Страница 8 из 17
«Кто ты такой, чтобы снимать вину за все нынешние грехи со своих приятелей-коммунистов?» – подумал я.
«Ничего, негодяй, через несколько часов ты будешь болтаться на ближайшем тополе», – этими мыслям я не мог не улыбнуться.
– Над чем ты смеешься? – резко спросил комиссар.
– Я счастлив! – ответил я и добавил, улыбаясь еще шире. – Посмотрите, какое прекрасное солнечное утро, какое голубое небо!
– По своим камерам – марш! – выкрикнул комиссар в диком раздражении. – Не хотите слушать науку?
Вернувшись в помещение, все буквально попадали от безудержного смеха. Мы не могли контролировать себя, находясь в предельном нервном напряжении. Дверь громко закрылась, и ключи звякнули в замке.
«В последний раз», – прошептал я про себя.
Потом я лег на свои нары и заставил себя читать книгу Жюля Верна «Путешествие на Луну», взятую из тюремной библиотеки.
Время тянулось безнадежно медленно. Все то и дело посматривали на часы. Стрелки неуклонно продвигались по циферблату, приближаясь к заветной цифре. И вот они показывают ровно десять часов. Все взоры прикованы к ним. Обострившимся слухом мы ловим малейшие звуки, доносящиеся к нам из города. Так прошла четверть часа.
– Что-то непредвиденное произошло, какая-нибудь случайность, все очень тихо, – нервно сказал один из нас.
– Терпение, господа, терпение! – попытался успокоить другой.
Действительно все было совершенно неподвижно, ничего необычного для этого утреннего времени не происходило. С улицы не доносилось ни звука.
Прошло еще десять минут.
Вдруг мертвая тишина разорвалась залпом из сотни ружей и пули застучали по крыше здания.
– Все от окон! – закричал я. – Жаль будет погибнуть от дружеской пули!
Громкие вопли и стоны последовали за залпом. Потом поднялся страшный шум, топот бегущих людей – это отступали красногвардейцы… затем взрыв…
«Видимо, взорвали ворота внешнего двора!» – догадались мы.
Затем шум еще больше усилился, прозвучало несколько отдельных выстрелов и донесся топот лошадиных копыт.
Мы услышали, как ворота внутреннего двора с треском распахнулись, и внутрь ворвались всадники.
Раздались крики:
– Откройте камеру № 22. Быстрей!
Мы услышали звон ключей в дрожащих руках охранника, пытавшегося попасть в замочную скважину. Наконец дверь распахнулась, и на пороге появился мой старый друг капитан В., в полной форме русской армии при эполетах и шпорах.
– Выходите, господа! – сказал он, улыбаясь нам. – Город полностью в наших руках! Все комиссары, кроме одного, расстреляны, а здание ЧК со всем его содержимым взорвано.
Мы приветствовали его громкими возгласами. Вот она – долгожданная свобода!
Но мы не торопились покинуть тюрьму. Заранее было решено проследить, чтобы в суматохе на волю не вышли опасные уголовники. В камеру принесли книги из конторы, и мы стали работать.
Между тем оба тюремных двора заполнились белыми войсками и жителями города.
Наша работа была скоро прервана появлением двух офицеров в сопровождении одного или двух гражданских, которые настаивали на том, чтобы мы вышли на улицу.
– Люди очень обеспокоены тем, что не видят вас, – сказал один из офицеров. – Они боятся, что вы снова будете схвачены красными. Выйдите и покажитесь им. Все беспокоятся за вас, хотят убедиться, что вы живы и в добром здравии.
Мы оставили книги и вышли. Во внутреннем дворе, заполненном толпой, устроившей нам бурную встречу, я увидел курьезную сцену.
У массивной тюремной стены стояла дрожащая фигура. Это был мужчина, более похожий на обезьяну, чем на человека, среднего роста, крепко сбитый, с длинными руками, неуклюжим тяжелым телом, спутанными черными волосами, очень низким лбом и маленькими синими глазами.
Напротив, всего в нескольких шагах, на ступенях тюрьмы стоял молодой князь С., направив на него дуло револьвера. Князь повернулся ко мне, как бы спрашивая взглядом, стоит ли ему нажимать на спусковой крючок.
– Простите! Простите меня! – слова человека, охваченного ужасом, сливались в какой-то дикий вой и мало походили на человеческую речь. – Я всегда был против жестокости… Я всегда был против расстрелов… Я защищал буржуа… Я буду помогать вам… Пощадите меня…
Невольно улыбнувшись, я узнал в нем военного комиссара Пашко[21]. На его счету были тысячи смертей, сотни человек, замученных зверскими пытками. До Ташкента он участвовал в диких расправах большевиков в Севастополе, когда были расстреляны десятки тысяч офицеров и солдат Белой гвардии. Я вспомнил его знаменитые слова: «Встретитесь на дне морском», – они были произнесены Пашко в след утопленным его людьми сотням офицеров старого военно-морского флота. Безоружных либо расстреливали в упор, либо живыми топили в море, привязав к ногам груз. И этот человек, известный своей жестокостью, молил о пощаде! Пашко был настолько жалок, что смех прошел по толпе.
– Оставьте его пока, – сказал я князю. – Мы должны допросить его, он может сообщить нам немало полезных сведений.
Комиссара посадили в грузовик и увезли в штаб восстания.
Я подумал, что революции выводят на роль вождей отъявленных негодяев, неспособных даже достойно умереть. Только отсутствием благородства, можно объяснить их удивительную трусость, когда дело касалось их собственной жизни.
На улице я встретил толпы людей, и русских, и местных, все счастливо улыбались. Они окружали меня, поздравляли с освобождением, пожимали мне руки и обнимали.
Внезапно все замолкли. Радостные крики сменились тревожным шепотом. Я огляделся в поисках причины, изменившей настроение людей. В дальнем конце улицы появился отряд всадников, стремительно скачущих к нам. «Что это? Кто они? Красные или белые? Друзья или враги?» – тревожные мысли замелькали у меня в голове. Толпа затихла, оцепенев. Люди, испытавшие многое и только что – радость освобождения, ждали с тревогой возможного возвращения кошмара.
Вдруг из тысяч глоток вырвался крик: «Ура!»
Это был кавалерийский отряд белых, посланных генералом Л.К. к нам на помощь, он думал, что тюрьма все еще не была освобождена.
Я шел домой очень медленно, меня останавливали и приветствовали со всех сторон. Я был окружен добротой и вниманием: друзья и даже совершенно незнакомые люди подходили, протягивали руки, обнимали и целовали меня. Улицы были переполнены людьми, вздохнувшими с облегчением после четырнадцати месяцев пребывания под игом большевиков.
Церковные колокола радостно возносили благодарность небесам за избавление от власти зла. День был прекрасный, солнечный, небо голубое, с легким морозным воздухом, как будто сама природа была заодно с ликующими людьми. Это был момент триумфа! Мы наивно думали, что земля окончательно освобождена от разбойников. Всего тридцать часов езды на поезде отделяли нас от британских сил, стоящих в Чарджоу, которые, казалось, не могли встретиться с каким-либо реальным сопротивлением.
А дома меня ждала жена и обезумевшая от радости Дэзи…
Глава III
Роковые дни
Через двое суток ранним утром город проснулся от винтовочных выстрелов и грохота орудийных залпов[22]. Рабочие, поначалу поддержавшие мятеж, перешли на сторону Советов. На третий день Ташкент был снова в руках толпы, ведомой коммунистами. Они брали реванш. Грабежи и массовые убийства были в полном разгаре. Своими глазами я видел, как погибли глава и сестра милосердия шведского Красного креста[23]. Большевики тащили знакомую мне несчастную девушку вместе с ее матерью к железнодорожным мастерским, откуда уже никто не возвращался живым.
Были арестованы более пяти тысяч просвещенных людей, объявленных неблагонадежными. Им приказали вырыть общую могилу, раздели догола и расстреляли[24], потом наспех едва присыпали землей. Среди казненных был и молодой князь С. Раненый, он упал поверх кучи трупов, и на этой жуткой постели пролежал неподвижно много часов. Ночью князю удалось добраться домой. Оказалось, что его отец к тому времени уже был убит, а мать, увидев своего мальчика обнаженным и окровавленным, лишилась разума. Сестра обмыла брата, перевязала раны, уложила в постель, но на следующий день по доносу соседей пришли большевики и расстреляли их обоих. Стояла холодная снежная зима, и протяженные потоки замерзшей крови еще долгое время были видны на дорогах и тротуарах города.
21
Пашко – среди ведущих военных комиссаров Туркестанской АССР такой фамилии не значится. Бейли пишет, что Пашков «был один из лидеров мятежа на Черноморском флоте в Одессе».
22
Комендант военной крепости левый эсер Иван Белов отказался, несмотря на ультимативные требования Осипова, сдать крепость и тем самым лишил мятежников источника оружия и боеприпасов. Контингент крепости в тот момент в основном состоял из отрядов венгров-интернационалистов – бывших австро-венгерских военнопленных, вступивших в Красную армию и оставшихся верных советскому правительству Туркестана. Решительные действия Ивана Белова, начавшего обстрел шестидюймовыми гаубичными снарядами штаба мятежников в казармах 2-го стрелкового полка, и действия вооруженного отряда рабочих железнодорожных мастерских под командованием левого эсера Г. А. Колузаева предопределили исход мятежа.
23
Миссия шведского Красного креста прибыла в Ташкент в марте 1916 г., ее задачей было облегчить положение австро-венгерских пленных, количество которых достигало в лагерях вокруг Ташкента около 150 тысяч. При подавлении антисоветского мятежа большевики арестовали и расстреляли Клеберга – главу шведской миссии.
24
«Несмотря на то, что в ночь на 21 января было уничтожено 2,5 тыс. мятежников, в течение первой последующей недели было уничтожено еще 6 тыс. человек, заподозренных в связях с мятежниками. Затем чекисты произвели аресты еще 700 человек, которых потом ежедневно по 10–12 человек убивали в тюрьме». С. В. Волков. Трагедия русского офицерства», М., 1999, 382 с.