Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 20



Увлекала классическая французская литература, полная романтики, тайн, приключений, отваги, благородства, удали. Волновали душу мушкетер д’Артаньян и граф Монте-Кристо, дерзкий Гаврош и прекрасная Эсмеральда. Книжные образы расцвечивались еще более яркими красками на киноэкране, благодаря таким «звездам», как Жан Маре, Жан Габен, Жерар Филипп, Бриджит Бардо, Ален Делон. А еще были упоительные развлекательные ленты с Фантомасом, Анжеликой, Луи де Фюнесом, Фернанделем и многими другими киногероями и исполнителями их ролей.

Покоряли юные сердца певцы – пронзительные Эдит Пиаф и Мирей Матье, романтичные Сальваторе Адамо, Далида, искрометный Джонни Холлидей, меланхоличный Ив Монтан, любвеобильный Шарль Азнавур.

Наташа уже в отрочестве приобщилась к французской живописи через Клуб юного искусствоведа (КЮИ) при Музее изобразительных искусств им. Пушкина в Москве. С тех пор, кстати, великолепно разбиралась в различных художественных школах.

Завораживали нас фотографии шедевров французской архитектуры – Лувр, Версаль, замки в долине Луары, монастырь на горе Мон-Сен-Мишель. Привлекали и более приземленные достижения французской цивилизации. В шестилетнем возрасте бабушка привезла Наташу из Баку в Москву к родителям. Наташа наслаждалась ароматом, исходившим от миниатюрного флакончика маминых духов «Фамм» (Rochas Femme), и потихоньку душилась сама. Потом полюбила (и на всю жизнь) пахучие французские сыры. А я с любопытством рассматривал в папином баре необычную бутылку французского ликера с грушей внутри. Вместе с взрослыми и сверстниками восторгались мы французскими модами – вычурной прической «Бабетта», изящными платьями, элегантной обувью.

Увлечению Францией не мешали и политические преграды. Президент де Голль взял курс на независимость от США и сближение с СССР, что, естественно, согревало сердца советских руководителей. Наша пропаганда нахваливала политику де Голля и преподносила Францию в благоприятном свете, не очень мешая советским гражданам приобщаться к достижениям французской цивилизации.

Не портило имидж Франции и эпическое произведение Л.Н. Толстого «Война и мир», которое штудировалось в школе. Под руководством учительницы литературы мы даже ставили спектакль о совете в Филях. Я играл Барклая де Толли. Все это было интересно, поднимало волну патриотических чувств, но не вызывало злобы к французам. Слишком давно случилась эта война, к тому же французы не вели себя в ней очень уж зверски. В довершение всего интервенты проиграли, они гибли от голода и холода, а потому вызывали скорее жалость, чем злобу.

Устраняя в нас последние сомнения в благонадежности Франции, советская пропаганда изображала ее в качестве чуть ли не вечного союзника России. Пропагандисты любили вспоминать, что в XII веке французский король Генрих I взял себе в жены дочь киевского князя Ярослава Мудрого. Анна Русская стала королевой Франции и, пока ее сын Филипп I рос, фактически правила французами. Особый же акцент в Кремле делали на то, что в обе мировые войны ХХ столетия французы находились по нашу сторону баррикад. Советскому народу постоянно рассказывали о французской авиационной дивизии «Нормандия-Неман», храбро сражавшейся на восточном фронте. Воспевались подвиги французских партизан, тем более что среди них преобладали коммунисты.

С удовлетворением отмечали в СССР и тот факт, что французская компартия играла важную роль в политической жизни своей страны, стимулируя сближение Парижа с Москвой. Газета французских коммунистов L’Humanitй («Юманите»), идеологически правильная и при этом, не в пример советским аналогам, красочная и живая, широко распространялась в Советском Союзе. Ею не брезговали даже сочинские девицы-модницы. Стремясь во всем подражать идолам французских кино и эстрады, они среди прочего попивали тогда еще диковинный напиток кофе в только что открывшихся и чрезвычайно популярных кафетериях и демонстративно, на виду у всех листали пухлые экземпляры «Юманите». Это считалось высшим шиком.

В те годы случился, правда, инцидент, вызвавший у информированных советских граждан обиду на французов. Москву в качестве почетного гостя посетил знаменитый киноактер Жерар Филипп. Приняли его по-королевски: власти оказывали кинозвезде всяческие почести, а фанаты бегали за кумиром толпами, рыдая от счастья и выпрашивая автографы. Тем не менее, вернувшись в Париж, любимец советских граждан разразился довольно едкой критикой в адрес СССР. Убогая, мол, страна, и люди обитают в ней убогие. Женщины карикатурно одеваются, носят допотопные синие рейтузы, мужчины ходят нечесаные и мятые. С продовольствием кризис, по улицам движутся примитивные машины.

Я, школьник, обо всем этом узнал от москвички-отдыхающей, которой родители сдали на лето комнату в нашей трехкомнатной квартире. Москвичка зачитала и позволила переписать стихотворение, сочиненное кем-то из отечественных бардов, в котором давалась гневная отповедь Жерару Филиппу, кумиру, не оправдавшему доверия нашего народа.



Начиналось стихотворение так:

Далее помню, что кинозвезду стыдили за недостойное поведение и предлагали одуматься. Инцидент неприятный, но о нем, во-первых, все-таки немногие в СССР слышали, а, во-вторых, кто слышал, вскоре забыл. Позитивные эмоции в отношении Франции по-прежнему преобладали.

В 1964 году я и Наташа поступили в МГИМО, где начался новый этап нашего соприкосновения с французской тематикой. Я и еще несколько одногруппников добились у администрации института разрешения на изучение французского в качестве второго иностранного языка. Учил его с упоением, тем более что в библиотеке удалось заполучить замечательный четырехтомный учебник профессора Може.

В учебнике все было только по-французски, что, конечно, ограничивало его применение. Но зато там в красках, с помощью слов, картинок и фотографий рассказывалось о прелестях Парижа, о французской цивилизации. Так я узнал, как выглядят Собор Парижской Богоматери и Монмартр, Лувр и Елисейские поля, Латинский квартал и площадь Звезды, а наряду с этим познакомился с круассаном, багетом, трюфелями, пахучими сырами. Каждое понятие, возвышенное и самое приземленное, повседневное, сопровождалось зрительным образом. В ту эпоху подобные учебники были огромной редкостью, и поэтому труд Може поражал воображение.

Французский язык увлек настолько, что я, не успев еще овладеть им как следует, взялся за перевод книги Агаты Кристи «Убийство на Ниле». В 1960-е годы детективы Агаты Кристи были практически недоступны советскому читателю, и я, раздобыв у друзей французский вариант книги этой английской писательницы, решил перевести «Убийство на Ниле» для старшей сестры Вики. Перевод частями отправлял письмами в Сочи, где жила тогда сестра. И весьма гордился своим трудом.

Помимо языка, меня, так же как и Наташу, и многих наших сокурсников, увлекала французская эстрада. И прежде всего творчество шансонье Сальваторе Адамо. Чуть ли не ежедневно и порой целыми вечерами слушали мы шедевры Адамо: «Падает снег», «Приди, приди, моя брюнетка», «Хочу кричать твое имя», «Жизнь короля и жизнь собаки» и многие, многие другие.

Под аккомпанемент этих песен танцевали и выпивали, «грызли» науку и вели политические дискуссии, болтали по телефону и смотрели в окно на суматошную московскую жизнь. «Падает снег» так и осталась для нас с Наташей любимой песней на всю жизнь. Мы продолжали ее слушать, особенно зимой, когда действительно идет снег и на землю, кружась в вальсе, плавно опускаются снежинки. Вспоминалась романтичная студенческая пора, и на душе становилось немножко грустно.

В студенческие годы мы продолжали с удовольствием смотреть французские фильмы, а девушки-студентки гонялись за французскими духами, которые нет-нет да появлялись в дефицитной советской торговле. Стремились они поспеть и за парижской модой.