Страница 3 из 14
Глава вторая
В СВОБОДНОЕ ОТ УЧЕБЫ ВРЕМЯ
Зеленоглазого паренька в пинкертоновском твиде звали Денис Петровский. Ночь, которую Сергей провел в подвалах Управления, для Дениса тоже не сложилась: ему до трех утра пришлось торчать в гостинице у Отты, слушать ее бредни и пить ее любимое баночное пиво, в котором не было ничего, кроме газа и градусов. - У тебя есть шов от аппендицита? - она говорила на довольно приличном русском, которому ее научили на частном филологическом факультете в Копенгагене, но с чудовищным акцентом. Впрочем, английский у нее был еще хуже. - Нет, - отвечал Денис, хотя на самом деле аппендицит ему вырезали в восьмом классе. - Врешь, ты просто боишься, что я захочу проверить. Ты просто зажался, Дени, вот что я тебе скажу. - Тебе лучше будет лечь, Отта. Ты плохо выглядишь. Последнюю фразу для важности он произнес по-английски. Спасибо маме за спецшколу и частных репетиторов. Теперь у Ирины Семеновны он ходит в лучших учениках, а впереди еще целых два года интенсивного университетского курса. Если вдобавок тренироваться в разговорной речи с носителями языка, то можно здорово навостриться... Только можно ли считать Отту "носителем" английского? Наверное, он вопросительно посмотрел на датчанку, и она истолковала вопрос в соответствии с направленностью настроения. - Я здоровая и свободная женщина, но я не хочу ложиться с кем попало... Покажи шовчик, слышишь? Отта, конечно, шутила. К тому же она была толстой, и на ее блестящем носу болтались огромные очки в роговой оправе. Она была чистокровной датчанкой и была пьяна, как бывают пьяны только чистокровные датчане. Отта Хамаргюсон нарезалась со своим дружком Карлом, который приехал в Тиходонск снимать фильм о детской балетной школе. К десяти вечера Карл немного протрезвел и уехал на встречу с российским продюсером, а Дениса попросил присмотреть за подругой - мало ли там чего. С той поры он не появлялся. - Ладно, Дени, - говорила Отта, - так и быть. Ты зажался, да. Но зато у меня есть шовчик, и я покажу его тебе, чего бы это мне ни стоило. Мой доктор говорил: "Очень жаль, фру Хамаргюсон, что теперь вы не сможете выступать в шоу, ведь это приносит очень немалый доход". И точно. Вот, например, Ванесса, с которой я вместе училась в колледже, - она каждую субботу танцует в "Хаузер" и приносит домой две тысячи крон, а еще ее кормят там, как корову... Денис знал: если Карл вернется и увидит, что его подруга демонстрирует тут стриптиз, - он просто убьет ее. И правильно сделает. - Давай лучше потанцуем, - сказал Денис. - Что-нибудь старомодное. - Ты серьезно, Дени? - брови Отты поползли вверх. Эта толстушка обожала танцевать - даже больше, чем пить свое отвратное баночное пиво. - Совершенно серьезно, - кивнул Денис. - Только я хочу, чтобы ты переоделась. Твое сиреневое платье тебе идет куда лучше, чем эти джинсы. - Ой, - она капризно надула губы. - Не хочу. - Иди, не спорь. - А ты не убежишь? - Делать мне нечего? - Как-как? - не поняла она. - Не убегу. - Ладно, тогда одну минуту... Отта взяла из шкафа свое сиреневое платье и вышла в ванную. Звякнула защелка. Зашумел душ. Денис не стал терять время даром и сразу прошел к письменному столу. С той самой минуты, как Карл смылся, его не покидала надежда, что Отта вот-вот отключится и уснет, - но толстуха, как ни странно, держалась. Теперь надеяться времени не было. Надо действовать. Он один за другим выдвигал ящики стола, торопливо изучая их содержимое. Обыскал одежду в шкафу. Затем принялся за чемоданы. Денис Петровский ощупывал пласты белья, как опытный гинеколог, который с закрытыми глазами может определить трехнедельную беременность по форме и упругости матки. Но здесь не было ничего, если не считать коробочки изпод обувного крема с какой-то трухой - похоже, пылью марихуаны. Душ в ванной продолжал шуметь, Отта баском напевала "Желтую подводную лодку". Денис вздохнул с облегчением. Что ж, он и раньше почти не сомневался: эти выпивохидатчане - обычные законопослушные граждане, которые приехали сюда с единственной целью снять еще одну сентиментальную киношку о бедных, разнесчастных, но жутко талантливых русских. Конечно, Отта с Карлом могут с треском вылететь из страны за хранение наркотиков, но надо учитывать и то, что каждая пятая домохозяйка в Копенгагене выкуривает перед сном сигаретку с легкой травой и для них это настолько же привычно и традиционно, как подсолнечные семечки для наших тиходонских теток. - Я готова, - сказала Отта, появляясь на пороге ванной комнаты. Датчанка была без очков. Она натянула свое вечернее сиреневое платье с блестками, и Денис поразился, насколько она похожа на тюлениху, которая только что выползла из воды и вся сверкает серебристыми холодными каплями. - Здорово, - сказал Денис. - Тебе очень идет. - Хватит заливать, Дени. Я и так прекрасно знаю, что похожа на беременную самку тюленя, - сказала Отта и нетвердым шагом направилась к магнитофону. - Морриконе хочешь? - Ставь. Заиграла мелодия из фильма "Профессионал". Денис почувствовал под рукой мелкие чешуйки блесток и мощь неохватного тела Отты. А еще - острый каблук на носке своей туфли. Танцевать Отта не умела. В начале четвертого вернулся Карл - ни слова не говоря, не разуваясь и не раздеваясь, завалился на кровать и захрапел. - Свинья, - сказала Отта. - Какой отвратный мужик. Но я его еще заставлю расшевелиться, вот увидишь. Смотреть Денис не стал. Он предложил выпить по последней, после чего Отта наконец отключилась, и ему удалось уложить ее рядом с Карлом. Затем он прошел в туалет, помочился, снял крышку смывного бачка и заглянул внутрь, пошарил пальцами под ним и под трубами. Потом зашел в ванную, вымыл руки, проверил укромные места под раковиной и ванной, преодолевая брезгливость, осмотрел небрежно брошенные на пол трусы и лифчик. Они напоминали паруса средней яхты. "Зоофилия, некрофилия, педофилия, геронтофилия... - неожиданно вспомнил он. - Интересно, есть болезненная тяга к женщинам гигантских размеров? Какая-нибудь макрофилия?" Среди многочисленных половых извращений такая форма ему не попадалась. Надо будет спросить у Франка... Джинсы и желтая майка с абстрактным рисунком на груди криво висели на торчащем из кафеля блестящем крючке. Он тщательно проверил и их. Пусто. Теоретически Отта могла спрятать контейнер в естественные отверстия тела, но практически это исключено, ибо за вечер она неоднократно предлагала ему исследовать возможные тайники. Еще раз вымыв руки, Денис вышел из ванной, стоя посередине номера, внимательно осмотрелся по сторонам, выключил магнитофон, погасил свет и осторожно защелкнул за собой дверь. Изрядно наштукатуренная этажная услужливо выскочила из-за стола, вызвала лифт. - Уже уходите? - любезная улыбка мало соответствовала обычно пренебрежительному выражению увядающего лица. Она не знала, кто такой Денис, но несомненно догадывалась. Потому что неоднократно проходила инструктажи на тему "Взаимоотношения советских граждан с туристами, прибывающими из-за рубежа" и понимает: обычный парень с улицы вряд ли смог бы беспрепятственно тусоваться с капиталистами несколько вечеров подряд. К тому же наверняка она и сама работает на Контору: если не на постоянной основе, то оказывает разовые услуги. - Ухожу, - сказал Денис и чуть не добавил: "коллега". Было бы забавно: сказать - и заглянуть в продувную физиономию. Сто процентов, что на ней отразится полное понимание. Но это нарушение конспирации. Одно дело догадываться, а совсем другое - получать подтверждение своим догадкам. Именно так учил Мамонт. - На улице поосторожнее... Столько шпаны развелось, спасу нет! Пьяные, обкуренные, чего угодно утворить могут... Чтобы подтвердить догадки дежурной по этажу, ему следовало с каменным лицом молча войти в лифт. Но Денис поступил как обычный парень с улицы: признательно улыбнулся и сунул рубль в оттопыренный карман халата. - Знаю, спасибо. Она оторопело замолчала. Сквозь толстый слой макияжа пробивалась напряженная работа мысли. Может, напрасно она стелется перед этим вахлаком? Наорать на него, пригрозить милицией - червонцем бы откупился как миленький... Двери лифта закрылись. Денис усмехнулся - ему нравилось изучать людей. А червонец он бы не дал этой мымре ни при каких обстоятельствах: в кармане оставался всего тридцатник - это на две недели жизни. Негусто. Правда, Мамонт обещал кое-что подбросить... На улице темно, фонари не горели, лишь неоновая пропись "Кавказ" разбавляла мрак у подъезда жидким синеватым молоком. Денис достал трубку, но передумал и сунул ее в карман. Все равно никто не видит. Курение не доставляло ему удовольствия, трубка - элемент имиджа, не больше. Маня зеленым огоньком, прошелестело мимо такси. Троллейбусы уже не ходили. Или еще не ходили - смотря к чему привязываться: к вчерашнему вечеру или сегодняшнему утру. Хорошо, что до дома всего шесть кварталов пятнадцать минут хода. ...Мать не спала. Она сидела на кухне за столом, перебирала рис и слушала радио. На звук хлопнувшей двери даже не обернулась - специально. - Начало четвертого, ма, - сказал Денис. - А ну-ка баиньки. Он включил бра в прихожей и разулся. В квартире пахло сигаретным дымом. - Слышишь, мам? По радио передавали "Люксембургский сад". Ночной ди-джей подпевал Дассену фальшивым уставшим голосом. - Здесь сказали, что когда он заработал свой первый миллион, то бросил жену и сошелся с какой-то молодой шлюшкой. Это правда? - спросила мать. - Кто - он? - Дассен. - Не знаю. Давай спать, ма. Я ведь просил: не надо меня стеречь. Я большой, у меня через три года первые залысины появятся. - ...Все наперебой твердили ему, что он должен отдохнуть хотя бы раз в жизни. Тогда Дассен сел в самолет и полетел куда-то на острова. Как только самолет набрал высоту, он уснул - и больше не проснулся. Остановилось сердце. А мать его сидела в соседнем кресле, даже журнал не решалась раскрыть, все разбудить боялась. Представляешь? - Хорошо, ма. Слава Богу, я не работаю на эстраде, правда? И наркотики не ем. - Зато я их буду есть. Очень скоро. Для меня каждая такая ночь... Будто в забой спускаешься. Одно дело, когда человек умирает во сне, рядом с тобой, другое - когда сутки мечешься, разыскивая его, а потом идешь в морг на опознание. - Надо было просто лечь и уснуть. Мать будто не расслышала. Затарахтел холодильник, приемник стал работать с помехами. - Тебе было два года, когда мы с отцом впервые увидели его по телевизору. Это было на Новый год, в ночной передаче. Ты не спал до четырех часов... да, точно, тогда тоже было четыре часа, ты капризничал, а отец просто из себя выходил - он всегда легко заводился, когда выпьет. Кто-то из гостей сказал тогда, что Дассен похож на Сережу Зубровича, инженера-энергетика из нашего отдела, который продал свою трехкомнатную квартиру в доме напротив "Интуриста", в самом центре. А потом спился. Никто тогда, двадцать лет назад, и предположить не мог, что все получится именно так, как оно получится. И с отцом, и с этим... Дассеном. И с тобой. - Со мной еще ничего не случилось, ма, - сказал Денис. Он взял полотенце и направился в душ. Мать выключила приемник, резко поднялась. На ней был старый лиловый халат, такая стеганая ромбиками хламида, писк совковой моды конца семидесятых. Денис терпеть не мог этот халат, мать казалась в нем раза в два старше, почти старухой. - Ты очень жесток со мной, - сказала она. Губы ее затряслись. Лирическая увертюра закончилась. - Неправда, - сказал Денис. - Извини, я в самом деле старался прийти как можно раньше, но так получилось. - Где ты шлялся? - Гулял. С девушками. - С проститутками, - уточнила мать. - Только не надо, ма. - Но и на это не похоже. Ты бы приходил в помаде, духах. И расслабленным, умиротворенным. А ты всегда напряжен и задумчив. Где ты бываешь? Скажи мне наконец правду! Денис закрылся в ванной, повесил полотенце на вешалку, погромче включил воду и закрыл сток. Он знал, что мать стережет его за дверью, она еще только начала расходиться.