Страница 29 из 69
С этого момента я больше не буду чувствовать вину за утаивание неприятной информации о личной жизни актёра. Если бы Малвани узнал правду, то сразу бы бросился вновь арестовывать По; может даже, и не столько из-за убеждённости в его причастности к преступлению, сколько из-за того, что По в качестве козла отпущения удовлетворит любую влиятельную верхушку.
А это никому и ничего хорошего не принесёт. Особенно двум несчастным девушкам, чьи смерти мне поручено расследовать.
На часах было 21:25.
Зная, что с минуты на минуту придёт мой поезд, я поднялся со скамьи, взял шляпу, поношенный коричневый портфель и газету.
Сегодняшние заголовки были посвящены празднованию в городе дня Святого Патрика, в том числе и параду на Пятой Авеню. Я хотел почитать что-нибудь лёгкое, чтобы отвлечься от расследования убийств и тёмных мыслей, которые вызывала такая работа.
Я засунул газету в портфель.
И не заметил мужчину, стоящего всего в паре метров передо мной.
Поэтому его голос совершенно застал меня врасплох.
Но в подсознании я узнал этот хриплый, глубокий баритон ещё до того, как поднял глаза и смог подтвердить свою догадку.
Всего два слова.
«Здравствуй, сынок».
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Здание Центрального вокзала.
Прошло больше десяти лет с тех пор, как я его видел в последний раз.
Он даже не попрощался.
Вообще-то, тут почти нечего рассказывать.
Отец попросил Ника Скарпетту — владельца игрового дома, где мой отец просаживал деньги — сообщить матери, что он уехал.
Никки был грубоватым, но добросердечным немногословным человеком, и я до сих пор не могу понять, как он смог сообщать матери эти ужасные новости: отец не только проиграл все их сбережения, но и уехал из города с другой женщиной.
Как и у большинства мошенников, у моего отца был прекрасно подвешен язык. И хотя обычно он использовал свой дар для игры в карты или для того, чтобы выпутаться из передряги, но я всегда считал, что он задолжал нам с матерью последнее «прощайте».
Конечно, всё, что он сказал бы, было бы ложью. И всё же слова прощания помогли бы моей матери лучше переварить горькую правду.
Он прислонился к спинке скамьи, и фонарь над головой осветил его точёные, безошибочно узнаваемые черты.
Он, как и всегда, прекрасно выглядел и был одет с иголочки. Несмотря на то, что его туфли были слегка поношенными и не чищенными, а пальто из дорогой тёмной шерсти было явно куплено в деньки, когда он был на коне.
Такие лица, как у него, женщины всегда считали симпатичными: умные карие глаза, мужественные, решительные черты лица и очаровательная улыбка.
Он был выше меня и шире в плечах.
Но теперь, когда я стал старше, я заметил, насколько моё лицо поразительно похоже на его, пусть и без такой очаровательной улыбки и возрастных морщин.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я.
Как же странно и непривычно было видеть его перед собой спустя столько лет!
— Эх, Саймон, — непринуждённо произнёс отец, широко улыбаясь. — И никакого намёка на радость от встречи со своим стариком? Только не говори, что ты уже знал, что я в городе!
Он закашлялся, прижимая ко рту платок в мнимом смущении.
— Не знал, — холодно ответил я.
Но, уже произнося это, вспомнил, как последние несколько дней меня не отпускало чувство, будто кто-то следит за мной.
Теперь я осознал, что это, скорей всего, был он.
— Конечно, нет.
Он легко скользнул на сидение рядом со мной и скрестил ноги. Постукивая пальцем по подбородку, отец оценивающе взглянул на меня.
— Выглядишь уставшим, Саймон, — произнёс он. — Ты работаешь слишком много. Я за тобой наблюдал.
На несколько секунд повисла тишина.
— Зачем ты вернулся?
— Разве отец не может захотеть снова увидеть сына?
Он пристально смотрел мне в глаза, произнося фразы сладким, льстивым тоном, и я сразу вспомнил, как ему удавалось убалтывать мать наутро после крупных проигрышей.
Он умел заставить человека чувствовать себя важным, ценимым высоко, сосредоточив всё своё внимание на нём. И для объекта его внимания это чувство было опьяняющим.
Но я знал, что это обычное подхалимство.
— Снова? — скептически приподнял я бровь. — Десять лет спустя?
— Туше, — отец усмехнулся краем рта. — Понимаешь, обстоятельства так сложились… Я задолжал здесь крупные суммы очень сомнительным людям. И за мою голову назначали солидную цену.
Я поднял на него взгляд.
— Сколько я себя помню, ты всегда был в долгу у ростовщиков. И за твою голову всегда назначали плату. И, как правило, ты решал эти проблемы, просто уходя в подполья и вылезая только тогда, когда считал, что опасность миновала. Что изменилось в тот раз? Дело было в женщине?
Но прежде чем мужчина смог ответить, его прихватил приступ кашля, который длился целую минуту.
— Подожди минутку, мой мальчик. Мне нужно попить, — сказал он виновато.
Я покорно поднялся и купил ему у продавца неподалёку стакан воды. На его тележке можно было найти всё, что потребуется поздним пассажирам — от ореховых смесей до газет.
К тому времени, как я вернулся с водой, на нашу скамейку подсела дама. Она сидела рядом с двумя яркими белыми шляпным коробками и аккуратно ела сандвич.
Я протиснулся мимо неё, посмотрел на отца; тот молча кивнул, и мы передвинулись на другой конец скамьи.
Он сделал глоток воды; ему, похоже, полегчало, и он продолжил наш разговор с того самого места, на котором мы остановились.
— Нет, Саймон, я уехал из Нью-Йорка не из-за женщины, — он бросил на меня странный взгляд. — Я знаю, что ты вряд ли поймёшь, но… Мне нужно было начать всё с чистого листа.
— А мать? — мой голос был холоден, как лёд.
— Твоя мать была прекрасной женщиной, — твёрдо сказал он. — Не думай, что я не понимал, что она заслуживает кого-то лучше, чем я.
— А вот здесь я с тобой согласен. Но тебя это не остановило, и ты решил найти себе новую даму сердца. Ты всё ещё с ней?
— Нет, не с ней, — закашлялся он.
— Но и не один, — резко заметил я.
Он никогда не оставался один.
Отец замялся на долю секунды, но продолжил:
— Я слышал, твоя мать умерла в прошлом году, — он был непривычно серьёзен. — Мне жаль.
— Она так больше и не стала прежней после твоего ухода.
— А ещё ты потерял свою любимую.
Он побарабанил пальцами по скамье.
— Красивая юная леди. Как её звали?
— Ханна, — сухо ответил я.
— Ну да, ну да…
Он постучал пальцем по виску и снова улыбнулся мне.
— Я не молодею, Саймон. Мой разум уже не тот, что прежде.
Да он никогда не помнил того, что не касалось его лично!
Отец тем временем продолжал:
— Она была очаровательна. И стала бы тебе прекрасной женой.
Мужчина кашлянул.
— Столько людей погибло в тот день. До сих пор тяжело представить, что один горящий пароход мог стоить стольким жизни. Я слышал об Ангерах и о Фельцке…
Я перебил его:
— Слишком много… Слишком много погибло в тот день.
Около тысячи людей умерли, когда пароход «Генерал Слокам» загорелся и утонул. И многие из них были моими друзьями и соседями.
Как только я услышал о катастрофе, я сразу же отправился на одну из спасательных лодок.
Да, кого-то мы спасли.
Но я был свидетелем того, как люди в отчаянии встречали свои смерти: одни были обречены из-за неисправности спасательных кругов и жилетов, а другие — из-за пассажиров, которые прыгали с палубы в воду слишком близко к ним, из-за чего первые теряли сознание и тонули.
Иногда мой разум играл со мной дурную шутку, и мне казалось, что я видел тогда Ханну, прыгающую прямо в лапы смерти.
Но чаще всего мне удавалось убедить себя, что я ошибался.
Отец вновь закашлялся.
— Саймон, я не могу изменить то, что уже произошло. Но сейчас я здесь, чтобы загладить свою вину, если смогу.