Развилка

Тогда воздух был жарок и влажен, а дни текли патокой по привычному, скучному руслу, не интересному никому. Впервые рельсы сдвинулись там, на острове. Она сама сдвинула их. Почти сама.

Летучая мышь ежедневно приносила почту, высыпала сообщения на рабочий стол. По большей части – рассылки, редкие человеческие письма тонули в массе мнимостей: полезные приспособления, выгодные билеты, как провести выходные, мистер Х хочет с вами познакомиться, изобретения, экономящие место, силы и электроэнергию, – универсальная открывалка плотно закатанных банок, навесная полка под кухонный стол, крючок для вытаскивания тостов не обжигая пальцев. Одних форм для жарки яичницы в цивилизованном мире насчитывалось с десяток, хоть бы и численность людей на острове в разы уступала численности кур и других сельских животных. Наталья отписывалась от спама, но он успевал отложить личинки в других спам-ресурсах и вскоре проклевывался заново.

Письмо от Эльзы едва не затерялось в груде мусора.

«Эй, ты не окоченела там еще?»

Зима в южном полушарии ползла к концу. В общественных садах вставал лабиринт ароматов: чайные розы, пламенные, снежные, нежно розовые… Розы, не перестававшие цвести в самые холодные, до десяти по Цельсию, пятидесяти по Фаренгейту, месяцы, наконец устали. Шмели запоздало искали сокровища среди опадающих лепестков, пауки спали в свитых накануне сетях между кустами.

Местный художник выставил в парке копии знаменитых статуй: Давид, Родина-Мать, Свобода, Владимир Ильич едва достигали человеческого роста. Они вышагивали строем по гравию, уходили за розовую изгородь.

Выставка понравилась Наталье, она даже приобрела открытку и повесила на стену над компьютером.

Ильич ухмылялся ей в лицо, когда она придумывала ответ Эльзе.

«Да, Дедушка Мороз, совсем замерзаю. А у тебя что творится? Может, поговорим – давай, переходи на скайп».

Они были знакомы с Элкой столько лет, что она помнила у подруги дюжину причесок, полдюжины окрасок волос, некоторое (кто же считает?) количество возлюбленных и мужей, фамилий и имен. Последние Элка особенно любила менять: новым знакомым она представлялась то Эльзой, то Элоизой, то Эллой, то Аленой. Наталья не была уверена, как меняются имена – с цветом волос или новым возлюбленным. Или наоборот, новое имя открывает иную Элкину сущность и приманивает новую любовь. Сама Наталья была из тех, кто видит сны и помнит имена, и когда Элла переходила к следующему имени, случалось, напоминала ей о предыдущих.

Пискнул скайп – Эльза. Но не голосовой вызов – сообщение:

«Наталья, вопрос есть. Ты еще учишь детей русскому языку?»

На квадратный километр острова приходилось триста человек, из них русских – ноль целых ноль десятых и далее чуть процентов. Наталья снималась здесь в массовке рекламы, развозила пиццу по борделям, раздавала бесплатный шоколад, выгуливала собак. Борделей и собачьих питомников было больше, чем русских школ. Но и русские школы встречались.

Родители перевозят детей и своих родителей. Переселенцы, заслоняясь ладонью от солнца, вглядываются в пену над скалами. Бабушки везут в чемоданах подборки журнала «Огонек», тома сочинений Льва Толстого и Максима Горького, коллекцию мультфильмов про тунеядца волка и садиста зайца, про ушастую зверюшку и сквалыжного кота. Они должны посеять в детских мозгах семена родной, им привычной культуры. В знойном островном климате скромным семенам севера находится много конкурентов. Приходится разводить рассаду русского образования в доморощенных учебных классах, теплицах общественного обучения.

Пока родители заняты обустройством на новой родине, бабушки водят детей на занятия: русский язык, литература, история и география, песни и танцы. На все про все приходится три часа субботним утром. Преподают в общественных школах молодые девушки, сами недавно переехавшие на остров, или высохшие старухи, сеющие в головы учеников вялые споры подлинного русского слова, не испорченного годами большевизма. На переменах дети перестают притворяться и болтают между собой на привычном наречии – островной разновидности французского.

Наталья два года проработала в одной из местных школ. Занятий было всего ничего, катастрофически недостаточно, чтобы выучить родной язык и познакомиться с литературой. Подходящих учебников не было, все приходилось выдумывать самим. Учительницы растаскивали копии российских хрестоматий на листки, на веточки, чтобы собрать дом из щепок, замотать слова, этих черных сушеных насекомых, в кокон вязких объяснений, вложить нектар родной речи в раскрытые клювики. Учителя роптали, обращая гнев на метрополию, далекую, как божество, безучастное к их трудностям. Они покрывали учебники и хрестоматии пометом недовольства – дети не могут по ним заниматься, они не успевают все усвоить. Сушеные слова не прорастали в детских головах, падали на переменках на бетон школьной площадки. Бабушки подбирали их, надеясь скормить потомству после занятий, но не могли справиться с детьми, уже попробовавшими обильную пищу островной культуры. Слова родного языка засыхали и пропадали, как лепестки роз общественного сада.

«Да, занимаюсь, – кратко отстучала Наталья. – А что?»

Эльза дождалась ответа подруги.

«Мы грант выиграли, международный проект обучения русскому языку. Как раз по твоей специальности. Хочешь на нас поработать?»

«Внезапно! А что надо делать?»

«Для начала написать отчет о проделанной работе. Ты же представляешь, как учат русскому за границей?»

«Представляю».

«Вот и хорошо. Ты нужна нам. Приезжай, отчет надо срочно писать, дедлайн подкрался незаметно!»

«Эллочка, я ведь далеко. Самолетом больше десяти часов лететь. Дорогу оплатите?»

«Нет, дорогу нет. Но приедешь – дадим ставку, студентам лекции будешь читать. И с гранта оплата хорошая. Короче, в минусе не останешься».

«Но у меня тут школа, дети…»

«Много?»

«Да нет, честно говоря. Немного. Но в школе надо сказать, с библиотекой рассчитаться».

«Так быстрее рассчитывайся и прилетай. Скажи, что идешь на повышение. Валентина Степановна тебя ждет».

Наталья помнила Валентину Степановну, декана медийно-художественного факультета. Они встречались в прошлой жизни, в Москве, на филологической конференции. Наталья делала доклад о суффиксах в первой повести Чехова.

«Так ты сможешь в понедельник быть на рабочем месте?»

«Эльза! Я отвыкла уже так жить! Здесь встречи планируют за два месяца. По расписанию!»

«Так привыкай! Ждем!»

Эльза добавила к посту множество хвостиков, знаков эмоций, предсказанных в минувшие годы энтомологом-любителем.

Отпроситься из школы? На полгода, пока она вместе с Эльзой и ее группой подготовит учебник. Она привезет на остров настоящий учебник для детей эмигрантов, именно такой, какой им нужен! И разработки для учителей, с учетом особенностей местного преподавания, на весь школьный курс, с первого по десятый класс. Как нам не хватает цельной программы!

Но разве можно так быстро принимать решение?! Она ответила, не раздумывая.

«Передавай привет Валентине Степановне. Я прилечу».

«Молодец, Натуль. До понедельника! Пока!»

Эльза отключилась. А Наталья в остолбенении перечитала переписку.

Она в самом деле согласилась? Какое-то помутнение нашло. По одному слову, задрав штаны, перелететь половину земного шара.

Со стены над компьютером навстречу ей шествовала шеренга статуй, стирая расстояние между материками.

Она пообещала, она решилась, она летит в Москву.

В Москву!

Из книги

Потом выпустил от себя голубя, чтобы видеть, сошла ли вода с лица земли, но голубь не нашел места покоя для ног своих и возвратился к нему в ковчег, ибо вода была еще на поверхности всей земли; и он простер руку свою, и взял его, и принял к себе в ковчег.

И помедлил еще семь дней других и опять выпустил голубя из ковчега.

Голубь возвратился к нему в вечернее время, и вот, свежий масличный лист во рту у него, и Ной узнал, что вода сошла с земли.

Конец цитаты