Большой дождь

— Обязана, — так же тихо возразила она и в ответ сжала руку сына.

— Мам, пожалуйста!

***

Новостные сводки вгоняли в дрожь. Ведущие на нескольких радиоволнах вторили друг другу, взволновано и сбивчиво сообщая о новых разрушениях и жертвах. Говорили о более чем десяти погибших. Оставлять детей одних, когда вокруг разыгрывалось такое смертоносное и разрушительное наводнение, было безответственно, противоестественно, чудовищно. Виктор сжимал руль, не решаясь завести двигатель, и смотрел сквозь залитое дождем окно на неясный силуэт своего дома. Здесь, на возвышении, воды было вовсе не так много, как в центре города; она стекала вслед за рельефом вниз, и видимые тут лужи и торопливые ручейки по сравнению с увиденным на набережной или обсуждаемом по радио казались пустяковыми. Вода не застаивалась, она послушно огибала выстроенную несколькими часами ранее песчаную дамбу во дворе, застилая газон ровным слоем темной вязкой жижи, но не приближаясь к порогу. Дом был крепким и надежным, второй этаж был поднят над землей достаточно, чтобы уберечь детей от волн любой возможной в наводнении высоты. Какие ещё доводы он мог найти, чтобы хоть как-то заглушить панический страх и отвращение к самому себе за этот поступок?

Но он не мог ничего не делать. Сары не было дома, её машина продолжала возмущенно сигнализировать на всю округу, а телефон упрямо повторял, что связаться с ней можно через приемную клиники «Ортон». Виктор звонил по надиктованному Сарой Каштанью номеру, но там тоже никто не отвечал — Машику затапливало быстрыми грязными потоками, как и Порту-да-Круш, и Фуншал. Он заставил себя повернуть ключ зажигания и снять Тойоту с ручника. Нельзя было отсиживаться здесь в попытке спрятаться от чувства вины и страха за оставляемых без присмотра детей и ужаса за Сару и её сына, не выходящих на связь в этом устрашающем водовороте. Он должен был найти их прежде, чем дороги окажутся совершенно не проездными, а он сам не лишится рассудка и самообладания от беспокойства.

Рафаэл сказал, что Матеуш подрался на футболе с каким-то мальчишкой, и их двоих с разбитыми в кровь носами отвели к доктору в амбулаторию. Уже прошло несколько часов, и Сары с мальчишкой там могло не оказаться, но это было отправной точкой, и Виктор направлялся именно туда. Он рассуждал так, что — раз машина стояла у дома — Каштанью были где-то в пределах посёлка, и он просто методично прочешет весь Порту-да-Круш, пока в конечном итоге не найдет их спрятавшимися от дождя и бурлящих потоков в каком-то магазине или той же медчасти. Кто-то да должен был их сегодня видеть, здесь не так много мест, куда они могли бы отправиться, а значит: Виктор скоро их отыщет, привезет домой и успокоится.

Он как раз съезжал к круговой развязке, борясь с усиливающимся по мере снижения течением, когда зазвонил телефон. Не глядя на экран, но искренне надеясь, он прижал трубку к уху и выдохнул:

— Сара?

— Нет, пап, это я, — недовольно пробурчала Фернанда.

— Да, малыш, что случилось?

— Матеуша только что привезла домой полиция.

Виктор резко ударил по тормозам. Закушенные колодками колеса перестали вращаться, но машина с сильной вибрацией продолжила по инерции соскальзывать вниз. Он вывернул руль свободной от телефона рукой, избегая столкновения с ограждением, и сдавленно уточнил:

— А Сара?

— Её не было.

Руки вдруг ослабли и утратили чувствительность. Виктор едва не выронил мобильный. Его насквозь прошибла худшая догадка из возможных: если Матеуша полицейские сопроводили домой одного, с Сарой случилось что-то ужасное, что-то непоправимое. Горло сковал спазм, и он едва не задохнулся в панической попытке судорожно вдохнуть. Такого не может быть. Так не могло случиться, она не могла оказаться одной из тех погибших, сообщения о которых на радио чередовалось с инструкциями от экстренных служб.

— Я сейчас приеду, — прохрипел Виктор. В глазах начало двоиться, и он с трудом сумел развернуть машину. Чтобы заставить её взобраться обратно на холм, приходилось до упора вдавливать педаль газа и быстро крутить рулем из стороны в сторону, виляя колесами, чтобы они хоть как-то вгрызались в поверхность и переставали пробуксовывать.

Он бросил пикап поперек улицы и забыл захлопнуть дверцу. Второй раз за день стремглав взбегая по ступенькам к квартире Каштанью, Виктор уже не беспокоился о том, что оставляет за собой протяжные темные следы. Чистота кафельного пола заботила его в последнюю очередь. Он мог думать только о Саре. Сердце хаотично колотилось в груди, стучалось о легкие и сбивало дыхание. В затылке расползалась тупая пульсирующая боль, живот скрутило острым спазмом. Виктор отказывался понимать происходящее. Полюбив снова, опять терял? Даже не успев обрести, даже не воспользовавшись шансом на счастье, собственноручно всё испортив и не найдя в себе мужества и ответственности исправить? Вот так просто: была и не стало?

Эти широко распахнутые голубые глаза, улыбка, кроткая и задумчивая, самая искренняя из всех её улыбок; едва приоткрывающиеся губы, выпускающие сизые клубы дыма; большой палец, безотчетно поглаживающий край сигареты, и указательный, смахивающий пепел; наморщенный в ядовитой шутке нос; ямочки на щеках, когда саркастически кривился рот; изгиб шеи, когда в припадке заливистого смеха голова откидывалась назад. Виктор отрицал вероятность того, что больше никогда этого не увидит.

Он заколотил в дверь, и Матеуш распахнул её мгновенно, словно ждал сразу по другую сторону. Он выглядел растрепанным, уставшим, напуганным и насквозь мокрым. С тяжело обвисших под весом влаги спортивных штанов в лужу на паркетном полу стекала грязная вода.

— Где твоя мама?

Мальчишка утирался большим полотенцем, неосторожно уронив один край себе под ноги, и по белоснежной махровой ткани начинало расползаться рыжее пятно. Он смотрел насуплено и с недоверием.

— Мэт! — нетерпеливо прикрикнул Виктор. — Где мама?!

***

Дорога была высечена в скале. Около десятка метров по обе стороны вдоль шоссе нависали бетонные плиты, укрепляющие склоны. По мере приближения к тоннелю эти сдерживающие ограждения становились всё выше. По ним, упертым в землю почти вертикально, с холмов сплошным потоком стекала мутная вода. Два быстрых встречных потока сливались на узкой полосе асфальта, закручивались в водовороты и возмущенно бурлили, пытаясь пересилить друг друга. Это темное неспокойное течение устремлялось вслед за наклоном дороги и, вырываясь из узкого цементного коридора, накатывалось на низкий отбойник, погребало его под собой, и с ревом устремлялось по заросшему склону обочины.

Подъезд к тоннелю был перегорожен полицейской машиной. Рядом с ней двое офицеров, активно жестикулируя, объясняли что-то водителю эвакуатора.

Идти было тяжело, противоборствующие течения — быстрые, густые, несущие в себе мусор, траву, ветки и даже камни — подкашивали ноги. Сара впилась пальцами в предплечье полицейского и шатко ступала за ним, высоко вскидывая колени и наклоняясь вперед всем телом. Рыжебородый доктор остался у снесенной в овраг и перевернувшейся легковушки, из которой по сброшенной веревке пытались выбраться пассажиры. Её же вели в тоннель. Внутри, под невысоким округлым сводом воды становилось всё меньше, и постепенно перестало быть слышно рев наводнения. Только хлюпающие торопливые шаги отдавались эхом и катились вглубь, медленно затихая. Вскоре к ним примешался тихий неразборчивый отголосок.

За поворотом возникла первая машина, стоящая поперек полосы: смятая радиаторная решетка, номерной знак уныло повис на одном креплении, выбита фара и по мокрому асфальту рассыпались разноцветные осколки, играющие бликами в свечении ламп. Крышка капота была приоткрыта и погнута, через лобовое стекло протянулась длинная трещина, оранжевыми резкими вспышками мигала аварийка. Внутри никого не было. Рядом стоял второй участник столкновения. Малолитражка с выбитыми окнами слева, скомканными и вмятыми внутрь кузова дверями, — водительскими и задними — и передними колесами, повернутыми в одну сторону под разными углами.