Страница 5 из 58
Буквально через несколько секунд раздалась осторожная поступь. Такая тихая, едва уловимая. Но всё-таки Эрик сразу определил её — почти каждый курсант и все Учителя ходили незаметно, будто крались к недругу. Даже сам юноша имел такую же привычку, которую намертво вбили ему. Лекарь, мужчина в пожилом возрасте, шагал грубо.
Пятилетний мальчик разместил на тумбочке миску с густой мазью. Чёрные волосы всё время опадали на его большие глаза цвета холодной стали — как любила говорить Нейт. Демьян же всё время возражал, что это цвет льда. Эрик придерживался мнения, что глаза Аластора сияли луной и звёздами, что помогают блуждающим путникам отыскать путь в ночи.
— Лекарь очень занят! — звонко сказал мальчик. Он с рождения обладал таким тоном, звучащим неестественной живостью на фоне общей серости Академии. — Он сказал мне помочь тебе! — Внезапно Аластор стих. — Можно же? Можно, правда?
Эрик не сдержал улыбки, потрепав по волосам своего сводного брата. Всё же хорошо, что Нейт пять лет назад уговорила директора отдать маленького мальчика в лазарет, где он помогал по самым мелким заданиям.
Аластор издал ликующий визг, бросаясь к миске с мазью. Она чуть не упала на пол, но Эрик вовремя схватил её. Мальчик, даже не заметив этого, принялся за лечение.
— Все боятся меня! — разочарованно говорил Аластор. — Не хотят, чтобы я помог им! Вот же плохие! Плохие!
— Просто думают, что ты угробишь их, — понимающе отозвался Эрик.
— Но скоро я стану частью Академии! Ты будешь гордиться мной? Правда, будешь?
В серебряных глазах мальчика всегда светился восторг от мысли обучения в таком адском месте. Он видел только усердные тренировки, изящные бои. Но никогда не думал, каким трудом всё вышло. В семь лет для Эрика тоже стало открытием, когда им показали пыточную во время экскурсии. «Здесь вы будете учиться выдерживать допросы!» — с милой улыбкой сказал директор. Он обожал издеваться над детьми, в этом сомнений никогда не возникало. И когда Эрик думал, что Аластора ждёт то же самое…
— Я всегда горжусь тобой, — Юноша постарался отогнать ужасные мысли.
Через месяц они будут далеко отсюда. «Нет причин для беспокойства!» — успокаивал себя Эрик. Анджела обещала, что заберёт их, когда юноша посвятится в Эклипсы. Именно тогда оковы Академии спадут, и никто не помешает ему и Аластору незаметно скрыться. Нейт быстро забудет о нём, как и Демьян. У них есть дела намного важнее — на их плечи возложится честь своих семей. А особенно на девушку, в чьих жилах текла королевская кровь.
Мазь щипала рану, но это казалось таким пустяком на фоне всего пережитого. Аластор в сотый раз, наверное, уже сказал: «Сейчас будет очень больно! Я сам знаю это! У меня… опыт! Это очень больно, но ты терпи!» Для Эрика мазь просто слегка щекотала рану, не больше.
Через несколько минут в лазарет вошёл лекарь. Оценив работу маленького подмастерья, он что-то буркнул под нос. Либо это была похвала, либо же обычное ворчание на жизнь — Эрик так и не определил. Сама мысль о том, что он отдал Аластора именно сюда, сначала тяжёлым камнем легла на душу юноши. В первое время он не мог смириться, однако мальчику понравилась его работа, даже вечные крики и нетерпеливость лекаря не смогли сломить ещё хрупкую силу воли Аластора. «Он вырастет сильным! — любила причитать Нейт. — Станет воином, победит много врагов! Когда-нибудь он превзойдёт и нас с тобой по силе, Эрик! Такой милашка просто не может не стать великим!»
Мазь сразу дала нужный эффект. Рана затянулась, отдавая приглушённой болью. Эрик вспоминал, как раньше Мия растирала на раненых соки разных растений, и тогда порезы мигом исчезали. «У обычных людей раны заживают очень долго, но у нас по телу течёт не совсем обычная кровь!» — терпеливо объясняла она. В те дни детства Эрик мечтал стать учеником старушки: он любил помогать людям, творить добро. В семь лет он знал наизусть названия многих целебных трав, мог сам приготовить мазь. В глубине души, когда Анджела передала ему ребёнка, юноша мечтал, что малыш вырастит таким, каким рос он — отзывчивым, сострадательным. Аластор грезил лишь о битвах, сражениях. Небо и земля — противоположности, которые притянулись.
Дребезжащий вой горнов впился в разум острыми когтями ястреба.
— Ой! — вскрикнул Аластор от неожиданности, подпрыгнув.
Эрик сжал губы в тонкую линию. Если горны звучат во время тренировок — значит, случилось что-то важное. «Пусть все курсанты соберутся возле главного корпуса!» — словно обрели дар речи бездушные инструменты. На собственном опыте юноша знал, что ничего хорошего это не предвещает. Эрик пощупал плечо, удостоверившись, что мазь сработала окончательно.
— Ты куда? — вскочил Аластор, когда юноша встал с кровати.
— Пропуск собраний приравнивается к верной смерти, — попытался улыбнуться Эрик. — Если Учителя узнают, что у меня была просто маленькая рана, а я лежал здесь…
— Но это не маленькая рана! — надулся мальчик.
— Для них даже отрезанная голова считается маленькой ранкой.
Аластор удивлённо округлил глаза. Потом в них вспыхнул животный интерес.
— И не думай! — одёрнулся Эрик. — Я запрещаю тебе ходить на такое.
Дурак бы понял, что сейчас произойдёт на собрании. Их собирают вот так неожиданно только в двух случаях: первый — во время восстания мятежников. Но Анджела дала ясно понять, что они не собирались в ближайшее время проводить атаки. Тогда остаётся второй, самый верный, вариант — один из курсантов больше никогда не выйдет за стены Академии.
«Ещё один невинный ребёнок встречает смерть».
Аластор хотел возразить, однако, встретившись со свирепым взглядом Эрика, сник. Тёмные брови мальчика сомкнулись в одну линию.
Перед главным корпусом Академии, подле которого разместилась большая арена, уже стояло около тысячи курсантов, вытянутых, как струна жалобно лелеющей скрипки. Несмотря на разные возрасты, цвет волос, лицо, пол, создавалась иллюзия, что здесь собрались одинаковые люди без каких-либо различий. Магия Академии — превращать всех в безликий камень. Плащи униформ развевал лёгкий ветер, несущий на своих крыльях запах крови. У каждого на плечах были помечены серебряными нитками инициалы, блестящие на рассветном солнце. Никто не мог видеть в этих детях личности, скрытой за масками послушных рабов, которых заставили обучаться здесь. Лишь единицы получали удовольствие от пребывания в Академии.
Эрик старался держать безразличие на лице. Но с каждым шагом в груди отзывалось тревожной болью. «Чёрт! Я мог бы остаться в лазарете! Нести наказание намного легче, чем смотреть на это!» — кричало в мыслях. Учителя любили делать зрелища из любого пустяка, выводя в центр на глазах у тысячи курсантов провинившегося. Вопли, мольбы о пощаде разносились ветром, как трагичный реквием, резавший сердце на куски. А поэтому не явиться на такое событие — непростительный грех для старших. Когда Учителям удавалось забрать у курсантов человечность, такие пытки превращались в представления. А особенно их обожала Нейт.
Юноша занял место возле своих сокурсников — товарищей, с которыми он бился плечом к плечу во время нападения клана Тэнэбрэ, с которыми он пережил двенадцать лет ада. Они стояли самыми первыми возле входа на арену, чтобы каждый мог видеть то, к чему стоит стремиться. Почти у всех курсантов последней ступени уже начисто стёрлись эмоции, только давние воспоминания о них. Учителя умеют превращать людей в камень. Если бы не Аластор, Эрик мог бы стать одним из них. Ответственность за мальчика всегда стояла выше, и если юноша раньше считал, что он просто выполняет свой долг перед Анджелой, то сейчас это пустое чувство заменила привязанность. Он видел в Аласторе отголоски умершего брата. Он видел в нём брата. «Единственный курсант с чувством жалости», — смеялся ветер.
Когда директор звонкой поступью вошёл на арену, все разговоры резко смолкли. Даже издали мужчина внушал неподдельное желание убежать, испариться, провалиться под землю. Его глаза всегда светились красным огнём: и в обличье человека, и в обличье Эклипса. Казалось, всю его грузную фигуру составляли только крепкие мышцы. Годы в Академии развили в Эрике инстинкт чувствовать этого зверя на расстоянии, как грозу во время ясной погоды. Он всегда появлялся неожиданно, не нуждающийся ни в чьём представлении — как гибкая пантера, охотящаяся на жертву. Сзади, спотыкаясь, шёл щуплый мальчишка, лет тринадцати-четырнадцати. Тощий до костей, бледный, как снег. Хотя, сказать, что он шёл — слишком громкое заявление. Его небрежно тащили, потому что паренёк почти не мог шевелиться из-за оковавшего его страха. В точности, как и Эрика во время его первого наказания.