Страница 20 из 50
Что она вообще знала о нём на самом деле? Слышала проскальзывающий в его манере говорить легкий акцент — его без труда можно было подделать; видела, что в результате ранения он хромал, но так же не единожды видела, как он забывал это делать — и наивно списывала это на психосоматику. Знала, что он доктор и устроился в больницу Святого Варфоломея, но источником этой информации была миссис Хадсон. И если бывшей гувернантке Холмс доверяла, то её кардиологу, который и связал миссис Хадсон с Ватсоном, Мелинда не видела причин верить. Всю остальную информацию она черпала из сети, но Мориарти заметно превосходил в своих умениях обычных пользователей. Холмс проверила телефон и компьютер Ватсона, как только тот въехал, и те оказались предсказуемо заполнены совершенно бесполезным и безопасным обывательским хламом. Со стороны Мориарти это было бы совершенно глупо: подобравшись непосредственно к самой Холмс, прихватить с собой свою настоящую технику. К слову о телефоне. Мориарти писал ей: «Это заводит», и Ватсона она тоже заводила — они испытывали к ней необъяснимое, невесть откуда взявшееся и в случае с Ватсоном весьма очевидно неподдельное физическое влечение.
Холмс сомкнула пальцы в замок, подняла над головой руки и потянулась всем телом, разгоняя в нём дремотное тепло и до хруста прогибая спину.
Объективно эта версия не выдерживала даже поверхностной критики. Она рушилась от малейшей попытки подвергнуть её сомнению. Например, откуда Мориарти мог знать, что предпочитающая затворническое уединение Холмс вдруг будет нуждаться в сожителе? Что предпочитающая отдаленные от заполненного столпотворениями туристов и нагромождения транспорта районы, часто окраины почти за чертой Лондона Холмс вдруг пристанет на жилье у самого Риджентс-Парка?
Её единственным резоном выбора этой квартиры оказалась дороговизна всего прочего на рынке. Это место миссис Хадсон была готова — несправедливо в ужасный убыток для себя самой — отдать Мелинде в бесплатное пользование, и Холмс пришлось уговаривать бывшую гувернантку принять от неё хоть символические шестьсот фунтов в месяц — треть обычной лондонской квартплаты. Миссис Хадсон была непреклонна, пусть и жила на одну пенсию и получаемую от сдачи дома прибыль, и чтобы впихнуть ей в руки деньги, Мелинде пришлось пойти на хитрость — предложить взять ещё одного квартиранта. Всё это было решено в одну личную встречу за заботливо принесенными миссис Хадсон сэндвичами и чаем из термоса. Подсмотреть за этой договоренностью в Интернете или подслушать в мобильной связи было невозможно, а так — невозможно было и предугадать необходимость притвориться кем-то другим.
Холмс перетасовывала эту мысль в своей голове скорее ради забавы, нежели из-за серьезного беспокойства. И точно так же исключительно из праздного любопытства решила удостовериться, в самом ли деле Ватсон был доктором и работал в Бартсе.
Она подвинулась к краю кровати, свесила голые ноги к холодным доскам — квартира заполнялась влажной стужей, когда Джон не разжигал камин — и подхватила с пола смятые джинсы.
***
Девоншир-Стрит ранним утром была привычно пустынной в обоих направлениях. Машины у домов стояли ещё укрытые белесой дымкой ночной изморози, тротуары пустовали, в окнах частных домов зажигался свет, в окнах офисных зданий царила безлюдная чернота. Джон подъехал к загоревшемуся красным светофору у перекрестка, остановился и уперся левой ногой в асфальт, удерживая мотоцикл под собой вертикально.
Ватсон полюбил свой маршрут из дома в больницу именно за это его разительное спокойствие посреди громадного многоголосого города, за густой сизый туман, повисающий клочьями вокруг светящихся желтым фонарей, опадающий влагой на асфальт, скатывающийся каплями в складках его кожаной куртки. По утрам дорога принадлежала только ему одному, и такой Лондон Джону нравился — в нём было что-то уединенное, что-то по-настоящему уютное, даже что-то немного таинственное, разделенное между улицами и Ватсоном. Утренняя дорога на работу была отдыхом, своеобразной медитацией перед напряженным днем. А пятничная смена обещала быть по-настоящему сложной. Ближе к вечеру по мере опустения офисов и заполнения баров начнут поступать машины скорой помощи с пациентами: пьяные падения и драки с сильными травмами, пешеходы, сбитые пьяными водителями, другие водители, попавшие в спровоцированную пьяным водителем ДТП, сами пьянчужки за рулем. Ближе к вечеру пятницы приемное отделение наводнится доверху. Пока медсестры будут ставить десяткам пациентов с сильным алкогольным отравлением капельницы, Ватсону предстоит накладывать много швов, делать много рентгенов, заклеивать много рассеченных бровей, перебинтовывать много разбитых голов. Такой была неизбежная реальность каждого приемного отделения каждой больницы по всей Великобритании — слишком уж любили британцы выпить и слишком неумело и совершенно безответственно это делали. Но пока единственной реальностью для Джона было едва посеревшее рассветное небо, морозный воздух, вибрация «Бонневиля» и пустая Девоншир-Стрит.
Он ехал неспешно. Жилых краснокирпичных домов в несколько этажей с белыми оконными рамами и разноцветными входными дверьми, низкими кованными оградками и уныло опавшими растениями в горшках на ступеньках становилось всё меньше. Им на смену приходили высокие темно-стеклянные глыбы офисных зданий. Весь путь от Бейкер-Стрит до арки, ведущей к внутренней тесной парковке больницы Святого Варфоломея, по утрам занимал у Ватсона не больше десяти минут. Там, где в другое время, едва умещаясь на узких улицах, толкались красные даблдекеры, черные, зеленые и синие такси и монохромный поток личных машин, ранним утром было свободно.
В такие моменты Ватсон находил успокоение. Направляя мотоцикл сквозь завесу рассветной влаги, он был в удивительном равновесии, в полном мире с самим собой, настолько отвлеченным от боли и угрызений совести, что Джон даже испытывал неясное огорчение, когда подъезжал к больнице, а так — поездка заканчивалась, и жадно ждал следующую дневную смену. Здесь, на пути в приемное отделение, заполненное холодным свечением ламп на низком потолке, зеленым линолеумом на полу и щекочущим нос запахом антисептика, Ватсон чувствовал себя на месте. Катясь по Девоншир-Стрит он никуда больше не хотел попасть, не нуждался в поисках иного пункта предназначения, кроме Бартса.
Постепенно он приучал себя к ощущению комфорта и в доме 221Б по Бейкер-Стрит, как когда-то приучил себя к крови, к трупному запаху во время университетской практики в лабораториях морга, к армейскому порядку и к аскетичности бараков британской базы в Ираке. Он вырабатывал для себя новую ежедневную рутину, в которой избегал взаимодействия с Мелиндой Холмс и старался воспринимать её так же, как она, похоже, воспринимала его — шевелящейся, но не вызывающей интереса деталью интерьера. Пока Ватсон не мог определиться, что делать со своей жизнью дальше, сама жизнь продолжалась, и ему оставалось только принимать каждый новый день таким, каким он был, мириться с отрицательным и наслаждаться положительным. Например, утренним Лондоном.
Джон приехал в больницу, втиснул свой «Бонневиль» в узкую полоску отведенного ему пространства на служебной парковке, неторопливо прошелся по пустынным коридорам, приветственно кивая встречающимся на пути знакомым и не знакомым коллегам и переоделся в ординаторской с дежурными кроватями, оставленными смятыми после ночной смены, и нагромождением стаканчиков из-под кофе, опустевших бутылок минеральной воды, надкушенных яблок и комков смятых салфеток на столе. Натягивая поверх темного хирургического костюма белый халат, ещё немного влажный после больничной химчистки, Ватсон посматривал на себя в повешенное на входную дверь зеркало и думал о том, что рано или поздно всё равно оказался бы где-то в похожем месте по той простой причине, что никогда не имел четкого видения будущего, только смутные представления о потенциальных возможностях, а потому не имел последовательной стратегии, которой мог бы придерживаться на своём пути к цели. У него и цели-то не было, только промежуточные решения.