Часы бьют полночь

— И что нам теперь с тобой делать? — поинтересовался Гоша. Обращался он, конечно, не к Оле: жадно вслушивался в аудиторию, стремясь услышать их версии. — Я баб не бью, но ты заслужила. Совсем уже поехала, со стекляшками кидаться.

— Не лучше дружка своего, — выплюнула Ленка. Вовка молчал и усмехался. Женьку теперь держал он: Глеб был занят Олей. Несмотря на Вовину щуплость, сейчас хватало даже его невеликих усилий. Вряд ли Женька мог встать без посторонней помощи. Вряд ли он вообще был в сознании: с того момента, как Лена наступила ему на руку, он не произнёс ни слова и даже не шевельнулся, когда Оля метнулась вперёд.

Она старалась не смотреть в сторону Женьки. Вместо этого уставилась на Гошу, с радостью осознавая: пусть у неё и не вышло, понервничал он знатно. Фролов жевал сигарету, ронял пепел на снег, а губы у него дрожали. Змея обвилась вокруг шеи и в свою очередь пялилась на Олю. Если раньше той и удавалось притворяться, сегодня она окончательно выдала в себе «видящую».

Неважно. Всё равно Гоша и так её подозревал.

— Значит, так, — решил наконец он. — Ленка тоже баба, вот как баба с бабой и решайте.

Лена улыбнулась, и от недавних слёз не осталось и следа. Она разом прекратила выглядеть человеком, недавно потерявшим любимую кошку. Теперь в глазах горело злое и радостное, как у маленьких детей, когда они взахлёб пинают собачат и целой гурьбой дразнят одного, забитого и слабого. Оле начало казаться, что Женька был прав: сейчас между Ленкой и тварями, что летали вокруг, не было никакой разницы.

Твари! Точно! Она настолько погрузилась в происходящее, что почти забыла следить за ними, и поняла лишь теперь. Вокруг Гоши не виднелось ни единого чудовища. Здесь, на пятачке, их должно было пастись множество. Привлечённые запахом страха, гнева и боли тех, кто может их видеть, твари не упустили бы своего. Но их не было.

Оля вспомнила: когда он только пришёл к ним, в классе разом стало меньше теней. Видимо, «сила» Фролова, чем бы она ни была, позволяла их отгонять. Полезно — но всё равно не стоит того, чтобы пускать в своё тело монстра.

— Даже не знаю… — жеманно протянула Ленка. — Может, притащить реальных крыс, пусть её покусают, и она потом сдохнет от бешенства? Ну, или тридцать уколов в живот. Тоже неплохо.

— Как ты сюда дикую крысу притащишь? — флегматично заметил Вовка. — Она тебя первая цапнет, сама же понимаешь.

— Да шучу я, — Ленка раздражённо махнула рукой. — Не дебилка же. О, точно! Она у нас кто? Шлюха живодёрская. А шлюх раньше остригали, чтобы показать, что они шлюхи. Давайте для начала косищу эту ей отрежем! А потом уже всё остальное.

Оля похолодела. До сих пор она была готова ко всему: жестокому избиению, порче вещей, доносу родителям. Даже к тому, что Лена решит намеренно изуродовать ей лицо. Но волосы?

Пыльный запах креозота. Визг тормозов метро. Телефон, падающий в проём между вагоном и платформой, а на следующий день лежащий в сумке как ни в чём не бывало. Лицо, которое она никак не может вспомнить во сне и которое видит каждый день наяву. Короткие волосы. Её странные ноябрьские сны.

Позабытые было часы, замершие внутри, дёрнулись и вновь начали отсчитывать безжалостные минуты. Ничего она не изменила. Если сейчас они отрежут ей косу, та не успеет отрасти к моменту поступления в вуз — и Оле придётся ходить с короткой стрижкой.

Волосы у неё всегда росли медленно. Шанса отпустить косу заново не будет.

«Значит, не стригись. Вообще не стригись больше — и это будущее никогда не наступит», — сказал далёкий Женька, Женька из мирного прошлого, где ещё не было Фролова. Из того сонного вечера, когда Оля лежала в кровати с сотрясением, а он читал ей отрывки из дневника матери. Она помнила его слова и не собиралась стричься.

Но сейчас никого не волновало, что она там хотела.

— Нет, пожалуйста! — вырвалось из груди жалобное, жалкое. — Что угодно!.. Хоть реально крысу принесите — но не волосы! Их нельзя… трогать.

Вспышка испуга прошла, и Оля запоздало поняла: о, чёрт. Ей не следовало об этом говорить. Не сейчас, не им. Она только что подписала себе приговор.

Ленка победно усмехнулась и потянулась к брошенному в снег осколку бутылки.

— Боишься, значит? Так тебе и надо, сука.

Олю поставили на колени, как приговорённую к обезглавливанию. Дёргаться было бесполезно: Глеб держал прочно. Не руки — тиски. Толстая коса упала набок, свесилась почти до самой земли. Ленка, нависшая сбоку, перехватила её у самого основания.

Как лезвие касается волос, Оля уже не ощутила: кусала губу и изо всех сил старалась не плакать перед этими ушлёпками. Момент, когда Женька шевельнулся и поднял голову, она пропустила.

— Стойте, — раздалось вдруг с его стороны. — Хватит уже… не трогайте её, а.

Ленка замерла с осколком в руках и отпустила Олину косу. Целую. Слава всем святым, пока целую. Оля даже смогла приподняться: Глеб ослабил хватку.

— О, вот как, — ожил Гоша, до того молча наблюдавший за Леной и Олей. — С каких это пор живодёр вступается за крысу?

— С таких, с каких чудовище диктует людям условия, — огрызнулся в ответ Женька. — Кончай уже. Она ничего не знает.

— Да ну? Хорош уже её выгораживать, она точно целилась в фами… — начал было Фролов и осёкся: змея нервно дёрнулась. Точно, отметила Оля. Остальные ребята сейчас не под гипнозом, и им не стоит слышать ни про тварей, ни про симбионтов. А особенно — про настоящую сущность Гоши.

— В кого? — приподнял брови Вовка.

— В меня, — поспешно исправился Фролов. — Осколком. А, ну да, ты ж, как баба, отрубился и даже не видел. Долго ещё будешь её выгораживать? Она такая же, как и ты. Во всех сраных смыслах.

Женька хмыкнул и устало закрыл глаза. Сейчас, вблизи, Оля увидела, насколько измученным он выглядит, и лишний раз пожалела, что не набросилась на Гошу раньше.

— Кажется, изначально ты хотел испортить жизнь мне, а не ей, — заметил он. — Так вперёд. Что ты там хотел, чтобы я сказал на камеру?

Фролов осклабился и шагнул вперёд. Похоже, у него и впрямь был зуб на Женьку: про Олю новенький тут же забыл.

— «Я признаюсь, что я обоссанный живодёр и убил всех этих кошек». И про Ленкину не забудь. И про меня.

— Ладно, — без выражения отозвался Женька. — Отпустите её сначала, и я всё скажу.

— Чего? — Ленка наморщила нос. — Чтобы эта психованная опять на кого-то кинулась? Да щас! Ладно, хрен с тобой, волосы я ей отрезать не буду, доволен? Придумаю что-то ещё, раз уж ей так важна косища. Но это максимум.

— Идёт, — быстро сказал Фролов, не дожидаясь Женькиного ответа. — Тогда скиньте её Вовану, что ли, пусть держит. Вы тогда этого, а я камеру возьму.

Олю потянули вверх, поставили на ноги. Глеб грубо оттолкнул её в сторону, швырнул Вовке, перехватившему руки. Она попыталась дёрнуться — скорее для виду. Вовка держал слабее, но сейчас вырываться было бессмысленно. В любом случае поймают.

Глеб и Ленка вдвоём держали Женьку. Для чего такие предосторожности, вяло подумала Оля. Всё равно никуда не убежит, вы его видели?

— Эй, народ, — поморщился Гоша, — вы как-нибудь уйдите из кадра, чтоб не так палевно было.

Те послушно отодвинулись назад. Фролов вытащил из кармана смартфон и навёл камеру на лицо Женьки.

— Я слушаю, — одними губами произнёс он.

— Хочу признаться, — начал Женька, что я… обоссанный живодёр. Я убил всех этих кошек… и кошку Лены Свистковой из девятого «Б» — тоже.

Он запинался. Оля глотала слёзы, не позволяя им политься по щекам. Вся эта сцена выглядела настолько унизительной, что, казалось, хуже просто невозможно. Оставалось одно: надеяться, что Вовка ненадолго отвлечётся, и она сможет…

Сможет что? Неважно. Что-нибудь. Хотя бы разбить телефон Фролова, чтобы отвратительное «признание» никогда не увидело свет.

— А я? — шёпотом поинтересовался Гоша, отвернув голову от динамика телефона.

— И Фролов… ему угрожал тоже я. И ножом, и… булавкой. И часовня двенадцатого века — это тоже я, — неожиданно закончил Женька и вскинул взгляд выше камеры, в бешеные глаза «новенького».