Страница 127 из 157
- Типа того. Лучший центр принудительного лечения во Франции.
- Принудительного лечения… Напомни, как это.
- Короче, это когда человек кого-то на ленты порезал, потому что ему так голоса в голове велели, и его за это не в тюрьму сажают, а лечат.
- Дичь! И что, ты со всеми этими больными уродами работал?
- Выбора не было, я же тебе рассказывал про папину мега-идею.
- И как, вылечил кого-то? Погоди-ка… - Эванес с крайне задумчивым видом скользнул по Оскару взглядом. – Вроде, дырки от ножика нигде нет, значит, вылечил.
- Попробовал бы кто-то меня пырнуть! – уверенно фыркнул Шулейман. – И да, вылечил. А ты сомневался во мне?
- Уважаю!
Они заново наполнили бокалы, чокнулись и выпили. Когда бутылка опустела, и Оскар направился к бару, Эванес, выпустив струя дыма, сказал:
- А чего ты нас обслуживаешь? Где твоя домработница? Или ты новую до сих пор не взял?
- Точно! Хорошо, что напомнил. И где это чучело? – Шулейман огляделся, будто Том мог где-то тут играть с ними в прятки. – Чучело, иди сюда!
Том на кухне притих, напрягся – выбрался из своего убежища, чтобы поесть, потому что желудок уже к позвоночнику лип от голода. Он упрямо игнорировал оклики Оскара, потому что идти к ним не хотелось до смерти, но в итоге всё-таки пошёл. Встал посреди гостиной, сцепив руки внизу живота.
- Ничего такой… мальчик? – произнёс Эванес и вопросительно посмотрел на Оскара.
Том его слышал, лицо у него вытянулось. Это уже точно было издевательством, видно же, что он мужского пола!
- Я парень, - недовольно и напряжённо проговорил он.
Блондин метнул в него взгляд, повёл бровями и снова повернулся к другу:
- Чего это твоя прислуга вякает? Стареешь, брат! – хлопнул по плечу.
- Он воспитанию плохо поддаётся. Дурачок, - махнул рукой Оскар.
- Дурачок? И как же тебя зовут? – Эванес перевёл взгляд обратно к Тому.
Том не ответил, не захотел даже представляться, настолько ему не понравился товарищ Шулеймана.
- Неси коньяк, - отдал команду Оскар.
Том обернулся к бару, который располагался в этой же гостиной, затем непонимающе посмотрел на него. В голове не укладывалось – неужели так сложно встать и пройти пару метров до бара?
- И бокалы поменяй, - добавил Шулейман и, щёлкнув пальцами, указал на использованные бокалы.
- И почему это ты не отвечаешь, когда спрашивают? – не успокаивался Эванес.
- Подожди ты, а то он от переизбытка стимулов зависнет, - пихнул его Оскар.
- Хорошо, подожду.
Борясь с желанием уйти от них сию же секунду, скрепя сердце, Том взял из бара бутылку коньяка, откупорил её, потом пошёл за бокалами.
- Сначала подготавливают всё, а потом уже открывают! – бросил ему вслед Эванес, и они с Оскаром засмеялись.
Том разливал напиток по бокалам, упрямо не глядя на парней, стараясь абстрагироваться от того, что прислуживает, и не суетиться. Эти мгновения, издеваясь, тянулись слишком долго.
Поставив бутылку на стол, он собирался уйти, но блондин остановил его:
- А подать бокал?
Том исподлобья посмотрел сперва на него, затем на бокал с выдержанным жидким янтарём.
- Бокал стоит перед тобой, возьми, - не дерзя, просто констатируя факт и не желая подавать бокал ему в руку, ответил он.
Эванес вновь повёл бровями и, когда Том отвернулся, лёгким, как бы случайным движением столкнул бокал со столика. В затылок прилетел треск стекла.
- Вот видишь, что ты натворил! – возмутился Оскар. – Убирай давай!
Том обернулся к нему, посмотрел умоляюще, но внутри себя понимал, что не поможет, придётся послушаться.
- Давай-давай, - поторопил Шулейман, тоже закурил.
Сходив за тряпкой, Том опустился на колени и стал вытирать лужицу, попутно аккуратно сгребая тряпкой осколки, чтобы не поранить руки. Потом это место пришлось замывать.
Пока он ползал на четвереньках спиной к господам, Эванес без зазрения совести разглядывал его. Закончив, Том поспешил покинуть их общество, даже тряпку на место не отнёс, а забрал с собой в комнату.
- Слушай, а верни обратно домработника своего? – сказал Эванес через какое-то время.
- Понравился, что ли? – усмехнулся Оскар. – Буду не против, если заберёшь, мне это недоразумение уже порядком надоело.
- Зови давай.
Том снова долго, целых пять минут, не откликался, зажимал ладонями уши. Но опять пришёл, спросил: