Страница 10 из 50
Мелинда с силой сжала челюсти, вопреки острому желанию запрещая себе отводить от брата взгляд. Тот усмехнулся и прихлопнул ладонью по ноге рядом с зонтом.
— Но каков театрал: краска на герцогине, роза мира у трупа!
— Джим Мориарти — мне нужно досье на него, — сказала она, и голос её прозвучал сдавленно и глухо. — Где оно? ЦРУ? Интерпол? Дом у реки?
Майкрофт сокрушенно покачал головой.
— Ничего нет. Известно только то, что я тебе уже сообщил. Он за собой основательно убрался.
В кармане её толстовки коротко пиликнул телефон. Она потянулась за ним, протяжно и шумно выдыхая, а когда опустила взгляд на подсветившийся экран, забыла вдохнуть.
«1 входящее сообщение от «док. Ватсон, Джон»
Ещё один короткий звонок и уведомление сменилось: «2 входящих сообщения от «док. Ватсон, Джон».
Мелинда подняла взгляд на соседа, сидящего напротив и вкладывающего фотографии изувеченной картины обратно в конверт. Она видела обе его руки, она не выпускала его из поля бокового зрения всё это время, а главное — она отчетливо помнила, что его телефон, с которого сейчас пришло два смс, остался валяться на кровати в его спальне этажом выше, которую она сама тщательно осмотрела и на пути к которой было два цепных пса Майкрофта. Она усилием заставила себя глотнуть воздух и с ощутимой болью протолкнула вниз по оцепеневшему в спазме горлу.
«Маленькая врунья.»
Второе сообщение гласило:
«Мне нравится, как звучит твой голос, когда ты произносишь моё имя. Это заводит.»
========== Глава 4. ==========
Носить вместо плотной военной формы и жестких ботинок удобные кроссовки, просторную хлопковую «пижаму» и белый халат ощущалось странным. В последний раз он выходил на дежурство так одетым почти пять лет назад в Адденбруке. Он даже помнил своего последнего пациента там — пожилую женщину после серьезной дорожно-транспортной аварии с множественными переломами, разрывами внутренних органов, пневмотораксом и тяжелой черепно-мозговой травмой. Ватсон провел у операционного стола около пяти часов в компании двух других хирургов, а после вычеркнул своё имя из графы «лечащий врач» в заведенной на пациентку карте. Это ощущалось словно другой, отдаленной от него расстоянием и временем чужой жизнью — не его. И вот теперь у него снова вместо погон была именная карточка, вместо пистолета — пейджер, вместо одной на всех палатки досуга просторная ординаторская и несколько обставленных удобными кроватями комнат отдыха.
Из одной из них Джон как раз вышел, устало растирая ноющий тупой болью затылок и отекшую шею. Ему почти не удалось поспать — ни на Бейкер-Стрит до самого вечера, ни теперь в больнице. В голове гремел торнадо мыслей, сметающий сон и замещающий его разрозненными отрывками: хакер, серийные убийства, британское правительство, сигнализация в его собственной гостиной. Наручные часы показывали начало третьего утра, и только сейчас, когда он почти провалился в долгожданную дрему, пришел вызов. С сестринского поста сообщили, что карета скорой помощи везла к ним молодого нетрезвого парня, вывалившегося из окна третьего этажа. Джону предстояло осмотреть его, обезболить, возможно, прооперировать или, если ему самому было не по силам провести полноценное операционное вмешательство, стабилизировать пациента до начала рабочего дня требуемого специалиста. Срочно было нужно взбодриться. И Ватсон, наблюдая за собственными шагами по зеленому линолеуму коридорного пола, так контрастирующего с пыльным плацом их базы, направлялся в сторону ближайшего кофейного автомата.
Возвращаться в мирную жизнь было непросто. Нужно было заново привыкать ко стольким вещам, являющимся для других совершенно обыденными, но кажущимся ему, Джону, чужеродными. Мирная жизнь звучала иначе — вместо стрекотания вертолетных лопастей приветливый писк принимающего его пропуск электронного замка, вместо громкого мужского гогота вахтенных приглушенное перешептывание медсестер на дежурном посту. Мирная жизнь была другой на вкус, многоголосее, пестрее и — вопреки всякой логике — неспокойнее войны. Там, в Ираке, всё было унифицировано, строго, скупо, пастельно. Там было понятно, кто враг, где его искать и как с ним бороться. Тут серийные убийцы просто рядом с большими торговыми центрами убивали молодых женщин, полиция трусливо отмалчивалась, опасаясь не реальной угрозы — маньяка, а каких-то мнимых вероятных последователей. Тут какой-то американец мог незамеченным проскользнуть в кабинет Майкрофта Холмса — настолько высокопоставленного, что Джон так внятно и не понял, кем конкретно он являлся — и разрисовать картину. Тут расследования подобных преступлений доверяли хрупкой и чудаковатой Мэл, которая, получив сообщения, вместо написать ответ вслух послала свой телефон к черту, которая перешагнула просто через Ватсона, пробираясь поверх его кресла, перегородившего проход на кухню, к пачке сигарет, которая плюхнулась обратно в своё кресло, сунула сигарету между губ, но вместо закурить, рявкнула:
— Уходи.
Её брат недоуменно вскинул брови.
— Уходи, — повторила Мелинда, направляя в него палец и закидывая свои босые, собравшие пыль неубранного пола стопы на укрытые одеялом колени Джона. — Не Вы, доктор. Вы останьтесь. Ваше замешательство помогает мне сосредоточиться. А ты уходи, Майкрофт.
Когда за тем закрылась дверь, и под ним самим и его охранниками перестала устало вздыхать лестница, Ватсон осторожно подхватил тонкие лодыжки Холмс, будто та была не его наглой соседкой, а пациенткой с тяжелыми травмами ног, и убрал со своих колен. Её бледная кожа оказалась гладкой и холодной. Вблизи он рассмотрел черноту причудливых вензелей её татуировки и высокий изогнутый свод стопы. В этих деталях, во всей Мелинде присутствовала утонченная красота, которую она осознанно, банально из лени или бессознательно прятала в мешковатой серой толстовке, в спутанных в невнятный высокий узел волосах, а главное — в своём отталкивающем поведении. Будто нарочно в доказательство этого, будто слыша его мысли, Холмс сказала:
— Спуститесь к миссис Хадсон, пусть заварит чаю.
Джон скосил взгляд на два бумажных стаканчика, оставшихся доверху наполненными остывшим кофе на краю стола с самого раннего утра. Тогда он пошел у неё на поводу, и из этого не получилось ни разговора, ни установления добрососедства. Даже банальной благодарности он не получил, а потому теперь фыркнул и ответил:
— И не подумаю, — он оттолкнулся от затертых подлокотников кресла и встал. — Я иду спать.
— Это не займет у Вас больше минуты, — настаивала Мелинда, и не закуренная сигарета в её губах шевелилась в такт её словам. Ватсон проследил взглядом за параболой её траектории и парировал:
— У Вас тоже.
— Джон, перестаньте. Разве…
Но он прервал её:
— Нет, это Вы перестаньте, Холмс! Хватит испытывать на прочность мои терпение и манеры. Я выполнил Ваш утренний запрос кофе, я проглотил то, что Вы едва не разбили мой мотоцикл, пробрались в мою спальню и разбудили меня. Что вы притащили в мою кровать розу с трупа! Всё, Вы исчерпали лимит вседозволенности не только на сегодня, но и на два следующих календарных месяца!
Она слушала его, и на её лице отразилось что-то настолько очевидно насмешливо-надменное, что тогда в их общей, совершенно не обжитой гостиной он различил в себе острый порыв столкнуть эту ухмылку с Мелинды звонкой пощечиной. И теперь, много часов спустя, снова разозлился. Уже не столько на неё, сколько на себя за агрессивную несдержанность своих мыслей. Какой бы невыносимой она ни была, ударить её — как и любую другую женщину — он никогда бы себе не позволил, но тогда на Бейкер-Стрит был всего в нескольких её колких репликах от потери контроля над собой.
— Приветик, — раздалось у него за спиной, и Джон дернулся от неожиданности. Этот голос был женским, но не принадлежал Холмс, и перед ним был не их пыльный нуждающийся в растопке камин, а кофейный автомат, сам он был не в своей спальной пижаме и одеяле, а в зеленом хирургическом костюме под белым халатом. — Нужна помощь?