Страница 33 из 36
– Пожалуй, Осип Иванович, – повторил Пугачев, вставая, – прими меня к себе.
– Какого ты чина, – спросил Коровка, – и как тебя зовут?
– Я донской казак Емельян Иванов, сын Пугачев, иду за обозом Краснощекова, но хочется мне пожить для Бога ради, пусти меня пожить; на службе никак угодить Богу не можно.
– Я бы рад, – отвечал Коровка, – да не можно: я держал таких людей, да они меня часто грабили и совсем разорили; я боюсь.
Пугачев просил принять его хотя на несколько дней.
– Милости прошу, – отвечал на это Коровка, – поди, брат, за мной.
Путешественники прожили у него два дня. Пугачев снова просил позволения остаться, но Коровка не соглашался.
– Ну, делать нечего, – говорил Пугачев, – теперь поеду я за Кременчуг, там у меня осталось, когда шел из-под Бендер, много серебра и платья, потому что тогда за язвой ничего не пропускали. Взяв оное, поеду к Бендерам; слышно, что там генерал Каменский поселяет всякого и там жить будет свободно.
– Да, здесь вашей братии староверам жить нельзя, – заметил Коровка. – Вот я за крест и бороду страдал в Белгороде и с сыном лет семь, да дай Бог здоровья милостивой государыне, она дала свой о кресте и бороде указ, так меня и освободили. Я и тебя держать опасаюсь потому, что приезжают часто сюда команды. Когда ты в Кременчуг поедешь, наведайся Бога ради, и коли точно принимают, так когда поедешь назад, заезжай и скажи мне, я бы сам со всем домом туда поехал.
Пугачев обещал и отправился в Протопоповку. Там он отпустил Алексея Коверина и, оставшись один, стал думать о том, как бы достать себе паспорт. Коровка был его единственный знакомый в тех местах, и потому Пугачев решился извлечь из этого знакомства возможную пользу. Чтобы протянуть время и иметь возможность сказать, что был под Бендерами, Пугачев поехал из Протопоповки опять в Черниговку, но, встретив на дороге карантин, через несколько дней вернулся опять к Коровке.
– Что, Емельян Иванович, был ли под Бендерами, – спрашивал Коровка, – и селятся ли там?
– Селятся, – отвечал Пугачев, – только надобно самому туда ехать и выправить указ.
– Мне самому ехать туда невозможно, а возьми ты сына моего Антона.
– Я бы рад туда пойти и отыскать место для поселения, да только паспорта у меня нет.
– Для проезда я тебе дам свой паспорт, данный мне с сыном на год для торговли. С этим паспортом ты, Емельян Иванович, под моим именем туда и проедешь.
Пугачев согласился.
– Ты, – говорил он Коровке с уверенностью, – ни хлеба не сей, ни сена не коси, нонче непременно поедешь.
Взяв у Коровки на дорогу 50 рублей, пару лошадей и сына, Пугачев отправился в Кременчуг, оттуда в Крюков и далее к Елизаветинской крепости. По дороге Антон Коровка узнал, что под Бендерами никакого поселения нет, и сообщил о том своему спутнику[224]. Пугачев не считал нужным уверять в противном, потому что Антон Коровка был уже его сообщник. Он вез человека под чужим именем, на всех заставах, где прописывали паспорт, называл своим отцом, следовательно, подвергался такой же ответственности и наказанию, как и тот, кого он прикрывал. К Бендерам ехать было не для чего, надобно было избрать другой путь.
– Куда же нам теперь ехать, чтобы спасти себя? – спрашивал Пугачев Антона Коровку.
– Поедем в Стародубские слободы, – отвечал тот.
Приехав сначала в Стародубскую Климову слободу, они отправились потом в Стародубский монастырь к старцу Василию[225], которому Пугачев признался, что он беглый донской казак, и спрашивал, где бы лучше прожить.
– Лучше не можно как идти в Польшу, – говорил старец. – Здесь много проходит всяких беглых, и отсюда только нужно перевести их через заставу, а там и пойдут они на Ветку[226]. Побыв там малое время, придут они на Добрянский форпост и скажутся польскими выходцами. А как есть указ, что польских выходцев велено селить по желанию[227], то с форпоста дают им билеты в те места, куда кто пожелает на поселение. Со временем можешь и жену свою, хотя воровски, к себе достать и жить целый век спокойно.
Картина такой свободной жизни прельстила Пугачева, и он просил старца проводить его с товарищем как можно скорее в Польшу.
– Погодите немного, – отвечал Василий, – пока с теперешнего места перейдет застава, тогда я вас и провожу.
Ждать пришлось довольно долго, и Пугачев с Коровкой прожил у старца Василия недель с пятнадцать. Наконец старец вывел их на тропинку, по которой нельзя было двигаться иначе как пешему, и сказал, что это прямая дорога на Ветку. Здесь Пугачев оставался не более недели, а затем отправился на Добрянский форпост, где встретил множество беглых русских, выдерживавших карантин.
– Как, братцы, являются на форпосте? – спрашивал Пугачев.
– Ты как придешь к командиру, – говорили люди бывалые, – так он тебя спросит, откуда ты и что за человек? Ты скажи: я родился в Польше и желаю идти в Россию; тогда тебя не станут больше спрашивать, а если ты скажешься, чьим из России, то сделают привязку.
Пугачев так и сделал.
– Откуда ты? – спросил его майор Мельников.
– Из Польши.
– Какой ты человек и как тебя зовут?
– Я польский уроженец; зовут меня Емельян Иванов, сын Пугачев[228].
Командир форпоста приказал записать его имя в книгу и отправил в карантин, где его не раздевали, а заставили перейти через огонь, и потом доктор посмотрел ему в глаза.
– Ты здоров, – проговорил он, – но надобно тебе высидеть в карантине шесть недель.
В карантине Пугачев познакомился с таким же выходцем, как он, беглым солдатом 1-го гренадерского полка, Алексеем Семеновым Логачевым. Оба они признались друг другу: один – что он беглый солдат, а другой – что он беглый донской казак, и условились идти вместе на поселение на Иргиз, в дворцовую Малыковскую волость. «А как есть им обоим было нечего, то работали тут в Добрянке у жителя Косоротова баню»[229].
По окончании карантина Пугачев и Логачев 12 августа 1772 года явились к майору Мельникову, от которого и получили паспорты [230] для свободного прохода на Иргиз. Не имея ни денег, ни запасов, они отправились к добрянскому купцу Кожевникову, часто приносившему в карантин милостыню, и получили от него на дорогу целый хлеб.
– Куда же вы теперь идете? – спросил Кожевников.
– Идем на Иргиз.
– Кланяйтесь там отцу Филарету, меня на Иргизе все знают.
Пугачев запомнил это имя и впоследствии широко воспользовался поручением Кожевникова.
Из Добрянки Пугачев и его спутник направились в деревню Черниговку, к знакомому ему жителю Коверину, а оттуда к Осипу Коровке. Последний пенял Пугачеву, что так долго не приезжал, и, не видя сына, спрашивал: где он?
– Я сына твоего оставил в Ветке, – отвечал Пугачев, – нанял ему лавку и посадил торговать серебром. Теперь я поеду на Иргиз и там жить буду, а если там жить будет худо, то можно уехать на Кубань, куда ушли некрасовцы.
Коровка хотя и не поверил всем рассказам Пугачева, но, но усиленной его просьбе, дал ему пять рублей на дорогу и возвратил оставленную у него лошадь, на которой тот и приехал опять в Черниговку. Переночевав у Коверина, Пугачев и Логачев наняли соседнего жителя Алексея Родионова довезти их до села Казанки, но, отъехав от слободы Черниговки верст с тридцать, столкнули Родионова с телеги и сами уехали степями к Дону, переехали через реку на Медведицком перевозе и мимо Трехостровянской станицы проехали прямо в Глазуновскую станицу[231]. Здесь путники узнали все подробности происшедших в Царицыне беспорядков и о том сочувствии, которое было оказано Богомолову как со стороны царицынского населения, так и донских казаков. Никто не мог сказать только, какая судьба постигла человека, называвшегося императором Петром III. Таинственность, которой окружено было отправление Богомолова в Сибирь, была поводом ко многим нелепым слухам: по станицам войска Донского, в Царицыне, в Казанской губернии и даже в Сибири рассказывали, что назвавшийся Петром III бежал и скрылся неизвестно куда. Все эти рассказы подействовали на Пугачева, и под впечатлением их он торопился оставить Глазуновскую станицу и через Камышенку и Саратов приехал с Логачевым в Симбирскую провинцию, в дворцовое село Малыковку[232].
224
Показания Пугачева 4 и 18 ноября. Показание Осипа Коровки 18 ноября.
225
В допросах Пугачеву (Чтения, 1858, кн. II) ошибочно напечатано Вавилы.
226
Раскольничья слобода, находившаяся на острове реки Сожи, в пределах нынешней Могилевской губернии.
227
Указами Петра III и Екатерины II таким возвращающимся обещаны разные льготы и дозволено селиться по желанию.
228
Пугачев не скрывал своего имени и не назывался здесь пензенским купцом, как сказано в Чтениях (1858, кн. II), у Щебальского и других. До сих пор основанием для исследователей служили «Допросы Пугачева» (Чтения, 1858, кн. II) или, вернее, первое показание Пугачева, данное в Яицком городке 16 сентября 1774 г. Показание это напечатано с неверной рукописи и совершенно искажено: в тексте пропущены целые строки, переиначены собственные имена и название местности. Цифры правительственных войск и силы Пугачева также неверны: на с. 25 напечатано 100 т., а следует 10 т. заводских крестьян; напечатано 4 т. башкирцев вместо 400. Не имея возможности перечислять здесь все неточности, должно сказать, что на одном этом показании основываться невозможно. В Тайной экспедиции в Москве Пугачев от многого отказался, сознался, что много выдумал, и был уличаем на очных ставках своими сообщниками. Эти показания могут служить источником только при сличении их с показаниями других лиц. Еще большему искажению подверглись напечатанные в той же книжке Чтений: 1) дополнительное показание Пугачева и 2) допрос, учиненный государственному злодею и самозванцу Пугачеву в присутствии П.С. Потемкина 1774 г. октября со 2-го по 5-е число. Последний следует читать так: «Допрос, учиненный государственному злодею и самозванцу Пугачеву в присутствии генерала графа Панина и генерал-майора Потемкина октября со 2 по 5 число в Симбирске».
229
Показание Пугачева 18 ноября 1774 г. Показание Логачева 13 декабря 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 512; Донесение казанского губернатора Брандта Сенату 21 марта 1773 г. // Там же, д. № 414.
230
Вот подлинный паспорт Пугачева, данный ему на Добрянском форпосте:
«По указу ее величества государыни императрицы Екатерины Алексеевны,
самодержицы Всероссийской и проч., и проч.
Объявитель сего, вышедший из Польши и явившийся собой при Добрянском форпосте, веры раскольнической, Емельян Иванов, сын Пугачев, по желанию его для житья определен в Казанскую губернию, в Симбирскую провинцию к реке Иргизу, которому по тракту чинить свободный пропуск, обид, налог и притеснений не чинить и давать квартиры по указам, а по прибытии явиться ему с сим паспортом Казанской губернии в Симбирскую провинциальную канцелярию. Тако ж следуючи и в прочих провинциальных и городовых канцеляриях являться; праздно ж оному нигде не жить и никому не держать, кроме законной его нужды. Оный же Пугачев при Добрянском форпосте указанный карантин выдержал, в котором находится здоров и от опасной болезни, по свидетельству лекарскому, явился несумнителен. А приметами он: волосы на голове темно-русые и борода черная с сединой, от золотухи на левом виску шрам, от золотухи ж ниже правой и левой соски две ямки, росту 2 аршина 4 вершка с половиной, от роду 40 лет. При оном, кроме обыкновенного одеяния и обуви, никаких вещей не имеется. Чего в верность дан сей от главного Добрянского форпостного правления за подписанием руки и с приложением печати моей, в благополучном месте 1772 г. августа 12». На подлинном написано: майор Мельников, пограничный лекарь Андрей Томашевский и каптенармус Никифор Баранов (Гос. архив, VI, д. № 413).
231
Показание Ивана Коверина 11 декабря 1774 г. Показания Коровки 18 ноября 1774 г. Показание Логачева 13 декабря 1774 г. Показание Пугачева 4 и 18 ноября 1774 г. // Там же, д. № 512.
232
Ныне город Вольск, в Саратовской губернии.