Страница 31 из 36
– Зачем ты сюда приехал? – спросил Колпаков.
– Я, батюшка, – отвечал Пугачев, – приехал сюда за болезнью своей проситься в отставку; у меня гниют ноги и грудь.
– Тебя отставить нельзя; надобно прежде лечь здесь в лазарет и лечиться, и когда уже тебя вылечить будет нельзя, то тогда отставят.
– Нет, я в лазарет не пойду, – отвечал Пугачев, – а лучше стану лечиться на своем коште.
Поклонившись Колпакову, он вышел из войсковой канцелярии вместе с неизвестным ему есаулом, советовавшим не хлопотать очень об отставке.
– На что тебе отставка, – говорил есаул, – ведь коли болен, тебя на службу не пошлют, а если выздоровеешь, то отставить нельзя.
Пугачев решился не проситься более в отставку и, придя на квартиру казачки Скоробогатой, у которой остановился, объявил ей, что от службы не отставляют, а велят лечиться в лазарете.
– Нет, Пугачев, – говорила Скоробогатая, – не ходи в лекарство, ведь оно очень трудно; покажи-ка ты мне свои ноги.
Пугачев показал.
– Лечись ты, – советовала казачка, осматривая раны, – из убитых баранов легкими, прикладывай легкое к ранам, и тебе легче будет.
Больной последовал советам, «и, покупая легкое, показывал он впоследствии[212], три дня к ногам прикладывал, отчего и стало ему несколько легче». На четвертый день Пугачев решился уехать из Черкасска, но не домой, а в Таганрог, повидаться со своей сестрой Федосьей, бывшей в замужестве за донским казаком Симоном Павловым.
Получив разрешение войскового атамана Ефремова и наняв у вдовы Скоробогатой лошадь за два пуда пшеницы и за два пуда муки, Пугачев отправился в Таганрог. Там сестра и зять сколько рады были приезду гостя, столько же жаловались ему на свое горькое и трудное положение. Павлов жил прежде также в Зимовейской станице, но с началом Турецкой войны он вместе с другими казаками был отправлен в Таганрог на вечное житье. Казаки были недовольны таким переселением и в особенности тем, что, подобно товарищам, оставшимся на Дону, не могли сохранить своих привилегий и древних обычаев.
– Здесь жить трудно, – говорил Павлов Пугачеву, – лесу нет, и ездят за ним недели по две; заведены полковники, ротмистры, и совсем не так с казаками поступают, как на Дону. Нас хотят обучать ныне по-гусарски и всяким регулярным военным подвигам.
– Как это? – спрашивал с удивлением Пугачев. – Кажется, не годится, чтобы переменять устав казачьей службы. Надобно просить, чтоб оставили казаков на таком основании, как деды и отцы войска Донского служили.
– У нас много переменено; старшин у нас уже нет, а названы вместо оных ротмистры. Когда начнут обучать нас не по обыкновению казацкому, то мы, сколько нас ни есть, намерены бежать туда, куда наши глаза глядеть будут. Многие уже бегут, да и я согласился с тремя казаками бежать.
– А куда же ты хочешь бежать? – спросил Пугачев.
– Коли в Русь побегу, то с женой, а если без жены, то хотя в Сечь Запорожскую.
– Как тебе туда бежать? В Сечь не попадешь, а на Руси поймают. В Запорожье, коли один пойдешь, по жене стоскуешься, а приедешь за ней, так тебя схватят. Итак, коли уже бежать, так бежать на Терек, там наши семейные живут, там народу много, рек и лесу довольно, прожить там будет способно, и тамошние жители стран-ноприимчивы. А сверх того, тамошнему атаману Павлу Михайлову и указ дан, чтобы таких тамо принимать. Тогда и я с вами поеду.
– И ведомо это лучше, – говорил Павлов, – мы все будем жить вместе.
Побег на Терек был решен, и Федосья Павлова, по совету брата и мужа, выпросилась у ротмистра съездить в Зимовейскую станицу под предлогом свидания с матерью. Получив билет, она отправилась с братом на Дон с тем условием, что муж ее с тремя товарищами бежит из Таганрога спустя неделю-другую, «для того, – показывал Пугачев, – что если он скоро за женой побежит, то ротмистр догадается, что и жена бежала с ним вместе, пошлет погоню и их тотчас схватят, за что и ему [Пугачеву] достанется, как подговорщику».
Павлов, однако же, не исполнил данного обещания, и едва только Пугачев с сестрой доехали до реки Тузловой, как Павлов с тремя товарищами нагнали их и объявили, что они бежали.
– Что вы это наделали, – говорил им Пугачев с упреком, – того и смотри, что нас поймают; ведь я говорил, чтобы помешкать недели две, а теперь вы погубили себя и меня.
Понимая очень хорошо, что дело сделано и укоризна неуместна, Пугачев забрал всех беглецов и отправился с ними в Зимовейскую станицу. Не доезжая до станицы, Федосья и трое беглецов остались в степи, а Пугачев, выждав наступление ночи, чтобы соседи не видели, привел зятя к себе в дом.
– Вот, матушка, – говорил он, – знаешь ли, зять-то хочет с женой бежать на реку Терек, да и меня зовут с собой.
Мать и жена ударились в слезы.
– Нет, не бойтесь, – успокаивал Пугачев, – я только провожу их через Дон, а сам никуда не поеду.
В ту же ночь он с зятем выехал в степь, где оставил зятя, а взял сестру. Пробыв часа два у матери, Федосья отправилась к свекру своему. Мать и жена снова принялись уговаривать Пугачева, чтоб он за Дон тех беглецов не перевозил и что ему за это будет беда. Пугачев согласился было, но зять, приходя по ночам, упрашивал его перевезти и ехать с ними вместе.
– Покажи нам дорогу на Терек, – просил зять.
– Ты за солью на Маныч хаживал, – отвечал Пугачев, – так поди той дорогой, и она доведет тебя до Терека.
По всему видно было, что Пугачеву не хотелось бежать на Терек, а зять, под предлогом указания дороги, непременно хотел утащить его с собой. Оба обманывали друг друга, и потому переговоры тянулись несколько дней. Наконец Павлов стал просить, чтоб он только перевез их через Дон, будучи уверен, что если Пугачев это сделает, то они найдут возможность увезти его с собой.
Видя неотступную просьбу зятя, Пугачев согласился, несмотря на слезы матери и жены, которых он уверял, что только перевезет через Дон, а сам не побежит.
– Статное ли дело, – говорил он, – чтоб я оставил отечество и поехал бы на Терек.
Посадив в лодку зятя, сестру и трех их спутников, Пугачев спустился вниз по Дону верст на семь, перевез их на ногайскую сторону, высадил на берег, а сам остался в лодке и отвалил от берега. Видя, что Пугачев их обманул, Павлов выхватил саблю и бросился в воду, но Пугачев успел уплыть. Спустя месяц или полтора Павлов с товарищами, не найдя дороги на Терек, вернулись в Зимовейскую станицу, были арестованы, отведены в станичную канцелярию, где и показали, что Пугачев перевез их через Дон и хотел бежать вместе с ними. Зная, что всем казакам, под страхом смертной казни, запрещено перевозить за реку беглецов, Пугачев, опасаясь наказания, взяв лошадь, бежал из дома и шатался по степи недели две. Когда захваченный хлеб весь вышел и ему есть было нечего, он вернулся ночью в станицу, где жена ему сказала, что мать и зять взяты в Черкасск и что и его также ищут. Тогда Пугачев решился сам поехать в Черкасск и, если можно, обогнать мать и зятя, чтобы под видом человека правого и ничего не подозревающего отделаться от наказания. Явившись к дьяку Колпакову, он представил ему тот же самый паспорт, который был выдан, когда он намерен был хлопотать об отставке.
– Я слышу, – говорил Пугачев, – что про меня говорят, будто я бежал; я не бегал, вот и паспорт.
– На кой же черт пишут, что ты бежал, – отвечал Колпаков, посмотрев паспорт, и отпустил Пугачева.
На другой день привезли мать и зятя, причем последний показал, что точно Пугачев перевозил его и хотел вместе с ним идти на Терек. Видев Пугачева накануне, Колпаков приказал его сыскать, но он бежал в станицу, где был арестован, снова бежал, скрывался в камышах и пролежал там двое суток. «Но как есть было нечего, – говорил Пугачев[213], – также и холодно, ибо время было в Филиппов пост, то на третий день пошел в дом свой и, пришед, сказал жене, чтоб она никому не сказывала, и прожил в доме своем почти весь Филиппов пост скрытно. В доме же его не сыскали потому, что не могли старшины думать, чтобы, наделав столько побегов, осмелился жить в доме своем».
212
Показание Пугачева 4 ноября 1774 г. // Гос. архив, VI, д. № 512 (1).
213
Показание Пугачева от 4 ноября 1774 г.