Страница 4 из 6
Это не к чести седока, тем более, когда иноходец скачет перед людьми!
Бег настоящего иноходца – это песня!
Это – будто птица планирует по волне ветра!
И тут судья, бывший игрок, победитель джигитских игр, занятый заботой о красивом беге своего иноходца, проскочил отметину перехвата.
Судья Кадыр спиной почувствовал недоумение участников игры, когда его конь пересёк отметину.
Потом увидел, что болельщики, неотрывно следящие за бегом коня судьи, недовольны.
Надо бы тотчас отпустить джигитов в игру, да слишком уж заманчиво покрасоваться перед народом, воспользовавшись редкостным случаем.
Ничего, судейские права у него от народа. Простят!
Сейчас ещё немного, и подаст сигнал, хотя едет уже спиной к игрокам.
Тут в толпе зрителей поднялся шум-гам!
Болельщики, как ташрабатские, так и богоштунские, в один голос вместе закричали:
– Ку-у-у!.. До-гони-и! Судью-ю-ю!
Прокатилось по склону громкое эхо гор, и вдобавок грубый мужской хохот!
Слышно было также разного рода хихиканье!
Зрители стали посмеиваться над судьёй!
Тогда пятидесятилетний Кадыр, на ходу сняв с головы тебетей, отороченный златорунной мерлушковой опушкой, высоко поднял его над головой и развернул иноходца поперёк дороги:
– Карма-а! Хвата-а-ай! – прокричал он.
То был призыв к началу игры, что ожидалось всеми.
Так Главный Путь Игры открылся.
И, стеной, стоящие на склонах зрители с радостью, в один мощный возглас, будто единый выдох, повторили возглас судьи: «Карма-а-а!»
А главный человек на поле – Кадыр судья сегодняшней игры, даже не оглянулся, чтобы оценить по правилам ли снялись с места джигиты-богоштунцы к загодя отмеченному месту за тушей козла.
Почувствовал тут он, как у него ресницы увлажнились.
Оглянуться всё ещё не хотел, хотя за ходом игры следить ему.
У бывшего игрока, победителя многих игр, будто на затылке глаза.
Иноходец под ним на этот раз ни разу не сбился с бега, что верно – то верно, тем не менее, зрители теперь не обращали внимания на судью и всецело были поглощены ходом игры.
Почти у финиша Главного Пути Игры судья Кадыр придержал коня: следить за ходом игры всё-таки было нужно.
Важно, чтоб игра проходила честно.
Всех четырёх игроков он постоянно видел, но туша козла у кого – не различал.
Козёл неплох, сам отбирал на базаре.
Нарочно остановился на трёхпудовом весе.
Пусть-ка попотеют джигиты, они весь год жаждали этого дня.
4
У одинокого чия продолжалась круговерть борьбы четырёх джигитов за тушу козла.
Керим обеими руками впился в нагретую солнцем густую златорунную шерсть и почувствовал, будто пальцы его угодили в горячую золу.
– О, Боже! О, Боже! – кричал во всю глотку Керим от удовольствия. – У-у-у-у!..
Алсейит, задниками каблуков кирзовых сапог беспрестанно понукая своего коня, всё пытался войти в гущу схватки.
Глянув на своего напарника Керима, он тут же отвернулся.
Не то, что он, даже кто любой испугался бы Керима.
Весь взъерошенный, с разинутым ртом, выпученными глазами, тот преобразился в настоящего волка.
– У-у-у! – от боевого задора Керим взвыл по-волчьи.
Тут хлебопашец посуровел.
Обе руки Керима так крепко вцепились в тушу, лежащую поперёк седла недруга, что до запястья утонули в шерсти.
Якрврд всем туловищем навалился на тушу так умело, что, казалось, стал её неотъемлемой частью.
Его Алсейит мысленно нарёк именем «человек-туша».
Обняв поверх козла гриву своего коня, будто показывал тем самым: ему ничего на свете больше не нужно.
«Нельзя так! – подумал Алсейит. – Это уже не игра получается, а чёрт знает что».
Он успокоился, когда перевёл взгляд с лица Керима и Кожомжара на их коней.
Животные оставались такими, какими их видел перед началом козлодрания.
Чуть азартнее стали, а так – такие же.
Тут хлебопашец придержал бег своего Чабдарата.
***
Шофёр Керим правой рукой нащупал под кожей козла третье ребро, а левой – переднюю плечевую кость.
Грубая шерсть и мышечная мякоть туши козла, будто приросли к пальцам.
Тут главное, поймать такой миг, когда часть туши уже, твоя и, чтобы обладать ею целиком, надо дёрнуть беспощадно.
Не мешкая, Керим потянул тушу в свою сторону, да так, что дрогнули, отшатнувшись, все лошади, и подались влево.
Вот этот миг, пока не хлынула обратная волна, надо дёрнуть, ещё дёрнуть уверенно.
Иного пути у него нет! Так надо! Надо!
Глаза боятся, руки делают!
Смелей, нечего трусить!..
Все кони пошли вокруг одинокого чия.
Чья-то пятерня легла на правое предплечье Кожомжара, потом там же начала прижимать так сильно, что стало больно!
Он посмотрел налево – чья это рука?
Встретился взглядом с Алсейитом-недругом.
В Кожомжаре вдруг взыграл азарт: в глазах проснулась лютая ненависть и обида от своей незащищённости.
Растерялся обладатель златорунной туши и с нескрываемым отчаянием в глазах умолял оставить ему козла.
Больно, слишком жёстко сжал.
– У-у-у! – завыл Кожомжар и стал подбадривать себя – Я тебе сейчас покажу!
Рука Алсейита, до боли прижавшая предплечье скотовода, давила всё сильнее.
«Отпустить тушу, что ли? – подумал Кожомжар. – Боже мой, боже!!!»
Правила мужской игры защищают от приёмов, которые могут вызвать сильную боль.
Но на деле правила соблюдались: соперник не выкручивал противнику руки.
Вдруг Кожомжар увидел другую руку.
Белокожая, полная, длинная – это была рука его напарника Сакия!
Она крест-накрест легла на руку соперника.
Шофёр Керим тоже увидел две руки на предплечье обладателя златорунной туши.
Но не разобрался, чьи они?
– Ты что делаешь?! Хватаешь что попало?! – зарычал Керим, не видя, чья ещё рука внизу. – Или правил для тебя не существует?
– Где надо, там и хватаем, – спокойно ответил Сакий.
Кожомжар почувствовал, как вдруг боль отпустила его предплечье.
Тут же шофёр Керим рванул тушу на себя, а потом упёрся левой ногой в бок коня Саралы. Опять дёрнул.
И она наполовину вылезла из-под живота Кожомжара.
В третий раз потянул тушу шофёр Керим не сильно.
И тут скотовод выпустил тушу и по инерции отвалился в противоположную сторону.
Мог бы, и вывалиться из седла, да белая рука Сакия на миг перехватила падающего за тушей напарника.
Правда, удержал его Сакий не рукой, а всем своим телом.
Вожделенная златорунная туша теперь была в руках у ташрабатцев.
Но ещё не всецело. Вырвать её – не значило удержать.
Она тянула эртээсовского шофёра Керима вниз, к земле, будто теперь уже сама златорунная туша хотела перебороть джигита.
Тянула, перетягивала вместе с седлом на левый бок коня.
«Что делать? Что делать? – растерялся Керим. – Ой, что за туша?»
Тогда он, упёрся подошвой в донце медного стремени, а потом привстал, чтобы удержаться в седле.
«Не подведи, Азотору!» – мысленно обратился к своему коню Керим.
Подумал о стременных путлищах.
Ещё вчера днём он обновил оба, укрепил их толстой бычьей сыромятной кожей.
Златорунная туша упорно тащила Керима вниз!
Шофёр Керим накренился влево.
Ноша оказалась тяжёлой и непослушной!
– Не имеющая души туша хочет вытянуть меня из седла своим трёхпудовым весом, – говорил Керим. – Хочет заставить меня коснуться земли, чтобы я почувствовал, что там все равны – и мёртвые и живые.
Керим из районного центра не чувствовал своих рук.
Хотя ладони по-прежнему вжимались в плечевую кость козлиной туши и правое третье ребро.
Керим знал, что туша постепенно перетянет его, если он не предпримет чего-то решительного и не ожидаемого соперниками.
Тугодум Керим спешно лёг животом на луку седла, как до него делал и его противник.
Ощутил твёрдость деревянного седла.
Это была неудобная, но опора!
А тут конь Азотору, зажатый другими лошадьми, переступил с правой на левую ногу и пошёл в обратном направлении.