Страница 96 из 101
— Пророчество? — Аэлин испуганно вздрогнула. — Какое?
— Ты знаешь! — горько усмехнулся майа. — О возвращении моего господина, о новой великой битве и о моём воскрешении.
— Этого не будет! — воскликнула девушка и попыталась отступить назад, вырваться из его рук, но Саурон начал медленно притягивать её к себе ещё ближе, до тех пор, пока не прижал вплотную.
Она почувствовала тепло его тела, но не услышала биения сердца. Всего лишь дух…призрак. Его дыхание коснулось лица Аэлин. Она не могла отвести взгляд от его лица и смотрела прямо в огненные глаза, а он склонялся всё ближе…
— Я никогда не покину твои мысли… Аэлин… — он впервые обратился к ней так, и девушка содрогнулась от звуков своего имени в устах Врага.
Она не поняла, сказал ли он эти слова или они прозвучали в её голове, но поняла, что сейчас его губы коснутся её уст. Изо всех сил она попыталась вывернуться из его пугающих объятий и…с криком проснулась в своей постели.
Служанка осторожно трясла ее за плечо, пытаясь разбудить. Аэлин испуганно поглядела на неё, силясь собраться с мыслями после такого странного и пугающего видения.
— Немедленно разыщи Гэндальфа и приведи его сюда… — хрипло прошептала принцесса.
— Но, госпожа моя, — пролепетала эллет, — на дворе ночь, да и где комната волшебника мне неизвестно.
— Отыщи его! — Аэлин вскочила с постели и принялась лихорадочно одеваться. — И поспеши, это важно!
Когда девушка поспешно исчезла за дверью, Аэлин трясущимися руками налила в серебряный кубок воды и жадно припала к нему губами. В горле пересохло, как в заброшенном колодце. Кровь била в виски, а руки ещё тряслись и были холоднее льда. Страх до сих пор владел ею.
Через пятнадцать минут порог её покоев переступил взволнованный маг. Аэлин бросилась к нему с порога, даже не дав Митрандиру опомниться, и стала взахлеб рассказывать о том, что ей снова явился Саурон.
Волшебник сначала ничего не понял из её бессвязного от страха лепета, и Аэлин пришлось повторить всё ещё раз — медленнее и спокойнее. Выслушав, наконец, испуганную, бледную девушку, Гэндальф задумался и закурил свою длинную трубку.
Они вдвоем сидели у камина и Аэлин, глядя на мага, как на своего главного защитника, ждала его ответа, нервно сжимая и разжимая руки. Наконец, он заговорил.
— Что мне сказать тебе, дитя? — тихо спросил Гэндальф. — Саурон сказал тебе правду, и ты сама знаешь об этом. Его душа действительно обречена на бесконечные скитания, но все же не уничтожена окончательно, ибо сделать это в силах только сам Эру. Признаться, я считал, что он не сможет больше поддерживать связь с тобой после уничтожения Кольца, в котором была заключена большая часть его силы, но я ошибся. Раз он снова явился тебе во сне, значит, ему достаточно сил на то, чтобы продолжать общаться с тобой через осанвэ. У тебя есть только один выход — нужно перестать бояться его. Он не может причинить тебе вреда, помни об этом. Лучше постарайся наладить с ним… диалог. Попытайся выяснить, чего он хочет от тебя.
— Диалог? — изумленно воскликнула Аэлин и вскочила со своего кресла. — Но для чего, Гэндальф?
— А вдруг… тебе удастся вернуть его заблудшую fea обратно к свету? — улыбнулся маг сквозь кольца густого дыма, выпущенного им из трубки.
— А разве это возможно? — глаза Аэлин округлились в изумлении. — Разве он сам желал бы этого?
— Изначально и он был светлым и чистым, — ответил маг. — Я помню его таким, мы даже были дружны одно время, но это было очень и очень давно. В то время меня в Валиноре звали Олорином. — Гэндальф на миг замолчал, предаваясь давним воспоминаниям. — Признаться, я хотел бы, чтобы Майрон снова стал самим собой, прежним, каким его и создал Великий Эру.
— Тогда почему бы Создателю самому не вернуть заблудшую овцу обратно под свое крыло? — удивилась девушка. — Почему ты считаешь, что у меня получится то, чего тысячелетиями не могли добиться все Великие Валар вместе взятые?
— А вдруг это — твоя миссия, возложенная на тебя Создателем? — улыбнулся волшебник. — Вспомни, когда Фродо взялся отнести Кольцо в Мордор, мало кто верил в успех его миссии, даже он сам! Но ему удалось! Почему же не получится у тебя?
Аэлин потрясенно замолчала, во все глаза глядя на Гэндальфа. Эта мысль никогда не приходила ей в голову. Всё, о чем она думала с тех пор, как Аннатар впервые обнаружил свою странную связь с ней, было то, чтобы Темный Властелин оставил её в покое, и желательно — навсегда. Но слова мага открыли ей глаза на то, что её желание, пожалуй, невыполнимо.
Значит, она обречена вечно ждать и бояться его следующего появления? Почему так несправедливо? Она так надеялась, что с падением Мордора у неё начнется другая жизнь — без страха и сомнений! И что же ей теперь делать? Как отвязать от себя настырную fea Саурона?!
Может, и правда, стоит попробовать наладить… как там сказал маг? Диалог…
В конце концов, Саурон ни разу не причинил ей вреда. А вдруг и для его души есть маленький лучик надежды?
— Солнце всходит, — вдруг прервал её размышления голос Гэндальфа. — Сегодня у тебя самый радостный день, моя девочка. Забудь на время о Сауроне. Негоже невесте в день свадьбы думать о Тёмном Властелине!
Гэндальф поднялся со своего кресла и, заключив принцессу в объятия, коснулся губами её лба.
— Благодарю тебя, Митрандир! — улыбнулась Аэлин. — Я обещаю подумать над твоими словами.
— Я надеюсь видеть сегодня лишь улыбку на твоем лице! — шутливо погрозил пальцем маг. — А сейчас, тебе пора готовиться к церемонии, а мне — к моей почетной обязанности. До встречи, дитя мое!
И, с этими словами, волшебник покинул комнату Аэлин, предоставив её заботам служанки, которой предстояло помочь принцессе облачаться в свадебный наряд.
Аэлин, выдохнув с облегчением, уже через пять минут позабыла и о Сауроне, и о своём страхе, полностью отдавшись волнению, знакомому всем невестам в день свадьбы.
Для начала она направилась прямиком в купальню, где провела добрых полчаса, нежась в горячей воде. Едва она успела надеть просторный парчовый халат и сесть у большого зеркала, как в комнату вихрем влетела Эовин. Царевна пришла помочь подруге собраться к венцу, и Аэлин была ей очень благодарна. Сейчас ей хотелось, чтобы рядом был кто-нибудь близкий.
Арвен не могла находиться рядом, ибо в этот момент также наряжалась к свадьбе, и Эовин с удовольствием заменила Аэлин сестру. Царевна взяла в руки гребень и принялась расчесывать длинные, тяжелые локоны Аэлин, заплетая отдельные пряди в длинные косы и украшая золотом.
— Ты счастлива? — вдруг спросила она Аэлин. — Ты так долго ждала этого. Наверное, волнуешься?
— Не то слово! — Аэлин нервно сжала руки. — Мне так и кажется, что я забуду слова клятвы. Не думала, что буду так переживать. Интересно, Леголас тоже волнуется или это я одна такая нервная?
— Волнуется, конечно, можешь не сомневаться, — улыбнулась Эовин. — Но мужчины хорошо умеют скрывать это, в отличие от нас. Я тоже, наверное, буду волноваться в день свадьбы. Так что, не ты одна такая мнительная!
— Как представлю, что на меня будут устремлены сотни глаз, все будут слушать мою клятву…прямо мурашки по коже, — простонала Аэлин. — Как бы я хотела сказать всё это ему наедине!
— А ты представь, что вы одни, — предложила Эовин. — Разве ты никогда не говорила ему о своей любви?
— Говорила, конечно, но… мы чаще ссорились, чем признавались в своих чувствах… — смущенно призналась принцесса.
— Ничего, сердце подскажет тебе правильные слова, — попыталась подбодрить её Эовин, продолжая расчесывать длинные локоны. — Кстати, — добавила она, пытаясь отвлечь подругу от тревожных мыслей, – тебе ещё повезло, что у эльфов нет некоторых людских свадебных обычаев!
— Каких? — с любопытством спросила Аэлин, глядя на подругу в зеркало.
— У нас, например, принято, чтобы невесту наряжал целый отряд девушек, причем у каждой из них строго своя обязанность надевать на невесту определенный предмет одежды. Да ещё и петь специальные песни при этом! — начала пояснять Эовин. — В итоге церемония облачения невесты в свадебный убор растягивается на часы, а если ещё вспомнить, что большинство этих самых песен больше напоминает заунывный поминальный плач, то бедная невеста под конец этой жуткой церемонии уже готова бежать без оглядки, куда глаза глядят! Почему-то считается, что несчастная девушка должна горько оплакивать уходящее девичество и предстоящую потерю невинности. Причем в буквальном смысле слова и, желательно, с горькими причитаниями!