасных преступников.
В декабре 1891 года он лично брал известного налетчика – 25-летнего запасного рядового Семена Литвинова, совершившего ряд ограблений в Ростове, убийства и грабежи в Кубанской области, а также вооруженные нападения в Новочеркасске – на дом вдовы войскового старшины Екатерины Поляковой и квартиру вдовы полковника Елизаветы Грековой, в ходе которого был ранен выстрелом в голову дворник Бураков. Пушкарев взял его с фальшивыми документами на имя Федора Кузнецова и не успокоился, пока коридорный ростовской гостиницы «Венеция» не опознал в нем Литвинова.
В том же году пристав задержал беглого стрельца савотейного Николая Вракова, который в Таганроге порешил топором владельца местного чугунолитейного завода, 80-летнего Ивана Елисеева, и его 40-летнюю прислугу. Интересно, что Пушкарев долго следил за незнакомцем, тщательно искавшим номер газеты «Приазовский край» за 9 июня 1891 года, в котором как раз и была опубликована заметка об убийстве. Потом взял его и обнаружил вещи убитых, которые тот собирался снести в ломбард.