Страница 18 из 28
Как 30 сентября 1914 года ничто не смутило и безвестных шниферов, ограбивших 3-й полицейский участок. Из запертого стола, взломанного долотом, было похищено 154 рубля, полученных чиновником-адресатором за больничные билеты.
Подобные антиполицейские показательные акции только лишний раз продемонстрировали лихость местных воров – те самые пресловутые «ростовские понты».
Казаки-разбойники
Ограбление здания, в котором квартировали полицейские, это фирменный знак ростовских воров. Редко где в Российской империи можно было найти город, в котором бы мазурики (да и обычные обыватели) столь презрительно относились к органам правопорядка, а то и вовсе не воспринимали их всерьез. Полиция и стражники были крайне малочисленны, статичны, плохо вооружены и экипированы.
Хуже того, органы даже зачаточного местного земского самоуправления совершенно не уделяли должного внимания их материально-техническому обеспечению. Возможно, здесь сказывалось традиционное российское негативное отношение к людям «дыбы и застенка». Возможно, у городской управы полно было иных хозяйственных проблем. А возможно, виной тому мелочная скаредность заседавшего в земстве купечества, готового за копейку вытрясти душу из ближнего и потратить миллионы на благотворительность, спасая собственную доверху набитую грехами душу. Раскошелиться же ради порядка на улицах им было жалко, оттого и держали родимых городовых в черном теле.
Заметим, что представители торгового сословия составляли основу практически всех южнороссийских городов, но почему-то в торгашеском Ростове пренебрежение к полиции доходило до гротеска.
До 1803 года, пока Ростовский уезд при разделе Новороссии не был передан в Екатеринославскую губернию, порядок поддерживали казачьи патрули. Затем в губернских верхах созрело решение о создании местной полиции. Поскольку «подле Ростовской крепости бывает многолюдное стечение разного народа, то для удержания порядка Сенат нашел необходимым быть тут судопроизводству и земской полиции». То есть появились структуры, содержать которые было положено местным земским властям.
Было создано городское полицейское управление в составе городничего, двух частных приставов («частный» – так как на каждую из двух частей Ростова приходилось по одному служащему), двух квартальных надзирателей и 30 унтер-офицеров и нижних чинов. В штате также значился брандмейстер (буквально: «мастер пожара») и трубочист. Стоит заметить, что во время пожаров половина этих штатных единиц вынуждена была находиться там вместе с пожарными, так как именно тогда из-за паники наблюдался разгул разбоев и грабежей.
В 1807 году было создано штатное расписание, согласно которому каждая полицейская часть получила под опеку свою территорию: в одну входил 41 квартал (два предместья, крепость и слободка Богатый источник), в другую – 69 кварталов.
В соседней Нахичевани для охраны порядка было нанято 30 «бутошных» сторожей. «Бутка» была деревянной, в редких случаях каменной, перегородкой делилась пополам. Отапливалась русской печкой. Порой «бутошник» живал здесь вместе с супругой. А зимой сюда забивались и «хожалые» сторожа со «стукалкой».
«Бутошник», или как позже стали его называть – будочник, вообще по городу не ходил, по сути охраняя территорию возле собственной будки и следя за порядком поблизости. Однако у него при себе была кожаная каска, тесак и алебарда. Так что при определенном навыке будочник вполне мог «надзирать за соблюдением благочиния», что и входило в его функции.
Однако на начало XIX века мастеровой армянский город еще сильно отличался по ментальности от своего торгового русского соседа. Все друг друга знали, и преступность здесь была чем-то из ряда вон выходящим.
Более того, Нахичевань находилась в ведомстве Таганрогского градоначальства, и присланная войсковым наказным атаманом генерал-адъютантом Михаилом Хомутовым в помощь ростовской полиции казачья полусотня с двумя урядниками и двумя офицерами (на байковом языке шустрого казака именовали стрелой) не имела права во время облав действовать на армянской территории. Чем прекрасно пользовались мазурики, раз за разом перемахивая на отсидку из разбойной Нахаловки или Собачьего хутора через безопасную Нахичеванскую межу. Или подкидывая трупы через межу соседям.
В статистическом отчете от 23 июня 1823 года, представленном таганрогскому градоначальнику, местные власти докладывали: «В течение последних 10 лет в округе Нахичевана никем из жителей ни одного убийства не учинено».
Не это ли кажущееся спокойствие убаюкивало ростово-нахичеванское купечество, заставляя его крепче сжимать в мошне кровно наторгованное и не раскошеливаться на полицию? Ничего, совсем скоро все изменится до неузнаваемости.
После отмены крепостного права в Нахичевань хлынул поток переселенцев из Малороссии и Центральной России. К концу XIX века из 28,4 тысячи жителей Нахичевани только 12,5 тысячи были местными уроженцами (из них 8,25 тысячи армян). В соседнем Ростове-на-Дону в это же время из 119,5 тысячи жителей местных уроженцев оставалось не более трети (39,8 тысячи душ).
А пока на дворе 1823 год, градская полиция Ростова во главе с городничим подполковником Чижевским обзавелась собственной кордегардией-кутузкой для временно задержанных и пятью деревянными черно-белыми будками в разных частях города для стражей-«бутошников» (именно их столичные мазурики величали фараонами).
Положенный оклад частным приставам составлял 40 рублей в месяц, унтер-офицерам – чуть больше 20 рублей, десятским и будочникам – порядка червонца.
В качестве резерва состояла инвалидная команда поручика Бенвенцевича из трех десятков убогих да несколько караульных сторожей (шнырей, или стукачей, стукарей – названных так из-за производимого ими стука в деревянное било во время службы), нанятых за 15 рублей в месяц для охраны магистрата, думы и «городовых ярманочных лавок».
Таким образом, блюстителю закона и надзирателю за городским благочинием вместе с семейством предлагалось ни в чем себе не отказывать на 50–70 копеек в сутки.
Учитывая, что полицейский, как правило, был единственным кормильцем семьи из 4–5 едоков и содержателем их дома или наемной квартиры, можно себе представить, сколь сложно было чадам и домочадцам служивого перебиваться на червонец-другой в месяц.
В те же годы квалифицированный рабочий с лошадью зарабатывал 4 рубля в день, расторопный чернорабочий – 1,25 рубля.
При этом фунт ржаного хлеба в Ростове стоил 3 копейки, пуд соли – 1,3 рубля, бочка воды у водовоза – 40 копеек.
Содержание полиции, тюремного замка и брандмейстера в 1823 году обходилось ростовской управе почти в 10 тысяч рублей в год на оклады плюс 300 рублей на отопление. Подполковник Чижевский умолял поднять месячное жалованье десятским с 8 до 10 рублей – управа расщедрилась, рыдая, и надбавила десятским целый рубль и 64 копейки с грошиком.
При таких доходах в полицию шли, как правило, отставные солдаты, оставившие свои лучшие годы в казармах, мещане без средств к существованию, разорившиеся ремесленники, погорельцы, бобыли. Грамотные в полиции устраивались письмоводителями, канцеляристами, курьерами. «На территории» же в холод и зной, при отсутствии освещения и нормального замощения улиц несли службу, увы, лишь простые, неспособные к оперативно-розыскной деятельности люди, для которых каждая копейка была на счету. А соответственно, качество их работы по сыску и поимке даже мало-мальски оборотистых уркаганов было крайне неудовлетворительным.
Недаром еще в июле 1858 года приехавший сюда с инспекционной целью глава тайной полиции Екатеринославской губернии генерал-майор Михаил Рындин 2-й охарактеризовал «полицейские средства» в Ростове, по сравнению с другими губернскими городами, как «самые слабые».
Не лучше обстояло дело и с мировыми судами, которые должны были оперативно разбирать все увеличивающийся вал дел. Судьи просто тонули в этом валу. Если в Одессе один участок мировых судей приходился на 11,615 тысячи душ населения, а в Херсоне – на 11,5 тысячи, то в Ростове – аж на 50 тысяч. Поэтому и «дядина дача» (острог) была забита до отказа, и кордегардия не пустовала, но криминогенная ситуация лишь ухудшалась.