Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 89

Малкольм Росс – азарданский летчик.

То есть – враг номер один.

- Данайя…

- Все хорошо, малыш, - шепчу я тихо, чувствуя, как побледнела кожа на лице. – Мне… просто душно. Все пройдет…

Я не знаю, радоваться или страшиться – Вик еще слишком мал, чтобы разбираться, где свои и где враги. Для него название «Азардан» − всего лишь сложное слово, которое он горд, что прочитал. Не вердикт и не приговор. А о сепарантах, спустившихся с гор, и башнях Непризнанных Праотцов он мог знать разве что со слов воспитателей в приюте. Да и то вряд ли: ему на тот момент было только восемь лет.

Это жестоко. Жесток тот мир, в котором за грехи отцов – кем бы они там ни были – страдают те, кто даже их не знал.

- Послушай, Вик, - Я, все еще стоя на коленях, оборачиваюсь к нему и встряхиваю за плечи. – Проснись, братишка! Слушай меня. Никто не должен знать, кто этот человек, откуда он и как его зовут, понятно? – Вик кивает. – Это слишком опасно. Как для нас, так для него. Понятно?

- Понятно… - Он снова косится на карточку в моих руках. – А это куда? Спрячем?

- Придумаем, куда, - обещаю я. – Только никому ни слова… Вик, ты засыпаешь, - Я порывисто обнимаю его, будто хочу защитить от беды. – Тебе надо отдохнуть. Был сложный день. Ты выдохся.

- Не-а…

Я шумно вздыхаю.

- Викбур аль-Гаддот, ты неисправим.

- Данайя!

Кресс приподнимает занавеску и входит в кухню. Вик, словно просыпаясь, тут же выпрямляется, как солдат – перед генералом. Я успеваю спрятать карточку за воротник и тоже встаю на ноги.

- Что-нибудь нашли?

- Нет… ничего, - Я стараюсь, чтобы голос звучал бодро и уверенно. – Наверное, осталось там. В Стеклянных скалах.

- Плохо… - Хедор оборачивается. – Он скоро придет в себя. Побудьте рядом. Ты и брат.

- И как он? – спрашиваю я одними губами.





- Все как я подозревал, - говорит Кресс. – Лодыжка сломана, плечо вывихнуто. Просто чудо, что ни шея, ни голова почти не пострадали… Он был в шлеме?

- Да, - Вик пинает лежащий на полу шлем себе за спину.

- А что на куртке?

- Черная, - докладываю я и радуюсь, что куртка лежит за моей спиной, причем наизнанку вывернутая. – Сержантские погоны. Это все.

- Все… - отзывается хедор протяжным эхом. – Когда очнется, - тон его голоса снова становится деловым и холодным, - ему понадобятся костыли. Отошли мальчугана к соседке, к Саабе. У нее уж точно есть. Она не откажет.

- Но Вик же…

- Не переживай, сестренка, - Братец дергает меня за руку. – Я сбегаю. Я взрослый. Прямо сейчас?

- Чем скорее, тем лучше.

Вик, стряхнув усталость, опрометью бросается к дверям, а мы с Крессом остаемся наедине. Наступает момент, которого я всегда боюсь. Боюсь оставаться с ним вдвоем, боюсь поворачиваться к нему спиной, боюсь смотреть в глаза. Я чертовски его боюсь. И не могу от этого избавиться.

- Как все было? – спрашивает хедор, прохаживаясь вперед-назад по кухне.

- Я все рассказала, Лард, - парирую я холодно. – Мне больше нечего сказать. Я больше и сама не знаю.

- Беду вы принесли в свой дом, Данайя. Помянешь мое слово.

Скорей тебя я помяну, думаю я со злостью. Помяну тебя недобрым словом, когда вновь выйдешь в патруле со своими преданными «белыми мантиями». В последний раз ты вхож в мой дом, Крессий Лард. Не за грехи отца ответишь – за свои. Однажды так и будет. Я устрою.

- Мне пора, - говорит Кресс, видимо, поняв, что от меня больше ничего не добьешься. – Не разрешай ему вставать надолго. И, если что… зови.

И исчезает. Только полы мантии белым всплеском исчезают за дверью. Хедоры всегда приходят незаметно и уходят так же. Словно белые грифы, кружат над окраинами до самых вершин каньонов.

Я возвращаюсь в комнату и сажусь на пол рядом с лежащим Малкольмом. Его рука перебинтована и зафиксирована, а к ноге туго примотаны две жесткие шины – с обеих сторон. Я беру его куртку, сворачиваю ее и устраиваю ногу поудобнее, чуть приподняв. Потом беру летчика за здоровую руку и поглаживаю ее пальцами. Чувствую, как на моих губах появляется незваная улыбка. Этот момент – только мой. Его не увидят ни Вик, ни Кресс, ни даже сам Малкольм. Миг, когда я – человек. Не сефард, не лиддиец, не сепарант – я человек.

Губы Малкольма чуть вздрагивают. Перевернув ладонь, он легко касается пальцами моего запястья.