Страница 8 из 36
— Ты что делаешь? — Спросил я приподнявшись.
— Вы, что вчера все вино выжрали? — Ответил он вопросом.
«Ну да, мне тоже не мешало бы подлечиться…» — голова с похмелья болела страшно.
Я сел, облокотившись спиной к стене юрты, продолжил наблюдать, как Гай сливает в чашу с пустых амфор последние капли вина.
«Что я творю?» — Вдруг подумал я, — «прошлую свою жизнь угробил постоянными попойками, а теперь и это, молодое и сильное тело превращаю в алкоголика».
— Ты зачем столько вина купил у согдийцев? — Спросил я у римлянина.
— Я купил все. Это ведь настоящее фалернское! Всего-то семь амфор было у них.
«Ну да, всего-то тридцать пять литров. На одну попойку только хватило…» — Подумал я, но спросил, придираясь о другом.
— Гай, вот скажи, сколько в Риме получает за свою службу легионер?
Он, недоуменно посмотрев на меня ответил:
— Двести двадцать пять серебряных денариев в год.
— А сколько я плачу легионеру, если равнять мое серебро с римским денарием?
— Не меньше двухсот пятидесяти денариев.
— Вот ауреус[16], который весит чуть меньше моего золотого тенге стоит двадцать пять денариев или четыреста медных ассов[17]. Так? А теперь посчитай, скольких легионеров я могу содержать за ту сумму, которую ты отдал за вино. И почему ты купил это вино за сто девятнадцать золотых монет, когда как в Риме платят самое большее четыре асса за амфору?
— Но ты ведь сам приказал не торговаться с купцами и платить им золотом столько, сколько они попросят за свой товар. — Ответил он возмущенно.
— Ладно, не сердись, — сказал я примирительно, вспомнив, что действительно давал такое распоряжение. Я полагал, что таким образом информация о том, что в Таразе платят золотом не торгуясь, разлетится по всему миру и в мою столицу со всех сторон образуются множество караванных путей и в перспективе превратят город в крупный, а может и в самый крупный центр международной торговли.
Я встал и направился к двери, открыв которую я остановился и, обернувшись к Гаю сказал:
— Лучше воды выпей, у тебя обезвоживание.
Выйдя из юрты, я увидел стоящих у дверей двух стражников. В десяти метрах от юрты, у костра сидели еще десять «бешенных».
— Разбудите Иргека и Ирека. — Приказал я одному из них и, вскочив на ближайшего коня, направился к реке. За мной последовал весь десяток телохранителей и невесть откуда взявшийся Угэ.
— Угэ, приведи мне того коня, которого вчера привезли согдийцы. — Крикнул я ему.
Он, резко рванув поводья, развернув коня, помчался в обратную строну.
Умывшись в реке, берег которой покрылся тонкой корочкой льда, я вернулся к своему коню и увидел, как в мою сторону скачут близнецы. Но они, промчались мимо, на ходу бросив у берега два больших свертка и не останавливая коней, нырнули в реку. Поплескавшись несколько минут, они вышли из воды ведя за собой своих лошадей. Подобрав свертки, которые оказались одеждой, они одели их на свои еще мокрые тела, а сверху накинули овчинные тулупы, на головы малахаи из волчьего меха.
Подойдя ко мне, Ирек протянул мне третий тулуп:
— Одень, а то простынешь, ветер начинает поддувать.
— Завтра с рассветом мы выступаем за канглы на земли усуней, — сказал я, походу одеваясь в тулуп, — но ты Ирек останешься здесь.
Близнецы переглянулись:
— Зачем? — Спросили они одновременно.
— Я хочу поручить тебе сформировать тумен конницы для которой сейчас Кусэк со своими кузнецами кует доспехи и оружие, — ответил я им, — они мне нужны будут для войны с Коканом.
Они снова переглянулись:
— Но мы никогда не разлучались на такой долгий срок. Во всех походах и сражениях мы сражались всегда вместе!
— Я понимаю. Но это очень важно. Да вы и без меня знаете, что для такой тяжелой конницы нужны специальные лошади. Даже лучшие скакуны саков мало подходят. — Сказал я, показав рукой на стоящего рядом с моим аргамаком коня. Его только что привел начальник моей личной охраны. Конь был ростом в два метра и весом килограммов в восемьсот, с огромными прочерченными мышцами на спине и груди, больше похожего на накаченного гормонами роста быка, — нужно десять, нет пятнадцать, а что бы с запасом, лучше двадцать тысяч таких…
— Но где же он найдет столько таких чудовищ за короткое время, — перебил меня Иргек, — ведь войну с Коканом ты хочешь начать к весне?
— Вот потому должен остаться кто-то из вас, потомков кагана Модэ, которому будут подчиняться не только кочевники, но и маргушцы, и согдийцы. Только без грабежей, — предупредил я, увидев как хищно заблестели глаза у Ирека, — покупай, используй для этого золото из нашей казны.
— Ладно. — Махнул рукой Ирек.
— Я оставлю с тобой десять тысяч воинов. Подготовь их к весне.
— А кто останется в Таразе, когда мы покинем город? — Спросил Ирек.
— Останется Гай с его восемью тысячами легионерами, — и добавил, увидев как презрительно скривилось лицо у близнецов, — с ними я еще оставлю пять тысяч саков. Думаю этого будет достаточно для защиты Тараза, даже если гузы сумеют одолеть два тумена Сакмана.
Глава четвертая
Я, как и планировал, выступил во главе своих «бешенных» на следующий день после беседы с близнецами. Меня сопровождали Иргек, Асфандир со своей сестрой Ларкиан, напрочь отказавшийся оставаться в Таразе Тегын, и Айбеке, к которой присоединилось пять тысяч под стать ей воительниц.
Запретить ей и ее женской коннице принимать участие в этом походе я не смог. Вернее не имел права. Для того что бы оставить их в своих степях нужно было веское основание. То, что поход будет тяжелым и вообще война не женское дело — это не причина. Заяви я так, меня степняки просто не поняли и приняли бы за еще одну странность, которой у их кагана стало предостаточно после того ранения ханьской стрелой в голову.
На мое удивление, среди кочевников было настоящее гендерное равенство. Женщина активно влияла на политические решения вождей, тому свидетельство жены Кокана и Токара, уговорившие поднять восстание. Кочевница принимала участие во многих военных походах, так как в военном деле была не на много хуже, а нередко и лучше некоторых мужчин. В случае набега вражеского рода, брала в руки оружие и вставала рядом со своим отцом, мужем, братом. Зачастую итоги сражения зависели от них. Потому в степи бытовое насилие было крайне редким явлением. Избиение жены, по меньшей мере, было не разумно. Такая жена могла запросто шлепнуть обидчика. Но еще за каждой женщиной стоял ее род! Обидеть, оскорбить ее, это равнозначно нанесению оскорбления всему ее роду. Именно из-за убийства своей жены кангюйки, Шоже не поддержали большинство воинов этого племени, что и привело к печальным для него последствиям в обеих известных мне историях.
Поход на усуней Шимыра проходил для меня без особых происшествий до самой их столицы Кызыл-Ангара. Большинство родов усуней еще при приближении Ужаса сразу же переходили на его сторону. Оставшихся верными Шимыру войска и солдат регулярной армии империи Хань он разбил в двух сражениях. Часть этих остатков укрылись в крепости. Не успевших спрятаться или бежать, Ужас уничтожал с присущей кочевникам в междоусобных войнах жестокостью.
Так, проезжая мимо сожжённых аулов, изначально я думал, что это дело рук китайских солдат, но затем обратил внимание на одну особенность. Везде оставались живыми немощные старики и дети не старше шести лет. А в одном ауле увидел карлика, готовящего еду для сгрудившихся вокруг него в ожидании дюжины малышей…
Я подъехал к карлику, на простом поясе которого висел кинжал и спросил:
— Почему ханьцы оставили живыми тебя и их. — Показал я рукой на детишек.
Карлик отвернулся, нарочно, с минуту повозившись с большой деревянной крышкой и подняв ее, накрыл казан, от которого приятно пахло мясным бульоном. Затем повернувшись ко мне, наконец, ответил:
16
Ауреус — золотая монета Древнего Рима
17
Асс — мелка монета Древнего Рима