Уран

Среди обычных зэков, контингента «Д», есть политические по 58-й статье, много осужденных за хозяйственные преступления. Военных тоже не обошли сума и тюрьма. Бывший майор Антонов сидит за халатность, подполковник Штыбин тоже проштрафился по служебной линии. Его солдаты подрались с мадьярами на венгерской границе, порезали друг друга, вышло политическое дело. Гинеколог Чердниченко загремел за подпольные аборты, много интересного знает об устройстве женского организма. Особым уважением в лагере пользуется стоматолог Песоцкий. Рвет зубы, вставляет железные прямо в инструменталке. Напильником выпилит зуб, руки вымоет керосином и – раскрывай зевало.

Контингент «Д», рабочие спецстроя – привилегированный класс в системе большого ГУЛАГа. За выработку 151 % от плана заключенным списывается день за три. Пользуется начальство тем, что лагерный народ тоскует по воле, как лебедь по своей лебедушке. Вкалывают по десять часов, рвут жилы мужики, приближая обещанный в газетах коммунизм.

У блатных, понятно, свой закон – «чистовым» работать не положено, «западло». На положенцев записывают свою норму черти и простые работяги, такой порядок давно заведен и никем не оспаривается. Мелкой сошке и жиганам вроде Лёнечки, которым работать не по масти, а настоящий уркаганский авторитет по возрасту не положен, приходится крутиться.

Впрочем, Лёнечке и в этом до последней поры везло. То Порфирий велит бригадиру послать молодого на кухню, потаскать котлы с баландой. То знакомая нарядчица на радость поварихам возьмет веселого, ладного парня на прием и засолку рыбы. То обставит Май в картишки «бабая», новоприбывшего татарина, и тот пару месяцев на кладке кирпича вырабатывает двойную норму – за себя и за воренка. Лёне только дойти с бригадой до объекта, а там – поднимется на этаж да покуривает в стороне или дремлет на телогрейках. То вдруг взял его под свое покровительство начальник подсобного строительства молодой инженер Воронцов.

Из какой корысти – пусть другие думают, а Лёнечка пользуется. Как в той поговорке – жуй пирожок, а в нутро не заглядывай.

Одна беда, перед самыми новогодними праздниками дернул черт за язык – Лёнечка зачем-то обидно подколол бывалого каторжанина Хрыча, близкого кореша Порфирия Иваныча. Ляпнул не по масти и на следующий день получил наряд на разгрузку товарных вагонов.

Железнодорожную ветку от станции Вайвара на Хутор-7 протянули в декабре, пустили дрезину через подкомандировки. И сразу пошли с западной стороны составы с рудой для «красильной фабрики». Чего там красили, Лёнечка не знал, но, увидав покрытые мохнатым инеем вагоны, расстроился не на шутку: впервые за время отсидки ему пришлось взять в руки кайло.

Если бы Маевский каким-то образом побывал на планерке у директора Гакова, то понял бы, что «красильной фабрикой» Комбинат называется для конспирации, чтобы запутать шпионов, внедренных в делопроизводство агентов и прочих врагов. На самом же деле на Комбинате № 7 еще в 1946 году запущен технологический процесс добычи редкоземельных металлов, в первую очередь урана для спешного перевооружения армии.

Поначалу планировалось добывать необходимый продукт из местного сырья, но здешние сланцы оказались бедны ураном – всего 0,38 грамма на тонну породы. Поэтому на Комбинат стали завозить сырье из шахт Чехословакии и ГДР. По дороге, как требовала технология, урановую руду поливали водой. К прибытию на место куски породы смерзались в ледяной монолит.

Запальщики из вольных лезли на отвалы, бурили в руде отверстия для динамитных шашек и взрывали прямо в вагонах. После этого зэки ломали породу кайлом и лопатами перебрасывали в тачки. Тачки катили на сепаратор, где шла сортировка.

В первые дни на общих работах Лёнечка еще балагурил. Забравшись на горку вагона, оглядывал окрестности. Завидев стайку работниц, идущих вдоль дороги к цехам, скидывал бушлат, играл мышцами под лучами жидкого февральского солнышка. Игнорировал окрики надзирателей, тычки в спину винтовкой. Но работать его все же заставили. И после двух недель тяжелого, однообразного махания лопатой под мокрым снегом, в стужу и в метель, он перестал смотреть по сторонам. Отупел, замордовался.

Вечером, падая на свою вагонку, чувствовал, как гудят натруженные руки и ноги, как сквозь жилы горячими толчками проходит кровь. Уже не мечталось о бабах, о сладкой вольной жизни. Но главное – Лёнечка видел, как стремительно теряет авторитет. Выходило так, что обиженный каторжанин Хрыч опустил Мая сразу на несколько ступенек вниз по воровской табели о рангах. А в лагере закон: отшатнись на ступеньку – будешь катиться до самого дна, до потери человеческого облика. Это Лёнечка видел на многих примерах.

В бараке стоял обычный галдеж. В блатном углу арестанты резались в карты, обкладывали друг друга замысловатыми ругательствами. Узбеки бубнили молитву, бывший профессор помогал бывшему студенту решать задачку из растрепанного учебника – дались им эти «интригалы»? А Лёнечка, закинув усталые руки за голову, отвернувшись к стене, лежал и думал, как бы соскочить с общих работ. А задача это непростая. Уже приходил Воронцов, требовал перевести Маевского в свою бригаду. Нарядчик отказал – бери распоряжение от начальника по режиму. А как его получишь, это распоряжение?

Конечно, есть еще такие, которые пишут жалобы – кто прямо Сталину, кто Молотову, кто Кагановичу. Смешно. Всё одно что святым угодникам молиться. Зря теряют время.

Идти покланяться Порфирию Иванычу? Не любят воры раскаяния, хоть бы и между собой. Да и завистников-шептунов нажил Май за срок немало. Крутятся вокруг смотрящего, дуют в уши. Оно бы, может, лично и простил его Порфирий, снова принял в свой круг, да надо соблюсти авторитет, наказать молодого за унижение старшего. А вот прочие каторжане, особенно злой и прыткий Камча, из одной ревности могут устроить такую каверзу, после которой быть Лёнечке под шконкой, а то и лежать с гвоздем в ухе. Так пару месяцев назад нашли под утро рязанского бугая, который, «ломом подпоясанный», попер против всесильного законника.

Жалел себя Лёнечка – подбили ему жилы, накинули петлю. Эх, будь ты жив, дедушка Ленин, подсказал бы верный путь!

С верхних нар слышался гундосый голос шнифера Клеща. Тот хвастался, как симулировал кишечную болезнь и две недели провел на больничке у доктора Циммермана, с усиленным питанием и в полном покое.

«Циммерман!» – осенило вдруг Лёнечку. Вот кто поможет честному арестанту! Как же раньше он не вспомнил доктора!

Еще по прибытии в лагерь, на вторичном медосмотре, Циммерман отметил Лёнечку, велел подобрать со склада обмундирование вместо ветхой его одежки. И после выручал – вызывал на хозработы в госпиталь.

Вспомнил Лёнечка очки, кустистые брови, рыжеватые пряди доктора из-под белой врачебной шапочки. Сердце вдруг согрелось, заплясало внутри. Завтра скажется больным, пойдет к лекпому, выпросит направление в больничку. А там Циммерману обрисует всё как есть, попросится на подсобные, хотя бы на пару недель.

Лёнечка поднялся и, проходя по бараку, сверкнул в сторону блатных веселым глазом. Взгляд его поймал Порфирий. И по этой короткой, в полсекунды переглядке, Лёнечка понял, что если не затухнет, не покорится судьбе, а совершит в меру дерзкий и достойный положенца поступок, то будет прощен и снова принят в их круг.

Тася

Прачечная досталась комбинату от немецкого госпиталя. Полуподвал хорошо приспособлен для работы. В нише две машины: барабанная для стирки и центрифуга для отжима. Цинковый желоб под кранами для полоскания белья. Посередке – чугунная дровяная печь, два чана. В них Тася сперва замачивает в хлорном растворе, после вываривает серые от грязи и пота бязевые простыни, казенные рубахи и кальсоны.

После выхода Приказа 1949 года «О мероприятиях по улучшению физического состояния и трудового использования заключенных, содержащихся в ИТЛ и ИТК МВД» по всем колониям прошло распоряжение за каждым зэка закрепить спальное место с комплектом постельных принадлежностей. Следовало также улучшить работу бань, прачечных, сушилок, парикмахерских и прочих санитарных учреждений.