Страница 30 из 69
Я уставился на него в недоумении.
— Так вот зачем ты вернулся? Чтобы наладить со мной отношения?
— Да. Если смогу.
Снова приступ кашля.
— Твоя мать умерла, да упокоит Господь её душу. Но я понимаю, что тебе я тоже сделал немало дурного, пусть ты и ведёшь себя как сильный мужчина и не высказываешь мне это. Я уверен, что ты смог бы стать выдающимся юристом или банкиром, если бы тебе удалось закончить обучение в Колумбийском. И если бы я не бросил вас, ты бы его закончил…
— Теперь это уже не важно, — я сделал глубокий вдох. — И что? Ты вернулся, чтобы извиниться? Десять лет спустя?
— Полагаю, да, — он неуверенно посмотрел на меня.
— Ясно. Что-нибудь ещё?
Он уставился на меня с непонятным выражением.
— Наверно… — он запнулся на несколько мгновений, но продолжил: — Нет. Это всё.
— Тогда я должен успеть на поезд, — произнёс я, бросая взгляд на часы и понимая, что окончательно опаздываю.
А следующий поезд будет только через полчаса.
— Хорошо. Рад был тебя увидеть, сынок.
Он неловко поднялся на ноги и уронил платок.
Я потянулся, чтобы его подобрать, но моя рука замерла, так и не коснувшись ткани.
Отец мог скрыть правду, сжимая платок в руке, но теперь, когда кусок батиста лежал на покрытом плиткой полу Центрального вокзала, истина вылезла наружу.
Белая ткань была густо испачкана кровью.
Я отшатнулся и тяжело опустился на скамью.
Отец смутился, наклонился, поднял платок и быстро засунул его в карман. И сел рядом со мной.
А ведь я ничего сначала не заметил.
Потому что не искал.
Но теперь видел красноречивые симптомы: отёк вокруг шеи, неестественный блеск в глазах и усталость, изнурённость, которая всегда сопровождает подобные болезни.
— Полагаю, это и есть истинная причина твоего возвращения, — только и смог выдавить я.
— Я умираю, Саймон, — развёл он руками. — Я сменил различные климатические зоны, как и рекомендовали врачи, но ничто не смогло замедлить прогрессирование заболевания.
— Ты ездил на юг? Во Флориду?
— Ездил, — кивнул он. — Я даже побывал на чистейшем воздухе Миннесоты, в который все так слепо верят.
Отец печально покачал головой.
— Ничего не помогло. Истощение берёт верх. Теперь вопрос лишь в одном — когда. Хотя этот вопрос справедлив ко всем живущим.
Мужчина вытащил из кармана пакетик пастилок.
— Не представляю, что делал бы без них. Пастилки Церкви Бладетт. Небольшие коричневые конфетки с бензоином. Только они облегчают моё самочувствие.
Он забросил одну пастилку в рот.
— Сколько тебе осталось? — неловко спросил я.
Он пожал плечами.
— Похоже, немного, хотя ни одни врач не может сказать точно. Но я уже узнаю симптомы: кашляю теперь практически постоянно и устаю гораздо быстрее, чем раньше. Думаю, это моя последняя весна. И я намерен ею насладиться.
Его глаза блеснули, но я не мог сказать, было ли это из-за болезни или его несгибаемого духа.
— Но это ведь не смертельный приговор, — резко произнёс я. — Существуют санатории, врачи в которых могут тебе помочь.
Отец брезгливо скривил лицо.
— Чтобы я сидел в кресле и вязал носочки? Играл в шахматы и по часам принимал препараты? Нет уж, благодарю покорно! — сказал он с горячностью.
— Тебе всегда нравились шахматы… — заметил я.
На самом деле, он любил любую игру, в которой можно было выиграть деньги. Или проиграть.
— Пффф.
— Ты же заразен, — предупредил я. — Существуют законы о соблюдении…
— Я осторожен и способен контролировать свою инфекцию, — с гордостью произнёс отец. — Я всегда кашляю только в платок.
— А твой врач?
— Считает, что требования о соблюдении режима — бред и чепуха.
Последние изданные законы обязывали врачей сообщать обо всех случаях заражения туберкулёзом — и, тем не менее, большинство частных врачей возражали и игнорировали данное требование, полагая, что это является вторжением в личную жизнь.
Так что я не был удивлён.
Но я хотел спросить не об этом.
— Каково мнение твоего врача о прогнозе заболевания? — осторожно перефразировал я свой вопрос.
Он пожал плечами.
— От этих докторов никогда не дождёшься конкретного ответа.
Значит, в последнее время он не посещал врача. А сам он о себе не позаботится.
— Дай мне знать, если тебе что-то понадобится, — неловко и грубо произнёс я.
Отец отмахнулся от предложения.
— Я в порядке. Остановился тут у друга. Буду наслаждаться тем, что будет дарить мне каждый день. Ты же меня знаешь, Саймон.
Да, я знал.
Я вытащил из кармана свою визитку и протянул ему.
— Ты и так легко меня отыскал, но по этому адресу я буду в любое время.
Он взял визитку, улыбнулся, закашлялся, а затем ответил:
— Я буду на связи. Я скоро умру. Но не сейчас. Не сейчас…
Я смотрел ему вслед.
Отец шёл вдоль двадцатого пути и ненадолго задержался у цветочного ларька, чтобы купить одну жёлтую розу. Видимо, для его теперешней спутницы.
Я ожидал, что на меня нахлынут эмоции. Скорей всего, гнев.
Даже если забыть об утерянных из-за него возможностях в карьере, я никогда не мог ему простить то, как он поступил с моей матерью. Я до сих пор был уверен, что именно его отъезд ускорил её отход в мир иной.
Я не чувствовал жалости, хотя и понимал, что он говорил правду — он скоро умрёт.
Этой ночью я ощущал лишь одно.
Пустоту.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«Весь обман в этом мире есть не что иное, как
ложь, поставленная на поток.
Ложь, перешедшая от слов к делу».
Роберт Саут
Воскресенье
18 марта 1906 года
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Добсон, округ Нью-Йорк.
— Произошло ещё одно убийство.
Резкий голос Малвани заглушал треск телефонной линии.
Я только закончил молоть кофейные зёрна, когда затрезвонил телефон. А поскольку на часах ещё не было и восьми утра, я рванул к аппарату, пока звонок не разбудил хозяйку квартиры.
Она точно будет недовольна, если придётся вставать в такую рань в воскресенье.
— Ты можешь сюда приехать как можно скорее?
Теперь голос Малвани стал тише и отдавался эхом.
Я потянул за чёрный шнур, пытаясь расслышать его слова.
У меня стоял новенький латунный телефонный аппарат Строуджера, но качество связи оставляло желать лучшего даже в его лучшие дни работы.
— Куда?
Я полагал, убийство произошло в ещё одном театре.
Я наклонился поближе к динамику. Возможно, он тоже плохо меня слышал.
Я перехватил трубку аппарата в правую руку, а левой взял лежащие на тумбочке у телефона карандаш и листок бумаги.
— Эриэл Гарденс.
— Что?
Я был уверен, что расслышал что-то неправильно.
Не похоже на название театра.
Но я не ошибся.
Когда Малвани вновь ответил мне, всё стало на свои места. Можно даже сказать, что он проорал в трубку, предположив, что я вообще не услышал его фразу.
— Эриэл Гарденс. Это театр в «Новом Амстердаме» на крыше здания на юге на пересечении 42-ой улицы и Седьмой Авеню. В летние месяцы они дают спектакли. А сегодня утром уборщик нашёл там тело ещё одной актрисы.
Значит, убийца вновь нанёс удар. Ему понадобились всего два дня, чтобы выбрать новую жертву. И Алистер, убеждённый, что убийца будет действовать быстро, оказался прав.
— Следовало оставить в каждом театре по полицейскому, пока мы не разберёмся с этим делом. Мы же это обсуждали, ресурсов у тебя достаточно, — я чувствовал, как во мне растёт горькое разочарование. — А теперь мертва ещё одна женщина.
Долгое время я слышал лишь периодическое потрескивание телефона.
— Вообще-то, Фроман за свой счёт поставил в своих театрах людей в штатском для защиты труппы, — произнёс, наконец, Малвани.