Страница 7 из 89
- Данайя… - начинает он шепотом.
- Входи, - перебиваю я. – Все хорошо. Все обошлось. Иди сюда.
Братишка, гремя костылями, бежит к нам, в комнату. Что ж, Кресс не ошибался – Сааба славная женщина, на нее можно положиться. Вернее, можно было бы, если бы я вообще умела полагаться хоть на кого-нибудь, кроме себя.
- Не знаю, смогу ли ходить с этими штуками, - подает голос Малкольм. – У меня же еще плечо…
- Да, с этим будет сложно, - киваю я, вздохнув. – Но на ноги мы тебя поставим. Никуда не денешься.
- Я так и понял.
Вик трется об мое плечо щекой, словно котенок, требующий ласки. Я обнимаю его за плечи.
- Этот малец тебя от смерти спас, - говорю тихо, обращаясь к летчику. – Как он тебя нашел?
- Нашел, и все тут, - отвечает Малкольм, улыбаясь разбитыми губами. – Стал тормошить, пытался в чувство привести, даже за плечо больное дернул… Не сильно, - добавляет он, видя, как вскинулся Вик. – Потом водой напоил… Хуже не сделал, не переживай, Данайя. Так ведь тебя зовут?
- Так.
- А его?
- Викбур. Вик.
- А вы – Малкольм Росс, - вставляет братец свою мелкую монету. – Малкольм Росс из Азардана. Правда?
Вот сейчас обязательно нужно было все испортить, Викбур аль-Гаддот? Я отворачиваюсь, стараясь, чтобы никто не заметил, как резко посерело мое лицо.
- Из Азардана, малыш, - отвечает летчик. Улыбка сходит с его лица. – А ты умный мальчик, я смотрю.
Вик смущенно морщит нос и улыбается, уткнувшись в мое плечо. Кажется, неловкий момент позади. Мне нравится, как Малкольм разговаривает с моим братишкой: тепло так, по-отечески. Не по моей воле мой взгляд падает на его левую руку. Кожа загорелая от солнца, а на безымянном пальце виднеется тонкая светлая полоска – раньше там было кольцо.
Это неудивительно: как в Лиддее, так и в Азардане каждый мужчина, занимающий высокое положение, до тридцати лет обязан жениться и завести хотя бы одного ребенка. Таков приказ лиддийского альхедора и азарданского князя. Значит, Малкольм либо разведен, либо вдовец. По правде говоря, я не знаю, зачем мне эта информация. Но наблюдательность берет свое.
- Больно было падать? – все не успокаивается Вик.
- И больно, и страшно, - говорит Малкольм спокойно. – С падениями так всегда. И это ложь, когда говорят, что чем выше летаешь, тем больнее и страшнее. Испугаться и почувствовать боль ты всегда успеешь.
- Но ведь с дерева и с неба падать-то совсем неодинаково! – возражает братишка со знанием дела.
- Ты никогда не выбираешь, откуда и в какой момент полета тебе падать, - продолжает летчик. – Вот это – самое страшное, понимаешь? Не само падение – его-то можно пережить…
- Последние секунды, - говорю я глухо. – Я падала. Я знаю.
И ухожу на кухню, чтобы никто не увидел, как дрожат мои губы и руки. Сами того не желая, они разбередили во мне рану. Эта рана горит во мне еще со Дня градации – уже два года. С того самого дня, когда мне, дочери сатрапа и знатной женщины, бросили в лицо ужасный приговор. Сефард – это не только крест на мне и моей жизни, это еще и плевок на могилы моих родителей. Я не полукровка, я не азарданская дочь. Мои родители были чисты. Я не могла заделаться сефардом только из-за того, что три года до Дня градации провела в приюте вместе с Виком. Я тоже чиста. Я повторяю себе это каждый день.
Я человек.
И я чиста.
«Не выбираешь, когда падать…»
- Ты чего убежала, сестренка? – Вик заходит в кухню и обнимает меня сзади. За окном стоит глухая, полная звезд непроглядная ночь. – Ты тоже устала, да? Ты вся дрожишь…
- Вик, я в порядке, - говорю я, не оборачиваясь. – Я когда-нибудь все тебе расскажу. Ты взрослый мальчик, ты поймешь. Я знаю.
- А говоришь, малыш…
- Да брось. Тебе же нравится.
- Ага…
Я порывисто разворачиваюсь и подхватываю его на руки, как маленького. Вик тощий и легкий, так что это не сложно. Он обнимает меня за шею и прижимается ко мне всем телом. Мама любила подолгу таскать его на руках, пока у нее не начинала затекать спина. Мне очень ее не хватает, и папы тоже. Интересно, что бы они сказали, случись такое происшествие при их жизни? Я не знаю, но я уверена, что они поступили бы точно так, как и мы с Виком.
- Пора спать, - вздыхаю я. – Нет, правда, Вик. Уже пора. Завтра будет долгий-долгий день.
Я несу его в комнату и опускаю на пол. Затем беру все еще лежащий на полу парашют, аккуратно разворачиваю его и расстилаю рядом с Малкольмом. Ложусь спиной к летчику, закутываюсь в парашют и укладываю почти уже спящего братишку рядом с собой. Как я и думала, он отключается сразу же, как только его голова касается пола. Мне же не спится. Несмотря на всю мою усталость, мысли роятся в голове и не дают покоя. Как долго мы сможем скрываться? Что будет дальше делать Кресс? И что он имел в виду, когда сказал, что мы принесли в наш дом несчастье?