Страница 49 из 157
Доктор Айзик вернулась в обед. Действие препарата уже иссякало, это становилось понятно по тому, что при её появлении Том спешно сел и прикрылся ногами.
- Привет, Том. Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась доктор.
Том задумался на пару секунд, потупив взгляд, и, вскинув голову, с какой-то непонятной, отчаянной мольбой ответил:
- Я есть хочу.
Вместе с воспоминаниями пришло и фантомное ощущение животного, смертельного голода, которое он познал в подвале, едва не ставшем его персональной усыпальницей.
- Сейчас я попрошу принести тебе завтрак.
Пока еду несли, Том смотрел вниз, рассматривая то пол-матрас, то свои босые, бледные ступни. А потом вкрадчиво обратился к женщине:
- Можно мне обратно мою одежду?
- Нет, Том.
- Почему? И… зачем вы меня раздели?
- Так нужно. Я же уже не раз говорила тебе, что все доктора, и я в частности, заботимся о твоём благе и делаем всё для него.
Том чуть кивнул, снова опустил голову. Мадам Айзик понимала, что ответила правильно, что нельзя возвращать ему одежду, пока они не убедятся, что препарат справляется с контролем его состояния, а для этого требовался опыт хотя бы нескольких дней, но в сердце всё равно горчило и оно сочувственно сжималось.
Он ведь был абсолютно беззащитный, сломанный не физически, но морально – до основания, а теперь лишился последней брони в виде одежды. По хрупкому телу хаотично разбросаны наводящие жуть шрамы и совсем свежие гематомы.
Дошло до того, что посетила мысль отдать ему хотя бы сейчас, пока она здесь, свой халат, чтобы он почувствовал себя хоть чуточку уютно. Но если сделать это, можно с уверенностью ставить себе на лоб печать: «Непрофессионал» и освобождать занимаемое место. Сердобольность в этих стенах не имеет права на жизнь, а если она всё же теплится в сердце, её нужно запрятать поглубже, сковать льдом.
Мадам Айзик украдкой скользнула взглядом по рубцам на ногах Тома, на левой руке.
«Неужели его на самом деле обгладывали крысы? – подумала она. – В каком же аду ему довелось побывать? И специально ли его бросили на такую страшную смерть?», - подняла взгляд к его отвёрнутому, опущенному лицу.
Том молчал, и она тоже не настаивала на диалоге. Даже не верилось, что какая-то секунда между «до» и «после», протараненная защита могут так изменить человека. Открытый и живой, общительный и желающий узнать всё на свете раньше – теперь он походил на мягкую восковую куклу, даже дышал слабее. Закрытый, тихий, как забитый зверёк.
А Том всё так же смотрел вниз. И хоть пытался не думать об этом, в голову помимо воли хладными змеями просачивались мысли-ассоциации. Как он точно так сидел обнажённым на полу в тёмном, сыром подвале в ожидании чего-то. Как сначала в груди жила надежда, потом отчаянная вера в то, что его всё-таки отпустят, а после пришли безысходность и дикий ужас, от которых он раз за разом срывал криками голос, пока сил не осталось вовсе.
Только здесь было светло, очень светло и совсем не холодно. А в остальном разница была невелика, его тоже не отпускали.
Когда зашла медсестра, катя перед собой тележку с подносом, Том сильнее прижал колени к груди, сворачиваясь в своеобразный клубок. Первым делом он вцепился в кружку с чаем, делая жадные, судорожные глотки. Жажда была сильнее и страшнее голода, теперь он это слишком хорошо помнил.
Есть в таком положении было неудобно, приходилось держать тарелку на поднятых коленях, балансировать. Лекарство в крови всё больше распадалось, и всё больше наливались кровью воспоминания, крепли чувства, спирая дыхание.
Куски начали вставать поперёк горла, потому что все мышцы были сведены болью, ужасом, горечью и непониманием, ставшим его верным спутником с первой минуты нахождения здесь.
Ложка в руке затряслась. Том болезненно кусал губы, пытаясь отвлечься, справиться, сосредоточиться на еде. По щеке скатилась слеза и сорвалась в тарелку.
Том зажмурился и сдавленно произнёс:
- Зачем вы заставили меня вспомнить? Зачем?!
Он резко распахнул глаза, впившись взглядом в доктора. В мокрых глазах вновь расплескалось безумие на грани слома, порожденное животным ужасом.
Мадам Айзик отложила ответ на потом.
Медсестра. Укол. И всё прошло.
Вместе с тем, как оцепенели чувства, исчезло и ощущение дикого голода. Доктор Айзик наблюдала стремительно гаснущий интерес к пище в его глазах.
- Том, тебе нужно поесть, - напомнила она, будучи готовой к тому, что он откажется и его придётся кормить с ложечки. Не самостоятельно, конечно, хоть она и была бы не против. Но статус не позволял.
Но обошлось без этого. Том кивнул и вернулся к трапезе, только ел теперь крайне медленно, безо всякого аппетита.
Когда медсестра забрала потенциально опасную, как и любой другой предмет, посуду и снова оставила их наедине, доктор Айзик произнесла: