Страница 11 из 21
Власти Северо-Восточного Китая вели борьбу с советским пропагандистским воздействием на монгольское и бурятское население региона. В мае 1927 г. прошедший в Хайларе местный съезд принял решение «о предохранении молодежи от революционной заразы». Китайские власти Синьцзяна препятствовали трансграничной миграции – так, в 1930 г. они потребовали от СССР возвратить 47 семейств киргизов, бежавших в Советский Союз281. Япония после оккупации ею Маньчжурии в 1931 г. установила жесткий режим охраны границы с Советским Союзом, не допуская миграций282.
Острая борьба за кочевое население развернулась между СССР, Афганистаном и Персией. Афганские власти стремились вернуть своих откочевников, ушедших в СССР. В июле 1927 г. губернатор Гератской провинции отдал распоряжение о выделении отряда в составе 15 человек для содействия обратной перекочевке эмигрантов, перешедших в СССР в районе Кушки, на территорию Афганистана. Для «увещевания» откочевников к ним были направлены влиятельные духовные лица. В начале осени 1932 г. были отмечены попытки афганских властей «уговорами и оружием» задержать волну реэмиграции в СССР283. В начале 1930-х гг. Персия пыталась оставить себе население, откочевавшее из Советского Союза после начала форсированной коллективизации, а СССР этому препятствовал284.
Таким образом, ситуация в «кочевых» регионах СССР, сложившаяся в 1920-х гг., ярко показывает, что Советское государство стремилось к достижению статуса-кво на границе, заключавшегося в полном контроле за эмиграцией и иммиграцией, минимизации или полной ликвидации трансграничного кочевья. В СССР, где постулатом была жизнь в условиях «враждебного окружения», бесконтрольное пересечение границы стало категорически неприемлемым для властей.
До революции миграции кочевников происходили в основном в традиционном режиме с экономическими целями285. При советской власти откочевки стали приобретать политический контекст как форма бегства от государства. Причем для властей было сложно понять причину каждой конкретной миграции – была она совершена в рамках традиционного скотоводческого кочевья или с политическими целями.
Эмиграционные настроения среди кочевого населения были опасны для властей СССР, ввиду того что массовая эмиграция – особенно «трудового элемента» – наносила удар по имиджу страны. Особенно нежелательным это было ввиду того, что приграничные «кочевые» регионы играли для СССР важную внешнеполитическую роль: Бурятия была важным элементом отношений с Монголией и Тибетом, Казахстан и Киргизия – с мусульманским населением Синьцзяна, Туркмения – с Афганистаном и Персией, все «мусульманские» регионы – с Турцией и другими странами исламского мира. Поэтому власти СССР не могли допустить массовой эмиграции (откочевки) из этих регионов. Точно так же действовали сопредельные государства. В подходе СССР, Китая, Персии и Афганистана к трансграничной миграции проявилась и борьба за население (важнейший ресурс любого государства), и стремление сохранить контроль над ним.
«Не торопиться»: советские ученые о судьбе кочевой цивилизации
После прихода к власти большевики приступили к модернизации286 Советского государства. Этот процесс был неравномерным, неоднозначным и вызывал в 1920-х гг. многочисленные дискуссии. В тот период в СССР еще был возможен относительный идейный плюрализм – по крайней мере в сфере экономики. Изучение архивных документов и публицистики 1920-х гг. показывает, что разнообразие и борьба мнений были характерны и для дискуссий по поводу положения в «кочевых» регионах СССР, планирования их будущего, видения их места и роли в рамках большой страны.
В среде советских специалистов и чиновников, занимавшихся проблемами кочевого общества, четко проявились два основных подхода, сторонников которых условно можно обозначить так: «ученые» и «власть». Представители этих «партий» активно выступали в прессе, публиковали книги, материалы полевых исследований, многочисленные статьи в газетах и журналах (в особенности следует выделить журналы «Народное хозяйство Казахстана» и «Советская Киргизия»287).
Характерно, что многие представители «партии ученых» работали в органах власти (в основном в земельных и статистических ведомствах), а некоторые ученые примыкали к позиции «партии власти». Мнения представителей обеих «партий» могли совпадать по некоторым частным вопросам, иногда были сами по себе противоречивыми или колеблющимися. (Так, профессор Г.Н. Черданцев в одной и той же книге писал о «примитивных» трудовых навыках кочевников и их «первобытной отсталости», и тут же – что кочевники «выработали… специфические трудовые навыки и создали особый тип хозяйства»288.)
Однако ученые и власть четко расходились в главном, судьбоносном вопросе. Первые предлагали осторожное «переформатирование» кочевого общества – либо с полным сохранением его, либо с постепенным, эволюционным развитием во что-то другое. Вторые же выступали за принудительную модернизацию «кочевых» регионов с фактической ликвидацией кочевой цивилизации.
«Партия ученых» особенно ярко была представлена в крупнейшем «кочевом» регионе СССР – Казахстане, где сложился круг специалистов, которые придерживались взвешенного и научно обоснованного подхода к кочевой цивилизации (многие из них были фактически высланы «на периферию» из-за своей прошлой принадлежности к партии эсеров). Среди них были руководитель Статистическо-экономического отряда Казахстанской экспедиции АН СССР С.П. Швецов, член президиума Госплана Казанской АССР М.Г. Сириус, ученый, бывший деятель партии «Алаш» А.А. Ермеков.
Кроме того, идеи о необходимости взвешенного и научно обоснованного подхода к решению судьбы кочевой цивилизации разделяли известные московские ученые Н.П. Огановский и А.Н. Челинцев, экономист И.А. Рукавишников (жил и работал в Бурятии), заместитель председателя СНК РСФСР Т.Р. Рыскулов, некоторые руководящие работники Казахстана, Калмыкии, Бурятии и других регионов.
Ученые и их единомышленники считали, что кочевое хозяйство – единственно рациональное и целесообразное289, «идеально приспособленное»290 для природных, социально-экономических и иных условий тех регионов, где оно распространено. С.П. Швецов в ответ на предложения о переводе кочевников на оседлость предсказывал: «Устраните это периодическое передвижение скота по степи – и казаку291 нечего в ней будет делать, так как никакое иное хозяйство здесь невозможно, и степь, кормящая теперь миллионы казакского населения, превратится в пустыню»292. Т.Р. Рыскулов и И.А. Рукавишников говорили о «естественной приспособленности» Киргизии и Бурятии под животноводство293. Даже в разгар программы коллективизации и перевода кочевников на оседлость в № 3 за 1930 г. «Известий Бурят-Монгольского обкома ВКП(б)» появилась статья, в которой говорилось, что кочевой образ жизни обусловлен объективными географическими условиями294.
Одним из главных аргументов ученых была непригодность «кочевых» регионов к земледелию. Г.Н. Черданцев выявил, что в Казахстане и Каракалпакии всего 14,1 % территории подходило для земледелия, тогда как 54,4 % успешно использовалось под пастбища295. Земледелие в Казахстане не могло быть устойчивым296, прежде всего из-за проблем с водой. Зампредседателя Госплана Казахстана Е.А. Полочанский отмечал, что если перевести казахов на земледелие, даже в сочетании с животноводством, то пригодной для этого территории «не хватило бы всем»297. В мае 1927 г. на первом краевом совещании плановых органов о том же предупреждал представитель Наркомзема Казахстана К. Султанбеков298.
Для Киргизии была характерна «теснота земельной площади, пригодной для обработки»299. В Калмыкии хотя и пустовало 2,5 млн га земли, почти вся ее территория входила в зону комплексных почв и сыпучих песков и поэтому могла быть использована исключительно под крупнопромышленное экстенсивное скотоводство300 (равно как и в соседней Астраханской губернии, где кочевали калмыки и казахи).