Все фениксы превращаются в пепел

Сотня складок прорезали лоб мужчины. Глаза на миг потухли, больше не светясь золотым цветом надежды.

— Я продолжаю чувствовать в тебе необъяснимую силу, не принадлежащую тебе. Вернее, остатки… Именно их я чувствовал в видении!

— О чём ты говоришь? — Эрик стиснул зубы. Неужели Жрец не понимал, что ему надо торопиться?

— Когда-нибудь ты поймёшь, мальчик мой, что все Фениксы превращаются в пепел, какими бы великими они ни вошли в историю. Однако, чья-то смерть превращает слабого человечка в истинного лидера… и следующего Отца Кали.

Вечеринка продолжалась. Её отголоски слышались за пределами стен, создавая иллюзию живности. Если бы Эрик лично не лицезрел построенный ад, никогда бы не поверил в злобу Академии.

Юноша влетел в окно, уже на ходу срывая с себя униформу. Крылья прорезали ткань на спине, из-за чего она больше никуда не годилась. Хотя без неё вполне можно прожить один несчастный день. Сегодня посвящение — день, когда можно полностью проходить в парадной, и тебя ни в чём не заподозрят. Однако Нейт подмечала абсолютно любые мелкие детали. Ей не составит труда сопоставить каждый его промах и сложить цельную картину предательства лучшего друга.

Переодевшись обратно в парадную форму, Эрик уселся на кровати, потрепав спящего Аластора по волосам. Что бы ни говорил Жрец, он не собирался становиться злом. По крайней мере, пока он опекал младшего брата. В интересах юноши была только его защита. «Если ты уйдёшь от нас, никто не станет осуждать тебя, потому что все Фениксы только и думали об этом», — таковы последние слова того мужчины. Может, Жрец расскажет Анджеле о его выборе? Может, его мать найдёт себе выгоду в том, что её сын стал Императором? Она не упустит такой возможности, никогда…

Двенадцать лет ради того, чтобы всё бросить! Горькая обида царапала душу. С таким успехом он мог избежать ночных вылазок, живя, как обычный курсант. Всё ради чего? Ради того, чтобы передать Аластора в руки тех, кто постоянно кочует? Он не заслужил такой жизни!

— Эрик?

Нейт дикой кошкой вошла в комнату — элегантно, осторожно. Почти неслышно. Она опёрлась спиной о стену, скрестив руки на груди.

— Ты мог бы просто сказать, я бы поняла, — сочувственно прошептала она.

— Сказать о чём?

«Что? Нейт догадалась? Так скоро?..»

— Я знаю тебя очень хорошо, Эрик. А особенно знаю, что ты не будешь выпивать, а потом сразу идти к Аластору. Ты же сам кричал на Демьяна, когда он так поступал…

Юноша удивлённо поднял бровь, будто действительно поражён. Хотя в глубине души он понимал, что Нейт сразу сведёт концы с концами. Она будущая Императрица — значит, точно не дура. Вот только выбрал её отец уж точно дурака.

— Ты бы сразу сказал, что хочешь побыть наедине с собой. Я бы поняла. Я знаю, что для тебя всё очень сложно…

«Так она думает, что я убежал потому, что хотел запереться здесь?» — чуть не засмеялся Эрик. Какой же анекдот… Поверить в какой-нибудь абсурд намного легче, чем принять предательство лучшего друга — так когда-то сказал он себе.

— Я принял решение, — холодно сказал Эрик. Сказал, как Эклипс. — Нейт, я готов стать будущим Императором, дабы истребить с корнем всех мятежников, которые мешают процветанию нашей Империи.

====== Глава IV. В цепях тьмы. ======

Едва рассветное солнце сверкнуло на потресканной глади окна, Эрик уже стоял, облачённый полностью в парадную форму Академии, которую надевали только на праздники. А таких ярких и запоминающихся дней выпадало не так уж и много. Последним штрихом для завершения наряда являлся легендарный клеймор, скованный из таинственного железа, которое безжалостно могло убить трёх людей одним взмахом. Каждый курсант брызгал слюной от сладостных грёз о получении такого оружия, выдающегося лишь один раз в жизни — в выпуск из Академии. Им обладали только Эклипсы, нигде больше хозяинов столь роскошного клеймора не сыщешь. Йаэсам— так называли Фениксы оружие, пока Фотьянский не превратился в мёртвый язык. После революции Сосуды называли его просто — клеймор.

Нейт недовольно ворчала себе под нос, постоянно поправляя падающие пряди волос за ухо. По её мнению, они портили картину величественной воительницы, какой она вечно себя представляла. Эрик же мысленно воображал, как же красива будет девушка, когда она получит свой клеймор. Серебряная рукоять точно подчеркнёт её элегантность, её бесконечную красоту.

— Всем будем плевать на твою прядь, — выпалил Эрик, услышав урчание в животе. — Если не поторопимся, мы опоздаем на завтрак.

— Думаешь только о еде? — Нейт сжала губы в тонкую линию — чуть ли не единственный признак, показывающий её гнев. — Это не просто день! Это выпуск! Мой отец подмечает каждую мелочь! Любая мелкая деталь сводит его с ума!

«Я даже знаю, в кого ты пошла мелочностью», — хотел сказать Эрик, но в итоге закусил язык. Был бы здесь Демьян, он точно бы сказал это с характерной ему желчью…

Аластор болтал ногами, сидя на кровати. Его вечно заинтересованный взгляд метался то на Эрика, то на Нейт, а рот открылся в немом изумлении. Ему редко доводилось видеть такие красивые одежды, лишь чёрную униформу курсанта.

— Почему у меня нет этого? — жаловался мальчик в который раз. — Хочу! Хочу!

— Когда ты станешь курсантом, у тебя будет своя парадная одежда, — холодно улыбнулась Нейт. — Я уверена, ты будешь выглядеть в ней красивее нас.

— Я хочу сейчас!

Аластор не кричал. В таком раннем возрасте слово «нет» он выучил самым первым. Однако иногда в нём просыпалась жажда что-то получить. Когда желаемая вещь не попадала ему в руки, он забывал о ней, быстро переключаясь на что-то другое, более доступное.

Сейчас выпало самое удачное время попросить Нейт кое о чём…

— Аластор так долго терпел этот ад вместе с нами, — как бы между прочим начал Эрик, — но терпел его в период детства. Тебе не кажется это… жестоким? — Нейт на миг застыла, внимательно прислушиваясь. — Ни один нормальный взрослый не выдержит то, что выдержал он. Академия для него — самое ужасное место, за стенами которой он буквально ничего не видел!

— Но он хочет обучаться боевому искусству, — покачала головой девушка, наконец забывая про надоедливую прядь, вновь упавшую на лицо. — Не так ли, Аластор?

— Да! Да! — живо закивал головой мальчик.

Эрик с трудом подавил тяжёлый вздох. Как попытаться объяснить человеку, для которого радость заключается только в сражении, что не всё так просто?..

— Этот человек единственное, что есть у меня. Мы с тобой не понаслышке знаем, чему учат тут — быть Эклипсами. Холодными, суровыми. Но Аластор… его чувства, его любопытство — это всё его оружие! Нельзя заставить человека отказаться от человечности, если он не хочет! Вспомни, к чему это привело Демьяна!

Нейт опустила глаза, когда услышала имя погибшего друга. Изредка Эрик представлял, какой бы стала девушка, не будь в её жизни Академии. Наверное, она бы звонко смеялась, умела плакать, а ещё постоянно выражала бы свои чувства через многословный взгляд. Но точно бы никогда не стала пустым льдом.

— Послушай, нельзя заставить человека стать тем, кем велят! — Пользуясь тем, что Нейт начала немного раскалываться, Эрик сделал свой голос решительнее. — Это сломает его разум!

— Но как же мы? Мы же не сломаны.

«Нас сломали ещё на первых курсах, чтобы потом в последующих влить в наш мозг пустую идеологию», — если Эрик скажет это вслух, Нейт никогда не поймёт. Возможно, она бы и не поняла его, будь она той шестилетней пугливой девочкой, на чьи плечи ввалилась тяжкая ноша стать будущей императрицей. Возможно, Эрик бы сам это не понял, пока не увидел Анджелу на пятом курсе, которая показала, что Фениксы — такие же живые люди, как и Сосуды. В тот день юноша был сломлен, он кидался и огрызался, а Учителя его ловили, отводили Танцующей Гиене, где его публично унижали. Спустя только долгий и мучительный месяц Эрик смирился. В его неокрепшем разуме, где всё чётко делилось на чёрное и белое, появился серый цвет — смешение двух сторон. Сначала ему казалось это диким, но он принял истину. «Мне понадобился месяц, чтобы моё сознание перестало воспринимать Фениксов как врагов народа, когда мне в лицо кинули все доказательства! Месяц мук, терзаний, унижений, прежде чем освободить свой разум от яда Академии. Как от него избавятся те, кто впустил этот яд в своё сердце и верит ему, как в единственную правду?