Раскадровка

*******Кеннет Брана — британский актер театра и кино, режиссер театра и кино, продюссер и сценарист (https://en.wikipedia.org/wiki/Ke

========== Глава 3. ==========

Вторник, 8 апреля 2014 года

Торонто

Небо тяжелой серой глыбой низко нависало над городом, предвещая скорый снег. Том торопливо шагал по улице, подгоняемый морозным ветром с озера и нетерпением. Начался второй месяц съемок «Багрового пика», и Хиддлстон успел выработать в Торонто несколько ежедневных ритуалов. По утрам, когда он не встречал рассвет уже в павильоне на гриме или на крайней репетиции сцены перед записью, Том любил ходить за кофе и чем-то съестным к завтраку, прогуливаться по пустынному в ранний час парку, возвращаться в квартиру, снятую для него киностудией в высотке, выходящей панорамными окнами на воды Онтарио, и неспешно завтракать, концентрируясь на предстоящем дне.

Но это утро было особенным. Перед тем, как заказать с собой привычный стакан капучино с двойной порцией эспрессо и в соседней с кофейней пекарне выбрать дольку свежеиспеченного, ещё пышущего паром пирога, Том зашел на почту и теперь подмышкой прижимал увесистый конверт. Внутри него лежал сценарий, и Хиддлстон безуспешно пытался сдержать собственные мысли, норовящие поскорее пробраться между страниц плотно сшитой стопки, напрасно уговаривал себя подождать вечера. Он всегда испытывал жажду, утолимую лишь получением роли, и даже после ещё преследующую его видениями того, как он мог интерпретировать и отобразить что-то иначе; или подолгу выжигающую его изнутри, если заинтересовавший проект обходил его стороной. Но самое невыносимое, физически болезненное, сковывающее его тело и сознание вожделение вспыхивало в нём с получением сценария и пылало — если текст увлекал Тома — до самого последнего слова. И лишь тогда он мог судорожно вдохнуть и вновь нащупать под ногами почву реальности. Порой он проглатывал сотни страниц за одну ночь, застывая над ними до спазма в спине, онемения ног и ряби перед глазами. Порой он скучал по не доверенным ему персонажам так, словно они были его добрыми друзьями, силой у него отобранными. Порой он ловил себя на том, что даже в повседневной жизни некоторые ситуации воспринимал сквозь призму людей, в которых перевоплощался — на сцене или перед камерой.

Том спешил, прячась в воротник пуховика от пронизывающего холода и взглядов идущих навстречу прохожих. В сонных, невеселых в начале рабочего дня глазах нескольких из них мелькала тень узнавания, но к его облегчению, они проходили мимо.

Он любил своих поклонников искренней, трепетной, лишенной всякой надменности любовью, потому что — и с годами он нашёл в себе смелость осознать и смириться с этим — только в наличии поклонников и заключалась суть. Не в деньгах, наградах и мнениях критиков, а в людях, впускающих персонажей и притаившихся в них актёров в свои души. Не в гениальности и самобытности творчества — в любви, вложенной в работу и многократно отзеркаленной обратно. И помня это, Том никогда не отказывал в фото и автографах, находя несколько минут и пару добрых слов для каждого обратившегося к нему зрителя. Но этим утром он очень ревностно хотел сберечь всё имеющееся у него время до того, как за ним прибудет машина и увезет на площадку. Ему было отчаянно нужно взглянуть на сценарий хотя бы мельком.

Когда он вбежал в фойе, два лифта поднимались на верхние этажи за новой порцией отправляющихся по делам жильцов, в очереди у третьего, медленно — по этажу за минуту — спускающегося лифта выстроились ночной консьерж, двое ребят из доставки воды с запотевшими от холода объемными бутылями и курьер, едва удерживающий в равновесии пирамиду бандеролей. Том не хотел ждать, а потому без задержки направился к лестнице. Он ввалился в квартиру со взмокшей спиной, сильной отдышкой — длительные пробежки по горизонтальным поверхностям и занятия в тренажерном зале сильно уступали в сложности короткому забегу вверх по ступенькам — и растянувшимися по картонному стакану подтеками выплеснувшегося кофе.

Хиддлстон заставил себя спокойно раздеться и вымыть руки, перелить капучино в кружку и разогреть в микроволновке. Он расчистил обеденный стол, который чаще использовал как рабочий, от бумаг, спутанных проводов зарядных устройств и наушников, сдвинул в угол лэптоп, отыскал под развернутой книгой очки, поставил перед собой чашку и бумажный пакет с куском пирога. Вооружился ножницами и только тогда сел. Он осторожно, словно внутри могли оказаться все беды ящика Пандоры, вскрыл конверт и достал сценарий. По центру первой страницы было указано:

ШАНТАРАМ

адаптировано Паулем Боариу

основано на романе Грегори Дэвида Робертса

Ниже крохотным клочком скотча была прикреплена написанная торопливым, остроугольным почерком Кристиана Ходелла записка:

«Дорогой Том,

Вот что тебе следует знать прежде, чем ты приступишь. Первое, для этой роли тебе нужно будет а) отрастить волосы и бороду; б) выработать австралийский акцент. Второе — ты очаровал продюсера, и я смогу назначить встречу с ним и режиссёром в ближайшее время. В-третьих, к производству приступят не раньше осени 2015-го. И последнее, на главную женскую роль студия хочет заполучить небезызвестную тебе Норин Джойс.

Наслаждайся!»

Том дважды перечитал её имя, убеждаясь, что ему не привиделось, а затем поднял голову и посмотрел в окно. В нём вместо уходящей до самого причала Ньюфаунлэнд-Роуд был внутренний дворик отеля «Гросвенор Хаус», нетрезвая и оттого подрастерявшая свою прежнюю жизнерадостную улыбчивость Норин, сигарета между её покрасневших от холода пальцев и его синий пиджак от Чезаре Аттолини на её плечах, впитывающий в себя табачный дым и цветочную сладость её волос. На вечеринке БАФТА они провели несколько часов так тесно друг к другу, словно вместе туда пришли и уходить собирались тоже вместе. Том кружил её, босую и приятно податливую, с развивающимся за спиной шелковым шарфом, в танце, а она, склоняясь к нему возле бара, говорила о гениальности взгляда фильма «Выживут только любовники» на бессмертие сквозь калейдоскоп поколений музыки и литературы. Он пил разбавленный виски порция за порцией, а она крутила в руках один и тот же бокал Маргариты, но несколько раз выходила покурить и возвращалась пьянее и меланхоличнее. Его голос осип, а её глаза затуманились.

— Мне пора, — сказала Норин, снимая с края своего бокала дольку лайма, сгребая ею прилипший к ободку сахар и отправляя в рот. — Спасибо за компанию, Том. Ты сделал этот вечер великолепным.

Он перевернул страницу.

Черный экран, уличный шум — голоса, гул и рокот машин, сигналы — постепенно нарастает и становится громким. Название «Шантарам» высвечивается на черном фоне сначала на маратхи*, затем из вязи проступает английское написание, слово тает в черноте.

Резкая смена кадра — вид улицы сверху. Едут грузовики, укрытые грязными тентами, черно-желтое старое такси, мото-и велорикши. Движение хаотичное, между транспортом перемещаются люди и коровы. В центре экрана возникают символы на маратхи «Мумбаи, 1980-е годы», затем из них проступает английское написание. Слова тают.

Камера движется вдоль улицы, сворачивает на перекрестке, постепенно снижаясь, поворачивает в переулок, ещё снижаясь, оказывается на уровне голов перехожих, выезжает из переулка на шумную улицу и наплывает на Линдсея Форда.

За кадром, когда камера только начинает движение, звучит голос Линдсея Форда.

ЛИНДСЕЙ:

Мне потребовалось много лет и странствий по всему миру, чтобы узнать всё то, что я знаю о любви, о судьбе и о выборе, который мы делаем в жизни. Я был революционером, растерявшим свои идеалы в наркотическом тумане, философом, потерявшим самого себя в мире преступности, и поэтом, потерявшим свой дар в тюрьме особо строгого режима. Сбежав из этой тюрьмы через стену между двумя пулемётными вышками, я стал самым искомым в Австралии человеком. Удача сопутствовала мне и перенесла меня на край света, в Индию. Эта история, как и всё остальное в этой жизни, начинается с женщины, с нового города и с небольшой толики везения.