Страница 45 из 69
Он замолчал, окинул кафе взглядом и продолжил:
— Личные счёты определённых людей, понимаешь? — заговорщицки прошептал он.
Я изо всех сил старался не застонать вслух.
Мой отец был мошенником и побеждал хитростью и обманом, а не насилием. Но ещё он часто преднамеренно закрывал глаза на истинную суть вещей. Он всегда отчаянно нуждался в деньгах, поэтому не обращал внимания ни на репутацию заказчика, ни на неизбежные последствия своих «заданий».
— Расскажи, как всё это проворачивается, шаг за шагом.
У отца загорелись глаза.
— Хочешь сказать, что работа детективом тебя этому не научила?
— Каким образом? — я пожал плечами. — Пока отпечатки не получат более весомое значение в суде, нет смысла разбираться, как их можно изменить или подделать.
— Не скажи. Они и сейчас имеют важное значение. На самом деле, я научился этой уловке у своего приятеля, который отсидел срок в Синг-Синг10. Время за решёткой не заставило его отойти от дел, а вот отпечатки заставили. По крайней мере, на время. Пока его пальчики находились в государственной базе, ему приходилось быть осторожным. Но когда он освоил искусство подделки, то смог вернуться к старым денькам.
Я допил кофе и заказал ещё чашечку.
— Ты собирался рассказать, — напомнил я, — как именно подделать отпечатки.
— Эх, сынок, — он скрестил руки на груди. — Ты читаешь детективы? Знаешь рассказ Артура Конан Дойля «Подрядчик из Норвуда»?
— Честно, я удивлён, что его знаешь ты, — сухо ответил я.
Мой отец не был образованным человеком и заядлым читателем. Его деятельный ум был расположен к другому.
— Ну, меня он заинтересовал не из-за литературных достоинств, — заметил отец, снова закашлявшись. — Видишь ли, в рассказе речь идёт о том, как один человек, запечатывая корреспонденцию, прижал к восковой печать свой большой палец. А преступник снял с этого воска отпечаток, смочил его своей кровью и оставил след на стене рядом с местом преступления.
— Но это же рассказ. Выдумка.
— Думаешь? — вскинул брови отец. — Будь уверен, этот способ уже опробован.
— То есть, если получить исходную форму, можно подделать отпечаток? — скептически произнёс я.
— Эх, — отец коснулся пальцем нижней губы, — это слишком сложный способ. Но он вдохновил многих из нас на поиск альтернативных, более успешных способов…
— Например?
— Можно перенести отпечаток напрямую, без, так сказать, «литейной формы». Всё, что надо, это подходящая поверхность для фиксации исходного отпечатка — например, стакан или чашка, — кивнул он на пустой стакан из-под воды, — и маленькая восковая свеча.
— Продолжай.
Я видел и чувствовал, что он действительно разбирается в том, о чём рассказывает.
— В общем, берёшь поверхность для фиксации, натёртую воском, и то, что потом «соберёт» полученный отпечаток. Изображение получится перевёрнутое, но это ничего. Потому что когда ты его приложишь к поверхности, на которой он должен будет появиться, он снова перевернётся, и всё получится прекрасно. Конечно, — с гордостью улыбнулся он, — лишь немногие могут сделать это правильно. Это очень сложное искусство.
— Но ведь полиция всё равно не сможет использовать его в суде…
— Но такое свидетельство может вызвать подозрение, так? Для этого меня тогда и наняли. Не для предоставления решающего доказательства, а для создания подозрения. Это очень сильная эмоция, сынок. Подозрение… Стоит кого-то в чём-то заподозрить, и рациональные доводы просто вылетают из головы…
Я снова прервал его, поблагодарил за потраченное время и пообещал прийти в пятницу.
— Да. Ещё кое-то.
Я уже почти дошёл до двери, но вспомнил и вернулся.
— Молли Хансен хотела мне вчера что-то рассказать. О чём шла речь?
Отец наморщил лоб.
— Нужно спросить у неё. Она мне не рассказывала.
— И ты даже понятия не имеешь, почему она решила, что её информация связана с мои делом? — уточнил я, раздосадованный тем, что он не знает большего.
Отец пожал плечами.
— Это меня не касалось. Она не рассказывала, а я не спрашивал. Но если хочешь её найти, она живёт у мадам Пинош к югу от Вашингтон-Сквер-парк. Она будет там до трёх часов.
Я снова в мыслях проклял своё вчерашнее дурное настроение, из-за которого проигнорировал то, чем Молли Хансен хотела со мной поделиться.
— Вы с Молли давно знакомы? — спросил я, делая вид, что его ответ мне не так уж и важен.
Отец пожал плечами.
— Месяца два. Может, три.
— Ты даже не можешь сказать?
Как бы ни было мне неприятно это признавать, но, похоже, болезнь отца не повлияла на его привычный образ жизни.
— Значит, ничего серьёзного, — неловко закончил я мысль.
Отец печально улыбнулся мне.
— Ты же меня знаешь, сынок. У меня никогда ничего не было серьёзно.
Он обхватил чашку с кофе длинными, хрупкими пальцами.
— Она сама ко мне подошла и решила, что я, несмотря на мою болезнь, могу доставить ей радость в жизни. И если она готова скрасить мои последние деньки… Что ж… Почему нет?
Действительно, почему нет?
Я подумал о матери, лежащей в холодной земле.
Наверно, он был прав. Теперь это не имело никакого значения.
Я вышел и прошёл несколько кварталов на восток к зданию Нью-Йоркского Университета, где мы с Алистером должны были встретиться с экспертом по почерку доктором Вольманом.
Всю дорогу я размышлял над словами моего отца о подозрениях.
Да, он был абсолютно прав. В деле По самую главную роль играла не правда и не то, что случилось на самом деле.
Важнее всего были эти жуткие, отвратительные, надоедливые подозрения в отношении По, которые стали несокрушимы и теперь угрожали его судьбе.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Гринвич-Виллидж.
Этим утром парк на Вашингтон-Сквер гудел, как и всегда, от толп народа, снующего между газетчиками и лоточниками, сражавшимися за лучшее место для своего товара.
— Серийный убийца пойман прошлой ночью в одном из наркопритонов! — кричал один из газетчиков. — Читайте в новом номере «Таймс!»
Ответный крик донесся от владельца лотка:
— Горячие сосиски в тесте! Подходите и покупайте, пока не остыли!
Я шёл вдоль северной стороны парка, тяжело дыша из-за висевшего в воздухе дыма после вчерашнего страшного пожара.
Горело похоронное бюро Бенедикта, больше известное как «Вест-сайдский морг». Он находился южнее, в итальянской части Гринвич-виллидж. Но пожар был огромен, и в нём погибли четверо пожарных.
Его запах будет ещё долго витать в воздухе, как напоминание о произошедшей трагедии.
Этот запах смерти лишь усилился, когда я проходил мимо Древа Висельника. Ходили слухи, что оно было местом казни на протяжении долгих столетий.
Я ускорил шаг и замедлил его, только подойдя к мраморной Арке Вашингтона, под которой проходила Пятая авеню. Потом повернул налево возле величественного дома из красного кирпича в стиле греческого Возрождения. Его жильцы, принадлежащие к самой состоятельной прослойке города, давно переехали в более презентабельный район в центре города.
Офис доктора Вольмана находился в последнем здании на краю университетского городка.
Он открыл почти моментально, стоило мне постучать в дверь, и я пришел к мысли, что и он, и все остальные с нетерпением ждали меня, несмотря на то, что я прибыл вовремя.
— Профессор социологии? — спросил я, заметив латунную табличку на двери. — Но это не корпус университета.
Я знал, что здание Нью-Йоркского университета по большей части переехало в центр города в кампус в Бронксе, а здесь остались несколько классных комнат в полуразрушенных зданиях, граничащих с восточной частью парка.
И те задания не имели ничего общего с роскошным домом, в который я только что вошел.
Доктор Вольман издал нечто среднее между смешком и кашлем.
— Кафедра социология остаётся моим основным местом работы, — ответил он, улыбнувшись, — по крайней мере, пока они не создадут факультет криминалистики. И осмелюсь предположить, что произойдет это не раньше, чем я окажусь в могиле. А теперь идёмте, — добавил он. — Все ждут.