Осада Монтобана

Итак, маршал де Брезе собрал четыреста человек из наёмных банд и отдал их под команду самого молодого и самого храброго из своих полковников, а тот в свою очередь взял себе в адъютанты двух офицеров своего собственного полка, на которых мог вполне полагаться. Эти четыре роты под начальством полковника овладели без боя Нивеллем вечером того дня, когда Морис и Валентина так ловко избавились от мессира Поликсена Бозона, маркиза де Рюскадора.

При одном свирепом виде этих разбойников, из которых некоторые освещали себе путь дымящимися факелами, городская милиция сознала себя побеждённою. Она сочла сопротивление бесполезным и благоразумно скрылась по большой части в погребах.

Вполне овладев маленьким городком, отъявленные злодеи, однако, вели себя со скромностью странствующих рыцарей. Они не подожгли ни одной лачуги, чтобы потешить себя фейерверком. Не раздалось ни одного крика несчастных жертв, ограбленных или безжалостно умерщвлённых в их собственных домах. Даже занятие города производилось в самом строгом порядке, отдельными отрядами, под бдительным надзором офицеров и по их указанию. Заняты были дома только самых богатых из жителей Нивелля.

Как скоро успех экспедиции был упрочен, командир отряда отправился к бургомистру и сказал ему следующее:

— Мэтр, французская армия нуждается в сукне, пиве, водке и муке. Вы дадите мне список богатых фабрикантов этого города с подробным означением состояния каждого. Соразмерно с ним я наложу на них контрибуцию товаром. Сверх того, чтобы придать моей военной контрибуции возможную справедливость, я должен получить от вас и список жителей, состояние которых равняется или превышает богатство суконных фабрикантов, пивоваров, заводчиков и торговцев хлебом. С них я возьму контрибуцию деньгами. Мне жаль, что я должен поступать таким образом с Нивеллем; но зачем же его жители пренебрегают французскими экю и предпочитают им испанские пиастры?

На требование полковника бургомистр, вероятно, не мог ответить отказом, потому что менее чем за полчаса он составил ему оба списка по ежегодному сбору податей. Кроме того, градоначальник ещё должен был дать по одному проводнику на каждый отряд «для того чтобы не произошло недоразумения или ошибки относительно лиц, подлежащих контрибуции, соразмерной их средствам», сказал командир французского войска. Благороднее нельзя было поступать в завоёванной стране. Это придало бургомистру смелости просить у великодушного неприятеля защиты и покровительства для знаменитого Нивелльского аббатства канонисс, которое должно было возбуждать алчность его солдат. Немедля полковник приказал двум офицерам своего полка, которых взял к себе в адъютанты, выбрать людей несколько понадёжнее, тотчас поставить их на караул перед монастырём и наблюдать за тем, чтобы они оберегали его до выступления всего отряда из Нивелля. Со своей стороны, он отправился на главную площадь города, на противоположном его краю, чтобы там иметь надзор за отрядами, которые собирали контрибуцию и доставляли её туда. Таким образом он мог наблюдать за тем, чтобы никакого обмана, никакой покражи не запятнало назначенный им набор. В его присутствии грузили на телеги, которые также им были вытребованы, бочки с пивом и с вином, кипы сукна и мешки с мукой. А деньги тщательно складывались в большой кованый сундук с потайной пружиной, который одолжил победителям бургомистр. Поставив правую ногу на край сундука, полковник стоял возле него, и если один гульден нечаянно падал мимо, его с примерною честностью бросали тотчас же в сундук. Ни одной бочки с крепкими напитками не было просверлено тайком. От бесчисленного множества кусков сукна не было украдкой оторвано даже и на куртку. А между тем одному Богу было известно, какие горькие пьяницы, какие неисправимые воры составляли большинство этих людей, которые вели себя, как самые честные носильщики, может быть, единственный раз в своей жизни. Волки, превращённые в сторожевых собак! Под этим крылась тайна, разгадку которой мы можем узнать, если пойдём к караулу, служащему охраною монастыря канонисс.

Здание аббатства с узкими окнами, снабжёнными железными решётками, выходило воротами коваными железом на конец улицы неподалёку от въезда в город со стороны Динана. Два начальника караула расположились в домике привратника, стоявшем против самого аббатства по другую сторону улицы. В окошечко с разбитыми стёклами они могли наблюдать и за монастырём и за своими солдатами, составлявшими группу около тридцати человек вокруг огня, разведённого из старых досок в сухом рву. В безлунную ночь, холодную и сырую, пылающий костёр был двойным утешением.

Двое часовых с мушкетами на плечах стояли неподвижно по обеим сторонам плотно запертых ворот монастыря канонисс. Солдаты, стоявшие у огня, курили, извергая дым подобно Везувию, и поглощали подобно сыпучему песку крепкое пиво из огромного, вскрытого с одного края бочонка.

Сидя за столом, два офицера молча играли в кости и пили вино. Тот, который был постарше или, вернее, моложе, чем его товарищ, принадлежал к усердным поклонникам Вакха; это было очевидно из того, как он осушал свой стакан, тогда как его собрат едва прикасался губами к своему.

С улицы солдаты могли видеть, что происходило в домике с обвалившейся дверью, освещённом внутри красноватым светом горящего факела. Взоры их переходили от этого довольно однообразного зрелища к фасаду монастыря, за решетчатыми окнами которого они при свете пылающего костра по временам могли приметить минутное появление бледных лиц. Смотря по тому, куда они обращали глаза, на монастырь или на своих начальников, взор их загорался или потухал. Смотря по тому, как глаза их сверкали или помрачались, разговор их становился более или менее оживлённым.

Эти бродяги с всклокоченными волосами и бородою, с тёмно-красною кожею, и оборванные, ничего не имели общего с солдатами, кроме мушкета и сабли. Они представляли странную и пёструю картину с их цыганскими костюмами, состоявшими по большей части из разрозненных вещей, добытых кражей или грабежом. Один из них упорно смотрел на жилище канонисс, передавая соседу шлем, похищенный из какого-то хранилища доспехов четырнадцатого века и служивший им кубком.

— Гм! — проворчал он наконец. — Проклятое ремесло для лисицы — стеречь кур! Не так ли, Ломи-Железо?

Сосед его Ломи-Железо, богатырского сложения, хватил в эту минуту залпом добрую пинту пива. С движением досады он нахлобучил себе до самых бровей поярковую шляпу с широкими полями, отнятую у намюрского угольщика и украшенную пучком перьев с балдахина.

— Чёрт бы побрал такое ремесло, — ответил он. — Ох, не будь у нас такого полковника, вот была бы потеха!

— Одним махом бы все решётки и запоры вон, — продолжал красный толстяк по прозвищу Пыл. — А этих канонисс по лестницам, да по кельям; вот, должно быть, женщины!

— Не говоря о том, что они богаты, как покойник Крез, — подхватил четвёртый, бывший учитель, который под перевязью солдата и теперь ещё носил истасканный стихарь.

— Ты думаешь, Магистр?

— Капелла залита золотом и серебром!

— А затворницы круглы, как огурчики, и белы, как молоко! — заметил, облизываясь, тот, которого зоркий глаз следил за мгновенными появлениями фигур у окон монастыря.

— Слушай, Бесстрашный, — обратился к нему Ломи-Железо, — не раскроить ли нам головы этим скромникам-часовым, которые срамят нашу банду своею дисциплиной? Ручаюсь тебе, что приподниму одну половинку ворот и сниму её с петель.

— А там гонка за канониссами и богатый грабёж! Кто противится — коли его на смерть, а в заключение пожар! — закричал другой злодей с остервенением людоеда.

— Ш-ш! Этот Адонис-поручик, кажется, нас подслушал оттуда,— шепнул Магистр, — он что-то стал подёргивать кинжал, заткнутый у него за поясом.

— Вот тебе и на! — подсмеивался его товарищ.— Так он умеет злиться.

— Быть может, однако бутылка с вином пустеет и майор уже на втором взводе; смотри, лицо у него, что твой маков цвет; это верный признак.

— Справедливо замечено, чтоб тебе провалиться! А говорят, чем больше он пьёт, тем лучше слышит.