Осколками снов

Викки опускает голову, комкает в ладонях подол платья и отрицательно мотает головой. Санни переглядывается с Эриком и склоняет голову набок, а Чарльз понимающе усмехается.

- Потому что солнце большое и освещает все на свете, а лучик — это просто, – Викки сбивается и поджимает губы, неохотно продолжая, – лучик.

- Но ведь солнце где-то там, далеко, огромное и обжигающе горячее, – Санни неопределенно машет рукой в воздухе и подается ближе, – и чтобы обогреть кого-то на Земле, оно посылает маленькие теплые лучики. Иначе, если оно будет греть само, нам станет очень-очень жарко.

Санни обмахивается ладонью и высовывает язык, и Викки заливается смехом. Эрик отрывает от нее задумчивый взгляд, допивает кофе одним глотком и засовывает в чашку салфетку.

- А еще, если сконцентрировать рассеянный свет маленького солнечного лучика в одной точке, – он ведет ладонью, и между его пальцев оказывается зажат чей-то монокль в тонкой металлической оправе, – можно получить большой огонь.

Эрик ловит моноклем солнечный зайчик, направляет его в чашку, и салфетка тут же вспыхивает. Викки следит за его действиями завороженно, восторженно охает, когда пламя поднимается и опадает, и дышит в такт. Эрик отпускает монокль, и он, должно быть, возвращается к хозяину, накрывает чашку ладонью и улыбается, точно заправский фокусник. Викки недовольно бурчит, сдвигает его руку и хихикает, когда видит в чашке только обгоревшую салфетку.

- Ладно! – Викки воздевает палец к небу и оказывается на коленях у Санни. – Так и быть, мам. Ты оставайся солнышком, а я буду твоим лучиком.

Санни усмехается, растягивает губы в улыбке, усаживает Викки так, чтобы им обеим было удобно, убирает с ее лица непослушные кудри и оставляет на щеке влажный поцелуй. Викки взвизгивает и хохочет, утыкается носом Санни в шею и сопит чересчур довольно. Санни треплет ее по волосам, переглядывается с беззвучно хохочущим Эриком и подмигивает улыбающемуся умиленно Чарльзу.

- Смотри, лучик, – она шепчет Викки на ухо и слышит в ответ громкое сопение, – Питер сейчас доест твой тортик.

Викки подскакивает на месте, смотрит на Питера грозно и хлопает ладонями по столу. Питер покаянно вскидывает руки, и тарелка с пирожным с дуновением ветра оказывается перед Викки. Та грозит ему кулаком, забирает вилку у Эрика и аккуратно делит пирожное на несколько частей.

- Ich liebe dich (я тебя люблю), мам, – Викки оборачивается и протягивает Санни наколотый на вилку кусочек, – вот, держи.

- Merci, mon amour (спасибо, любовь моя), – Санни берет угощение, обхватывает Викки за пояс и наблюдает, как она по кусочку раздает собственное пирожное каждому присутствующему, – мой маленький добрый полиглот.

Она оставляет на щеке дочери еще один поцелуй, укладывает подбородок на ее макушку и наслаждается зрелищем тихо жующих мужчин. Теплый ветерок треплет волосы, солнце постепенно клонится к закату, и последние теплые лучики оставляют на коже горячие ласковые поцелуи. Викки доедает пирожное, поворачивается к Санни, и в ее глазах отражается самое яркое, красно-оранжевое огромное солнце, расплескивающееся миллиардами мерцающих бриллиантов.

Комментарий к Лучик Уф, ну вот так. Это последняя глава основной части, но! будут еще экстры. Когда и сколько – понятия не имею. Изначально я задумывала две, сейчас у меня в планах уже пять, так что не спешите удалять работу из сборников и забывать меня, я все еще здесь)))

Вот здесь что-то вроде продолжения, спин-офф про Викки, если вам интересно: https://ficbook.net/readfic/8501018

====== Экстра. Исповедь ======

Санни не помнила большую часть своего детства. Не помнила безразличную мать, вечно пропадающего в командировках отца и кривящегося в ее сторону старшего брата. В ее памяти сохранились лишь образы участливого, выслушивающего каждую ее историю отца, милой, заботливой до сведенных в отвращении скул мамы и вечно занятого брата, одаривающего малышку редким вниманием.

Чарльз скрупулезно выстраивал в разуме сестры стены, подменял воспоминания и, глядя в ее пронзительные глаза, стирал безвозвратно целые годы. Он брал ее за руку, вел в построенный отчимом подвал-бомбоубежище и запирал ее там наедине с самой собой. Пожалуй, только Рейвен могла заметить пропажу, и она же наседала на Чарльза с приказами выпустить малышку. Что ж, в этой семье лишь Рейвен была действительно хорошим человеком.

Чарльзу было одиннадцать, когда родилась Санни, и все и без того скудное внимание матери и отчима перешло к ней. С ним осталась разве что Рейвен, но Рейвен не была его матерью и не могла заменить родительскую ласку. Чарльз не знал, завидовал ли он Санни (хотя конечно завидовал), он старательно доказывал себе, что так даже лучше, что ему, способному залезть в чью угодно голову, не место рядом с нормальными людьми. Чарльз искренне верил, что он лучше и матери, и отчима, и этого маленького, сопливого и вечно орущего ребенка. Чарльзу было одиннадцать, и он полагал, что на свете нет никого лучше него самого.

Когда маленькое голубоглазое чудо схватило двенадцатилетнего Чарльза за штанину и улыбнулось так широко, что, казалось, уголки губ вот-вот достанут до ушей, Чарльз только и смог что вырваться и сбежать. Санни, его маленькая годовалая сестра смотрела так, будто видела его насквозь. Словно от нее невозможно было укрыться ни в прошлом, ни в будущем; доверчивые искорки в ее глазах прошивали насквозь и оставляли чувство пробитой в скафандре дыры, сквозь которую стремительно вытекает живительный кислород. Чарльз долго не мог отдышаться, стоял, подпирая спиной дверь собственной комнаты, и пытался понять, отчего детский взгляд его сестры кажется таким отвратительно знакомым.

Трехлетнее чудовище ходило за Чарльзом по пятам, и не было в доме места, где он мог бы от нее спрятаться. Чарльз прислушивался к каждому звуку, оглядывался, прежде чем выйти из комнаты, и посылал Рейвен «на разведку». Даркхолм смеялась и закатывала глаза, но ее права в этом доме были слишком эфемерными, чтобы она могла отказать.

- Ча-а-али! – вынырнувшая из-за угла Санни подняла на него пронзительные, мерцающие в тусклом вечернем свете глаза и заложила ручки за спину. – А хочешь, я тебе кое-что расскажу?

Она прекрасно выговаривала буквы, но отчего-то намеренно коверкала его имя. Чарльз смерил девочку подозрительным взглядом, сделал несколько шагов назад и спрятал руки в карманы. Санни шагнула следом, склонила голову набок и повторила:

- Хочешь?

Чарльз дернулся, отступил еще на шаг, но Санни снова приблизилась, растянула губы в улыбке, встряхнула ладонями перед собой и принялась загибать пальцы:

- Этот дом будет школой, большой-большой, и здесь больше не будет так тихо. Ты будешь профессором, только почему-то будешь постоянно сидеть в кресле, и все будут тебя любить, даже я. Особенно я, – Санни склонила голову в другую сторону, сверкнула глазами, поправляясь, и сжала ладонь в кулак, – а еще у тебя будет лучший друг, который одновременно враг, и вы вместе будете рушить и создавать мир. Здорово, правда?

Она подняла на него пронзительные, словно видящие насквозь глаза, хихикнула, слегка подпрыгнув, и уставилась выжидающе. Чарльз замер, но больше Санни не произнесла ни слова, только смотрела, почти не мигая, отчего у него внутри все сворачивалось в комок. Чарльз сделал глубокий вдох, присел перед сестрой на корточки и постарался сделать участливый вид.

- Санни, – Чарльзу вдруг показалось, что он впервые произнес это имя вслух, – с чего ты все это взяла? Кто-то сказал тебе?

Честно говоря, Чарльз мог бы просто прочитать ее мысли, но отчего-то лезть в голову этой девочки со странными глазами казалось чем-то даже не ужасным – попросту невозможным. Взгляд Санни на мгновение сделался обиженным, она замотала головой, отчего собранные в хвостики волосы скрыли выражение ее лица.

- Нет, Чали, – заявила она, взмахивая сцепленным в замок ладонями перед самым его носом, – никто мне не говорил, я просто знаю. Еще знаю, что когда-то здесь жили люди в красивых костюмах как на фотографиях, а еще в моей комнате красивая тетя стала белой и страшной, а потом ее куда-то забрали. Еще в маму и папу врежется большая машина, и мы с тобой будем…