Эдана

Он никак не отреагировал. Его главной заботой — главной тревогой — сейчас была я. И вела я себя не так, как он бы хотел. Сердце сжалось от бессильной жалости.

— Давай присядем, — я опустилась на кровать и похлопала по матрацу рядом со мной.

— О-ой, — он еще больше напрягся. — П-п-плохой з-знак.

Но послушался и сел.

— Тимоти, ты отличный друг. Ты замечательный человек, и я хотела бы, чтобы всё было иначе, но…

— Эд, — он нашел мою руку и крепко сжал пальцы. — Я п-п-понравлюсь т-т-тебе. Я в-всё-всё сделаю, ч-ч-что з-захочешь. Я н-н-не так п-плох. Н-н-не то-то-торопись.

— Тим, — я накрыла его руку ладонью. — Дело не в этом. Я знаю, что ты прекрасный человек и, будь моё сердце свободно, я бы с радостью сказала тебе «да», но…

— К-к-кто?

— Тимоти, не нужно.

Он упрямо качнул головой. Глаза блестели, в них стремительно набирались слезы.

— С-с-скажи мне, к-кто он? Д-д-да-дарра?

— Нет! Нет, нет, конечно, нет. Они с Рут прекрасная пара и…

— Эрик?

Я уставилась на него. Это было так заметно? Так же очевидно, как и влюбленность Тимоти в меня? Или просто Тимоти внимательнее остальных меня рассматривал и видел все эти взгляды, эти попытки отыскать его глазами в толпе?

Я кивнула.

Тимоти опустил голову, и через мгновенье на мою руку упала большая теплая слеза. А затем еще одна.

— Тим, прошу, пожалуйста, прости меня.

Он качнул головой.

— Я хотела бы, чтобы всё было иначе, но это не в моих силах.

Он снова качнул головой.

— Н-н-не из-з-зви-виняйся, Эд. Н-н-не за-за-за ч-что извин-н-няться.

— Тимоти, я бы очень хотела быть тебе другом, но я пойму, если ты не захочешь со мной общаться.

Еще одно покачивание. Он сгреб мои руки и поднес к губам.

— Если он т-т-тебя обидит, я его п-п-при-прикончу, Эд, — почти прошептал Тимоти и поцеловал мою руку.

Не в силах смотреть, как он плачет, я коротко чмокнула его в щеку и убежала. Каждый шаг давался непросто, словно меня заполнили до отказа тяжелым, холодным, колючим льдом.

Прямиком из лазарета я отправилась в тренажерный зал. Выколачивание груши не очень помогало, но просто сидеть без дела я не могла. Я представляла, что каждый удар приходится мне прямо в челюсть, в живот, под дых. Я ненавидела себя за то, что чувствовала правильные вещи к неправильному человеку. Ненавидела себя за бессилие. И с каждым ударом злилась на себя, потому что обвиняла себя в том, что изменить не могла.

Во второй половине дня я с остервенением палила пулями со стимуляторами по всем подряд и с наслаждением подставлялась под болезненные попадания. Рут таращилась на меня округлившимися от испуга глазами и не рисковала подойти узнать, почему я так себя веду. Наверное, она догадывалась о том, к чему мы пришли с Тимоти. Или была у него и видела его слезы. Она считает меня бессердечной, несомненно.

Сразу после окончания тренировочного дня я убежала подальше от прочих новичков и взобралась на крышу, на которой после первой недели сидела с братом. Сейчас мне не хотелось ничьей компании, мне бы даже хотелось скрыться от собственных мыслей, раздирающих черепушку изнутри. На душе было нехорошо, и моим первым порывом было напиться. Снова. Да, пусть стошнит, пусть я даже свалюсь с этой крыши, так будет легче всем, но лишь бы в голове стало пусто.

Но для того, что я твердо намерилась сделать сегодня вечером, я должна быть трезвой. В разговоре с Эриком нельзя отключать мозг.

========== Глава 2. Признание. ==========

Металлическую двухстворчатую дверь, покрытую несколькими неровными слоями серой краски, я изучила до мельчайших деталей. Темное пятно потертостей под электронным замком, черные царапины внизу, где, очевидно, прикасался носок ботинка, когда дверь придерживали ногой, запирая. Рыжий полукруг ржавчины, в месте, где откололась краска, в верхнем левом углу.

Казалось, я смогу отыскать все эти мелочи с закрытыми глазами. Не знаю, сколько я простояла, то облокотившись на стену, то меряя шагами коридор, не решаясь ни уйти, ни постучаться. Одни и те же люди проходили мимо меня несколько раз, и с настороженным интересом рассматривали, а потом бросали короткий взгляд на дверь.

Действительно, что может понадобиться новичку от Лидера?

Чем ближе я была к квартире Эрика, тем стремительнее из меня выветривалась решительность. Подавленная и вдохновленная одновременно признанием Тимоти, я решительно настроилась выяснить всё с Эриком сразу. Призрачная бравада: не имеет значения, что он ответит, я всё равно обо всем ему скажу.

Но с каждым шагом страх всё лихорадочнее перебирал мысли, перетряхивал голову в поисках разумных доводов, почему мне не стоит этого делать. Например: он меня уничтожит. В свойственной ему манере высмеет перед всеми, выставит мою оголенную правду напоказ и ею же прикончит. Не даст спуску, будет придираться вдвое больше прежнего. Я стану посмешищем.

Или — ещё хуже — убьет молчанием. Никак не отреагирует, лишь будет упиваться тем, как я терзаюсь, не понимая, почему мое неоднозначное признание не вызвало совершенно никакой реакции. И я буду продолжать теряться в догадках, биться между реальностью и моими фантазиями.

Вся моя напускная уверенность в себе и нелепая решительность были испещрены дырками, которые прогрызли сомнения и паника. Во мне боролась Бесстрашная, не гнушавшаяся безрассудного поступка, и закомплексованная трусиха, которая вздрагивала от любого звука и шарахалась от каждой тени, загнанно косясь вслед проходящим мимо.

Испуг медленно, но неотступно побеждал. Во мне даже не рождался слепой порыв постучать в дверь и будь что будет. Мне не приходилось подходить к двери ближе, замирать и одергивать руку. Нет, я не пересекала коридор. Я постоянно стояла напротив, не делая и шагу вперед.

Эрик, не знающий о моих терзаниях у него под дверью, не подозревающий о том, что я здесь нахожусь, занимающийся своими делами без мыслей обо мне, казался мне куда лучшим вариантом, чем Эрик, чьим главным удовольствием станет высмеивание меня за мою тупость и самомнение. Подумать только, приперлась к нему с этим бредом!

— Чего надо?

Он стоял в коридоре в нескольких метрах от меня и пытался что-то найти в кармане штанов.

Почему я была уверена, что он дома?

— Нужно поговорить, — едва выговорила я и с силой сглотнула.

— Валяй.

— Не здесь, — я оглянулась, с опаской следя взглядом за проходящим мимо мужчиной.

— Здесь — самое место.

— Нет! — вскрикнула я и тут же понизила голос: — Давай зайдем к тебе. Пожалуйста.

Я полагала, что он не пустит меня внутрь и, так и не дождавшись от меня объяснений моего визита, прогонит прочь. Но Эрик выудил из кармана ключ-карту и поднес к замку. Тот приглушенно пискнул, приветственно моргнув желтой лампочкой.

Оказавшись внутри, я заняла удобное для побега место: сразу возле двери, возле ручки. Эрик прошел мимо, стянул куртку и, бросив ее на табурет, обернулся.

— Начинай говорить, не зли.

Он хмурился, и тени запавших морщин на переносице пугали меня. Он уже был зол, раздражен. Вероятно, уставший. Не лучший момент. Может, всё же сдать назад?

— Я пришла поблагодарить за расследование. Спасибо, что нашел этих…

Голос дрогнул и я не смогла договорить, не нашла слов.

Эрик приподнял бровь.

— Всё сказала? Тогда проваливай, — и он шагнул к двери. Я рефлекторно подалась в сторону, закрывая выход собой. Нельзя дать ему выставить меня вон. Или сейчас, или никогда. Во второй раз я не приду.

— Между мной и Тимоти ничего нет.

Эрик замер, как вкопанный и уставился мне в лицо глазами, вдруг лишившимися усталой пелены.

— Почему это должно меня волновать? — надменно поинтересовался он.

— То, что было в палате, вырвано из контекста. Это не было настоящим поцелуем…

— Рыжая.

— Он приставал ко мне, и я оттолкнула, как раз когда пришел ты, — торопливо выпалила я, вдавливаясь спиной в дверь, пока Эрик делал ленивый короткий шаг.