Страница 10 из 21
Однако к началу 1930-х гг. у властей (в частности, у Наркомата по иностранным делам) мнение о прикочевках несколько изменилось. Во-первых, по политическим причинам – иммиграция в СССР говорила об усилении влияния Советского Союза, укреплении его политического авторитета. Во-вторых, по экономическим – иммигранты давали приток рабочей силы, в котором была крайне заинтересована, например, Средняя Азия в связи с развитием скотоводства и решением «мясной, каракулевой и шерстяной проблем». Уполномоченный НКИД в Узбекистане М.М. Славуцкий отмечал, что, «если перешедшие к нам киргизы заняты производительным трудом и бежали от гонений китайцев, их возвращать ни в коем случае не следует»264.
Тем не менее власти СССР находились в непростом положении. С одной стороны, массовая иммиграция была нежелательной – из соображений «внешнеполитического (взаимоотношения с афганским правительством), внутриполитического (опасность создания враждебных военно-политических ячеек) и экономического (затруднительность устроения масс эмигрантов) характера». С другой стороны, нужно было поддерживать интерес и «тягу» народов северных провинций Афганистана к СССР. Для этого, «учитывая консерватизм и устойчивость патриархально-родовых отношений среди этих племен», НКИД предлагал «не форсировать полную советизацию» иммигрантов и дать «некоторые льготы их родовым старшинам»265.
Прикочевники часто и не желали возвращаться за границу. Например, главы хазарейских родов категорически отказались уйти обратно в Афганистан, вследствие чего были интернированы ОГПУ. Один из этих «родовых авторитетов» – Кафур-бек, из опасения быть выданным афганским властям, перешел на территории СССР на нелегальное положение266.
Советские власти считали, что прикочевники несут с собой угрозу отпадения приграничных территорий. В феврале 1927 г. ЦК КП(б) Туркмении сообщал об «опасности стремления афганцев к присоединению Пендинского оазиса (Кушка – Тахта-Базар) и возникновению поэтому поводов к плебисциту»267. Действительно, в 1920-х гг. плебисциты по поводу принадлежности территорий были распространенным явлением. В Европе был проведен ряд плебисцитов на спорных территориях – например, по разграничению территорий Мазурии и Силезии между Германией и Польшей.
Такие опасения были обоснованы и для реалий приграничных «кочевых» регионов СССР. Так, в феврале 1921 г. РСФСР подписала «Договор о дружбе» с Афганистаном, согласно статье IX которого Россия согласилась «передать Афганистану принадлежавшие ему в прошлом столетии земли пограничного района с соблюдением принципа справедливости и свободного волеизъявления народов, их населяющих». Фактически никаких территорий Афганистану передано не было, однако опасность их потери оставалась, принимая во внимание конфликт на Кушке 1885 г., когда афганские войска пытались захватить упомянутый выше Пендинский оазис.
В 1930 г. туркменский авторитетный лидер, эмигрант Абдул Хан Томач муссировал слухи о переходе к Персии «спорной зоны» в районе поселка Гасан-Кули и собирал для этого документальные подтверждения. Он созвал совещание влиятельных туркмен, которые официально подтвердили, что в 1895 г. русско-персидская граница проходила севернее Гасан-Кули. Абдул Хан Томач также провел соответствующие опросы приграничного населения268. (На самом деле граница до революции была установлена по реке Атрек южнее Гасан-Кули.)
Центральные власти СССР пытались решить проблему гражданской принадлежности прикочевавших, что могло бы снять опасность плебисцитов. Так, например, в 1930 г. в отношении прикочевавших из Афганистана белуджей ОГПУ в лице Г.Г. Ягоды издало приказ: «Во всей работе исходить из того, что для нас политически выгоден переход в союзное гражданство наибольшей массы белуджей». Тем белуджам, которые не приняли гражданство СССР, местные власти должны были «предложить добровольно вместе с семьями перейти на территорию Афганистана, обеспечив свободный переход»269.
Передвижение кочевников через границу провоцировало пограничные конфликты между СССР и сопредельными странами. 9 мая 1926 г. председатель СНК Туркменской ССР К.С. Атабаев сообщил командующему Туркестанским фронтом К.А. Авксентьевскому, что в приграничной с Афганистаном местности Эды-Кую и Ант-Кую действовал «отряд самоохраны эмигрантских стад», находившихся в Туркмении, в составе до трехсот вооруженных людей. Этот отряд стал базой для бандитских шаек, которые занимались грабежами в Керкинском и Ленинском округах Туркмении. К.С. Атабаев предложил снарядить карательную экспедицию. Однако К.А. Авксентьевский ответил отказом. Соглашаясь с вредом отрядов «самоохраны», он сомневался в успехе операции, так как эти отряды, даже если бы ушли за границу, потом вернулись бы снова. Он считал «более целесообразным принять меры к урегулированию вопроса выпаса стад с влиятельными лицами из среды эмигрантов»270.
На советско-афганской границе происходили вооруженные столкновения между басмачами и советскими пограничниками. Так, например, 11 мая 1926 г. банда под командой Чаян-Сер-дара напала на советский пограничный пост. В письме Наркомата по военным и морским делам и РВС СССР командующему войсками Среднеазиатского военного округа271 от 22 июня 1926 г. содержатся данные о факте «допуска афганских кочевников на близкое расстояние и расстреле их почти в упор из пулеметов» советскими войсками в районе поселка Тахта-Базар. НКИД СССР считал, что такие действия «не вызывались действительной необходимостью»272.
Однако очевидно, что советские войска сражались не с «кочевниками», а с басмачами. В еще одном письме Наркомата по военным и морским делам и РВС СССР от 23 июня 1926 г. сообщалось, что само афганское правительство называло их «бандами» и выражало готовность бороться с их вторжением на территорию СССР. От НКИД для этого требовалось предоставлять «самую точную и своевременную информацию… о всех возникающих конфликтах в погранполосе, для соответствующих дипломатических переговоров с афганским правительством»273.
На ухудшение отношения Советского государства к трансграничному кочевью повлияло осложнение международной обстановки в конце 1920-х гг., особенно после 1927 г. – года «военной тревоги», связанной с обострением отношений между СССР, с одной стороны, и Великобританией и Китаем, с другой стороны. В Туркмении весной 1927 г. ходили слухи, что «объявление войны со стороны Англии Советскому] Союзу – вопрос ближайших дней, а потому надо скотоводам скорее перекочевать в Персию, дабы… Советская] власть не могла реквизировать скот для Красной армии». (Впоследствии эти слухи рассеялись.)274 В том же году обозначилась тенденция к резкому сокращению въезда в СССР из Западного Китая и получению советского гражданства откочевниками и другими иммигрантами из Китая275.
В августе 1928 г. советская разведка докладывала, что «англичане усилили свою работу среди племен юга и юго-запада Персии». Эта работа включала в себя вооружение дружественных Великобритании племен, подкуп ханов, натравливание их друг на друга. Такая деятельность, по мнению советской разведки, велась не только для защиты близлежащих британских колоний (Индии и Ирака276), но и для создания «наступательного плацдарма»277 против СССР. В то же время советские власти видели возможность использования настроений части кочевников против интересов Великобритании. Так, туркменское население персидской провинции Астрабад считало, что британцы лишили его возможности традиционного грабежа соседнего населения (аламан). Поэтому в СССР считали «естественным ожидать, что в нашей борьбе с Англией в первое время они (астрабадские туркмены. – Ф. С.) будут с нами»278. В дальнейшем ситуация в приграничных с СССР регионах ухудшалась, о чем будет рассказано в следующей главе книги.
В сопредельных странах отношение к трансграничному кочевью было примерно таким же, как в СССР. До Октябрьской революции Китай расценивал приток откочевников из России как угрозу усиления российского влияния в Синьцзяне279, тем более что в этом регионе – например, в его юго-западной части (Кашгарии) – часть местных жителей еще до революции приняла российское подданство (правительство Российской империи предоставляло за это целый ряд весьма существенных льгот). Генеральный консул СССР в Кашгаре М.Ф. Думпис, прибывший туда в июле 1925 г., сообщал, что бывшие российские подданные очень обрадовались его приезду, так как они теперь считали себя гражданами Советского Союза. Он полагал, что этот настрой необходимо было поддержать280.