Страница 48 из 157
- Я не хочу быть здесь, - произнёс он, закрыл ладонями лицо. А после схватился за голову, срываясь на крик: - Не хочу! Не хочу! Не хочу! Я хочу домой! Мне плохо здесь! Мне страшно! Отпустите меня!
Истерика началась сначала, высасывая последние силы (а то и душу), иссушая. Доктор Айзик подала знак санитарам. Это было слишком – двое крепких мужчин скрутили и потащили к кровати. Том орал, давился слезами, умолял, отчаянно вырывался, что даже суставы хрустели, но по сути ничего не мог сделать, силы были не равны – как и тогда, в отвратительно недалёком для него прошлом, которое психика заботливо скрыла от него, но доктора заставили вспомнить.
Мадам Айзик приказала позвать медсестру, отчеканила название препарата, полностью блокирующего эмоциональную сферу личности. Медсестра прибежала в считанные минуты.
Игла скользнула под кожу на сгибе локтя, и вскоре Том почувствовал, как раскаленная паника куда-то утекает, освобождая тело и разум, застывает в венах желе. Слёзы перестали течь, взгляд перестал что-либо выражать.
- Его нужно перевести в «буйную» палату, - негромко сказала доктор санитарам и обратилась к Тому: - Пошли с нами, Том.
Парень встал с кровати и в сопровождении целого конвоя покорно пошёл туда, куда вела мадам Айзик. Палаты для буйных представляли из себя абсолютно пустые помещения без окон, полностью обитые изнутри плотным мягким материалом. Даже потолок был мягким, хоть до него невозможно было достать.
Зайдя внутрь, Том равнодушно огляделся, прошёл дальше, куда указали, и снова остановился.
- Разденьте его, - отдала новый приказ доктор Айзик.
Никто не мог дать гарантий, что лекарство не перестанет действовать раньше, в самый неподходящий момент, и индивидуальные реакции организма тоже нельзя было списывать со счетов. Для того и были нужны и особая палата, и избавление от потенциально опасной в случае наступления острого состояния одежды. Меры предосторожности.
- Бельё тоже снимать? – дежурно уточнил один из санитаров.
- Да.
Приближение санитара больше не пугало, как и то, что его начали раздевать. Том стоял, безвольно опустив руки вдоль тела, а когда трусы скатились вниз по ногам, перешагнул их, отступив на шажок назад. Санитар сложил одежду и отошёл в сторону, уступая место доктору Айзик.
Тома не смущало, что он стоит перед старшей представительницей противоположного пола абсолютно голый, он даже не пытался прикрыться. Стыд парализовало вместе со всеми иными чувствами. Он безразлично, будто в полудрёме разглядывал её.
- Том, отдохни пока, поспи. А я вернусь позже, и мы поговорим, - произнесла мадам Айзик и погладила его по плечу, не удержалась.
Его так хотелось пожалеть, а лучше прижать к груди, увести домой и… Бред. Слабость. Нельзя. Он просто ещё один пациент. Больной мальчик.
Том кивнул, сел, а после лёг на бок. За медработниками закрылась дверь, идеально слившись с мягкой стеной.
Спать не хотелось. Веки равномерно закрывались и открывались. А в голове звучала колыбельная, которую ему пел папа в детстве:
«Тик-так –
Часы поют на стене.
И солнце уж погасло,
И темнота шагает по земле.
Тик-так.
Но будет новый день –
И радость в нём, и счастье.
И солнце встанет, чтобы улыбку подарить тебе.
Тик-так, тик-так, тик-так…».